18 января 2018 года президент РФ Владимир Путин посетил Пискарёвское мемориальное кладбище, преклонив голову перед памятью жителей блокадного Ленинграда и защитников города.
Ленинград. Почти 900 дней и ночей подвига. Пискарёвское кладбище – полмиллиона ленинградцев, а сегодня – место встречи их потомков.
Ровно 75 лет назад, 18 января 1943 года, была прорвана блокада Ленинграда, хотя полное освобождение города произошло только через год. Но прорыв блокады стал переломным моментом в битве за Ленинград.
Во время торжественных мероприятий глава государства говорил о подвиге Ленинграда, подвиге ленинградцев и о героизме защитников города. И подчеркнул:
«Глубоко убежден в том, что мы должны использовать каждый повод для того, чтобы об этом напомнить, – для того, чтобы и мы сами об этом никогда не забывали, для того, чтобы весь мир об этом помнил, и для того, чтобы никогда ничего подобного в судьбе нашей страны, да и в мире в целом не повторялось».
Для Ненецкого округа Ленинград – незабываемая страница истории.
А потому пять лет назад, в 2013 году, когда состоялись торжества, посвященные 70-летию этой даты, на Пискарёвском мемориальном кладбище Санкт-Петербурга была установлена мемориальная плита воинам-уроженцам Ненецкого автономного округа, защищавшим блокадный Ленинград.
Всего из округа было призвано около 9 тысяч человек, погиб каждый третий, в основном, на Ленинградском, Карельском фронтах и на Кольском полуострове.
Сколько жителей потерял Ленинград, до сих пор точно неизвестно, но цена эта была слишком высокой, чтобы когда-нибудь нечто подобное повторилось. Сегодня, в связи с 75-летней годовщиной прорыва блокады Ленинграда, хочется вспомнить людей – известных и не очень, безымянных героев (детей и взрослых), похоронненных в братских могилах Пискарёвки, людей, погибших в это страшное время.
Среди них был автор первых научных исследований о ненецком народе – Георгий Прокофьев. Есть в этом скорбном списке и известные ученые-лингвисты Георгий Вербов и Антон Пырерка. Ни тот, ни другой не нуждаются в особом представлении. Краткие биографические справки, набор цифр и географических названий, за которыми трудная и многогранная жизнь, научные поиски и ученые труды, открытия и сложнейшие экспедиции на Крайний Север и в Сибирь.

Его называли
Сава хибяри
Георгий Николаевич Прокофьев, лингвист, этнограф. Родился в Ленинграде. После окончания Ленинградского географического института работал учителем и заведующим школой-интернатом в Туруханском крае. Обучая детей, сам осваивал методику преподавания, одновременно изучая и составляя словари новых для него самодийских языков. Собирал фольклор и этнографию. В 1928 г. возглавил в Ленинграде лингвистическую секцию Института народов Севера, одновременно преподавал в Ленинградском университете. В 1929–1930 гг. работал в Большеземельской тундре заведующим культбазой Комитета Севера в Хоседа-Харде, познакомился с И.П.Выучейским, возглавлявшим в те годы Ненецкий окрисполком и комиссию по созданию ненецкой письменности.
В 1932 году на основе большеземельского диалекта создал ненецкий букварь «Jedej wada» («Новое слово»). Букварь был напечатан на серой бумаге, но иллюстрации к нему рисовал сам Прокофьев Г.Н., ведь еще в 1921 году он был приглашен художником-акварелистом в Северную научно-промысловую экспедицию в низовья Оби. На обложке – обрамленный северным орнаментом рисунок, на котором изображены островерхие чумы, рыбаки на берегу, лодки на реке. Многие картинки в книге строго графичны и по-детски просты.
Создание ненецкой письменности в 30-е годы XX века было делом новым и важным. Создавалась письменность для ранее бесписьменных народностей, в том числе и для северных кочующих племен.
В Государственном архиве Ненецкого автономного округа г. Нарьян-Мара имеются протоколы заседаний президиума Ненецкого окрисполкома, где обсуждались вопросы выбора азбуки для ненецкой письменности. Георгий Николаевич готовил в окружную газету «Няръяна вындер» специальные полосы-уроки ненецкого языка для работающих на Севере русских специалистов. Был инициатором издания ненецкой письменности на латинской графической основе, которую через несколько лет перевели на русскую графику, учитывая сложности обучения.
Г.Н. Прокофьев являлся не только самым крупным работником СССР в области изучения языка и быта самодийских народов, но также одним из наиболее крупных представителей отрасли знания в Европе. Директор академического института этнографии академик В.В. Струве поручил ему заведование кабинетом Сибири в институте.
Именно с этим учреждением были связаны последние годы его научной деятельности. Умер Георгий Николаевич Прокофьев от истощения в блокадном Ленинграде в 1942 году.

