Вы здесь

Найти свои слова

Картина неизвестного художника «Полёты во сне и наяву» / фото Из открытых источников

В принципе, все мы немного писатели. Рассказываем друг другу какие-то истории, пишем письма, делимся своими переживаниями и радостями с близкими…

Ведь если всё это облечь в определенную осмысленную литературную форму, то вот вы и писатель.
Другое дело – степень литературной одарённости пишущего, его навыки в этом ремесле. Согласитесь, далеко не каждый талантливый рассказчик сможет изложить свои слова и эмоции в письменном виде. Далеко не у каждого хватит даже терпения и усидчивости для такой работы.
И здесь мы получаем вывод, что как ни крути, а писатели – народ штучный. Если конечно не брать в расчет армию графоманов… Но о них разговор особый. Сейчас я говорю о тех, кто пытается искренне говорить своими словами о том, что сам увидел и пережил. Не перепевая и не заимствуя что-то у признанных мастеров.
Сегодня на литературной странице мы представляем нашим любителям изящной словесности начинающего автора – Галину Бердинских. По её собственному признанию, она пишет свои небольшие рассказы-зарисовки для себя и близких. Но, согласитесь, с этого как раз всё и начинается. А также и с момента первой публикации, которая даёт автору дополнительный стимул и уверенность в своих способностях. Пожелаем же Галине успехов в литературной деятельности и надеемся, что её первые опыты в писательском деле найдут своих благодарных читателей.

Андрей Чуклин,
член Союза писателей России

 

Из сборника рассказов и эссе «Ивановы крылья» Галины Бердинских

Наташа

Детей у них долго не было, и когда Наташа совершенно неожиданно для обоих супругов забеременела, доктор, старый, всю свою жизнь проработавший в отделении шутник и сердцеед, положил руку на заметный уже Наташин живот и поставил диагноз: «Два солдата».
Прогноз оказался верен наполовину. Мальчик и девочка. Белокурые, круглолицые, лёгкие в движении и характере, весёлые и звонкие. Мамина копия.
Семья получилась дружная. Наташа и Павел, уже давно бегущие за руку друг с другом, получили в награду бегущих рядом Катю и Илью. Ссорились и тут же мирились. Мамонька, любименькая, соседенькая… И обсыпали лицо поцелуями.
– Мама, что это? (маленький ещё, 2 года)
– Это снег пошёл, Илюша.
– Из трубы?
Наташина кровать стояла в углу палаты. Глаз её в тот момент я не помнила, они были скрыты под повязкой. Глазная клиника. Операция Наташи была сложнее, чем у других, что-то там нужно было повернуть, чтобы сделать насечки, и сейчас она должна была лежать на спине с плотной повязкой на глазах и неизвестным прогнозом впереди. Откуда брала оптимизм эта удивительна женщина?
В палате нас было пятеро. Мы провели вместе неделю, и постепенно из разговоров и фраз складывался сам человек. Таня. Я здесь временно. Мне на вас начихать. Люся. Муж, куры, хочу домой, все мысли там. Людмила. Она – второй человек, который наравне с Наташей заполнил атмосферу нашего временного пристанища.
Людмила была яркой, видной женщиной. Этот образ был ей привычен. По её словам, она поднималась с низов и сейчас работала заведующей крупного продуктового магазина. На всех нас она смотрела чуть свысока. С высоты своего жизненного опыта и работы на руководящих должностях. Надо отдать ей должное, она оказалась хорошим рассказчиком. Начала заполнять собой пространство сразу, с первого дня. Говорила о работе и о бывшем муже. Муж был наполовину монгол, красивый, но не приспособленный к жизни. Сейчас они в разводе.
– Ну о чём с ним можно разговаривать? Он даже не знает, что такое эклер! – удивлялась она.
Я запомнила Людмилу именно из-за этой фразы. Когда она это сказала, в палате повисла тишина. Сама я узнала, что такое эклер, месяца три назад. Что думали другие, я не знаю, но тишина висела тяжёлая.
В это время в гостях у нас в палате была старая знакомая Людмилы. Именно она и разрушила эту тишину: «А что ты хочешь? Ты видела, чтобы где-нибудь было написано «эклер»? Ведь везде пишут «пирожное заварное». Люди выдохнули.
Наташа заполняла собой палату естественно – как живая вода. Она говорила негромко, но как-то солнечно, лучисто. И всегда позитивно. Все затихали, когда она начинала рассказывать о детях, их ежедневных шалостях, радостях и огорчениях. Казалось, у неё светятся глаза. Но глаза были спрятаны под повязкой. Она рассказывала, смеясь, как приходила уборщица (когда мы ушли в столовую) и в перерывах между мытьём пола давала ей полную ложку каши – жуй. Вот так. Моет, моет – жуй. А Наташа лежит на спине и ничего не видит. «Так и говорила: «Жуй!». Съела я три ложки, сказала – спасибо, больше не хочу».
Людмила будто увидела Наташу. Увидела постепенно и с уважением отступила.
Уже была снята повязка с глаз, готовились к выписке. Наташа рассказывала, что дома отключили горячую воду, и мужу пришлось греть титан. А Илюха случайно прислонился к титану попой и ожёг «булочку».
Рассказывала с такой нежностью в голосе – и вышла в коридор. И опять в палате повисла тишина. Только рождена была она совершенно другим чувством. Благоговением.
И здесь Людмила сказала вторую фразу, негромко, быть может, даже для себя: «Надо же, как она сказала – булочку».
Есть фразы, которые навсегда остаются в нашей жизни.

Ивановы крылья

Расправит Иван плечи, вдохнёт глубоко да длинно, и станет тело его лёгким, невесомым. И взлетит Иван высоко. Крыльев нет, руками не машет, а летит... Над домами, городами-замками, садами-колоколенками.
Сначала дивился Иван: как же так он может, без крыльев? А потом открылось ему: в душе его крылья, оттого и летать может.
Подхватит с земли какой пенёк, усядется на него сверху, а всё одно – летит, тело своё невесомое не чует. А грудь от восторга огромная, светлая.
Пролетает Иван над городом, домики махонькие, хоть на ладонь бери, разглядывай. А глаз зоркий становится, всё рассмотреть можно. Где новые замки, а какие и порушенные, а едино видеть приятно.
Удивишься какому чуду, захочешь назад вернуться да рассмотреть попристальней, а не можешь. И дорогу знаешь, а не найдёшь. Другое там уже всё, не воротить прошлое. Прошлое оно. И летишь дальше, новое чудо искать. Смотришь на всё глазами своими распахнуто-зачарованными, красотой переполненными.
И долго лежишь ещё поутру, не торопишься, в голове сон свой прокручиваешь. Расплескать нельзя, важно уберечь.