Он любил Север
безмерно
Григорий Вербов, родившийся в Москве в1909 году, и не подозревал, что судьба тесно свяжет его с Крайним Севером. Но так получилось, что после знакомства с видным ученым-лингвистом Георгием Прокофьевым он просто «заболел» Севером. Неизведанное манило его. Непонятные языки завораживали молодого человека, и он решил поступить сначала в Институт народов Севера, затем на этнографическое отделение Ленинградского университета, а уже позднее – в аспирантуру в группу Георгия Прокофьева.
В начале тридцатых годов Григорий Давыдович работал в нашем, только что созданном округе, руководил деятельностью Красного чума, а в 1931–1932 году заведовал учебной частью педагогического техникума, который располагался тогда в Оксино. Он слыл человеком неравнодушным и увлеченным.
Со страниц книги «Ненецкие сказки и былины» Вербов обращается «ко всем товарищам, работающим среди ненцев, с просьбой принять участие в сборе материалов по ненецкому фольклору». Несколько позднее серьезно занимается написанием «Краткого ненэцко-русского и русско-ненэцкого словаря», изданного в 1937 году.
В предисловии к словарю Вербов пишет: «Советские работники, учителя, ликвидаторы неграмотности, врачи и т.д. изучают ненецкий язык, без знания которого не может быть успешной работы в тундре, в гуще ненецкого населения… Потребность в словаре чрезвычайно велика». Словари, изданные ранее, были написаны на основе латинской графики, а словарь, подготовленный Вербовым, написан уже при помощи нового ненецкого алфавита, на основе русской письменности, что значительно облегчало процесс изучения ненецкого языка и делало его доступным более широкому кругу читателей.
Он смог бы сделать и написать очень много, стать, действительно, большим ученым, но война перечеркнула эти планы. Григорий Вербов погиб в июле 1941 года под Ленинградом, ему было 33 года.
Из рода Пыря
Первый ненецкий ученый-лингвист Антон Петрович Пырерка никогда не думал о том, что станет известным ученым, этнографом, переводчиком и собирателем ненецкого фольклора.
В детстве он был просто Сярати, ненецким мальчиком-сиротой, далеким от всякого рода ученых дел и книгописаний. Но судьба распорядилась иначе. Он мог бы остаться пастухом в тундре, так как эту работу знал с ранних лет, мог быть специалистом в кооперативе «Кочевник» и не думать о научной работе… Но в 1926 г. его направляют на учебу в Москву в только что открывшийся Коммунистический университет трудящихся Востока (КУВТ). В те годы туда поступил известный в округе Афанасий Лымин и многие другие настоящие и будущие политические деятели Севера, Сибири и Дальнего Востока. Народ готовили к будущей новой жизни, к социалистическим преобразованиям.
В 1929 году молодого человека включают в состав Временной организационной комиссии в связи с созданием Ненецкого национального округа. В 1932 г. после окончания КУВТа поступает в аспирантуру Института народов Севера в Ленинграде. Становится сотрудником Ленинградского отделения Института языка и письменности, затем – Института языка и мышления АН СССР.
Антон Пырерка – автор десятка учебников и пособий для ненецких школ, первого русско-ненецкого словаря «Оленеводческая терминология». Собранные им материалы использовались при создании новых ненецких учебников и словарей. Активно занимается переводами: перевел на ненецкий язык сказки А. С. Пушкина.
Книги Антона Пырерки – «Младший сын Вэдо» и около десяти сборников сказок были тепло встречены читателями и получили первую литературную премию среди оригинальных произведений писателей Крайнего Севера и Дальнего Востока. По словарям, учебникам А. Пырерки, по «Очеркам грамматики ненецкого языка», которые были подготовлены им как диссертация, учились ненцы всех ненецких тундр.
В 1941 году он записывается добровольцем на фронт, оставив дома, в Ленинграде, жену, соратницу Наталью Митрофановну Терещенко и двух сыновей. Быть солдатом ему суждено было меньше полугода, в тяжелых боях под Ленинградом он погибает еще в первые месяцы блокады.  
Многие жители Нарьян-Мара, наверное, еще помнят здание старой «Арктики», где в 30-е воедино были собраны и Дом ненца – своеобразная гостиница для оленеводов, и красный уголок для аборигенного тундрового населения, и библиотека, и, что уж совсем удивительно, городской театр.
После 1934 года, когда в Нарьян-Мар для обучения в новой Совпартшколе, педагогическом училище и Оленсовхозуче стали набирать группы ненецкой молодежи из Малоземельской, Большеземельской тундр и Канино-Тиманья, было принято решение привлекать девушек и юношей «советской тундры» к новому искусству.
Первая группа «избранных» состояла из 8 человек. Позднее число «ненецких артистов» выросло до 18 человек, были среди них и юноши.
Ребятам и девушкам, недавно выехавшим из оленеводческих стойбищ, предстояло участвовать в постановках балета и опереточных партий под руководством бывшего балетмейстера Мариинского театра Якова Моисеевича Гершвенсона, осужденного «тройкой» и высланного на поселение в Нарьян-Мар за неблагонадежность – вместе с несколькими артистами того же Императорского театра.
Они играли на сцене в «Ярмарке невест», танцевали в «Баядерке». Сейчас в это трудно поверить, как-никак театральному искусству обучаются у нас с раннего детства, ну, а тут несколько ненецких девушек, студенток педучилища, Совпартшколы и Оленсовхозуча готовили к поступлению в театральное училище Ленинграда. Шестерых, самых талантливых, ему все же удалось выделить из общей массы.
После участия сначала в окружных, а затем и областных олимпиадах художественной самодеятельности 1936-1937 годов девушек серьезно начинают готовить к поступлению в Ленинградское театральное училище. Первым учебным годом в Северной столице стал 1939/40-й. Зина Лагейская, Парасковья Вокуева, Ксения Седеева, Настя Сулентьева, Фёкла Талькова – они могли стать первыми окружными артистами, режиссерами из числа коми и ненецкого населения.
Но все вышло иначе. В 1941 году бывшие студентки педучилища Парасковья Вокуева и Зинаида Лагейская, не поступившие в театралку, приехали назад в Ненецкий округ, а вот другие девушки так назад и не вернулись. Трое из них: Ксения Седеева, Фёкла Талькова и Настя Сулентьева погибли от голода во время блокады Ленинграда. О короткой жизни скрипачки Ксении Седеевой, умершей по дороге из блокадного Ленинграда, написано и рассказано много. О том, как Ксения делила пайку хлеба со своей подругой Леонидой Каневой и тем самым спасла ей жизнь, а сама умерла от голода, рассказывала сама Леонида Ильинична.
Она так всю жизнь и прожила за двоих, до конца сохранив в сердце благодарную память о талантливом и самоотверженном человеке Ксении Седеевой. А вот судьбы двух Канинских девушек – Насти Сулентьевой и Фёклы Тальковой так и остались неизвестными.

Памяти вечный огонь...
С началом Великой Отечественной письма от девушек перестали приходить, родные до конца надеялись, что они увидят «своих артисток» и старались встречать каждый подходивший к Шоинской пристани пароход. Надеялись, вдруг на следующем судне из Архангельска Настя с Феклой приедут в родной чум, но так и не дождались. Сначала родители, братья и сестры девушек были уверены, что они вернутся в тундру обязательно, они же не солдаты, да и войны в большом городе нет, это ведь не линия фронта.
Но постепенно, день за днем надежда таяла, как огарок той самой свечи, которую Фёкла накануне своего отъезда привезла из Нарьян-Мара.
Они пропали, а последним упоминанием о них стала запись в журнале, где слабой рукой дежурный по общежитию театрального училища перечислял студентов, оставшихся в Ленинграде в ноябре 1941 года. Затем записи прервались, то ли вахтер ушел на фронт, то ли общежитие закрыли. А куда делись студенты, которых в то время в жилом неотапливаемом корпусе оставалось человек 30, не знает никто.
По воспоминаниям Марии Яковлевны Бармич, племянницы Анастасии Сулентьевой, перед войной Анастасия вышла замуж за студента с Дальнего Востока Михаила Узу. Михаил – отличник боевой и политической подготовки, Ворошиловский стрелок ушел на фронт и погиб в 43-м. А большинство студенток, оставшихся в Ленинграде, в том числе и Настя Сулентьева умерли от голода зимой 1942 года. Это была самая страшная блокадная зима. Если всмотреться в цифры, напечатанные на арке при входе на Пискаревское кладбище и увидеть за каждой цифрой чью-то боль и страдания, голодную смерть, гибель от холода и ран, то любому человеку станет не по себе, ведь из 520 тысяч человек, похороненных в братских могилах Пискаревки, все безымянные.
Среди этой полумиллионной «армии» защитников Ленинграда, жертв Великой Отечественной войны, затерялись имена двух двадцатилетних девушек из Канинской тундры: Фёклы Афанасьевны Тальковой и Анастасии Павловны Сулентьевой. Их след окончательно потерялся в феврале 1942-го, тогда в похоронном журнале Пискаревки появились эти скорбные цифры: «15 февраля доставлено 8 тысяч 452 тела, 19 февраля – 5 тысяч 563, 20 февраля – 10 тысяч 143…»
Где-то здесь, в братских могилах, покоятся и «ненецкие артистки», только вот в какой из них, не знает никто.