Новенький бело-голубой катерок, задрав нос, мчится по Печоре. За ним тянется пышный хвост из пены и волн. Солнечные зайчики прыгают по воде. Вот так, ранним утром, начинается наша поездка в Хонгурей. Мы – это пять окружных журналистов.
Именно так и должна, на самом деле, ездить пресса по глубинке: не в свите депутатов или высокопоставленных чиновников и не предупреждая о визите муниципальное начальство. А то ведь иногда доходит до нелепого: встречают чуть ли не с хлебом-солью и не дают ни на минуту отвлечься от заготовленной программы. Где уж тут поговорить по душам с людьми.
Когда мы уже доберемся до Хонгурея, то узнаем, что староста поселка уехала в Нарьян-Мар, а руководитель СПК «Нарьяна Ты», знаменитый Прокопий Прокопьевич Артеев, – в отпуске. То есть, свобода действий – полная. О таком можно только мечтать.
Эх, Печора!..
Я сижу так, что мне хорошо видна приборная доска рулевого. Невольно обращаю внимание на счетчик глубин. Если в районе Нарьян-Мара он еще показывал около двух-трех метров, то потом, когда мы миновали Макарово, цифры медленно, но неуклонно поползли вниз. Полтора метра, метр, еще меньше. В какой-то момент катерок резко встряхивает, двигатель захлебывается, взревывает и… Слава Богу, на мель не сели.
– Как же тут баржи с грузами ходят? – изумляюсь я.
Рулевой молча пожимает плечами.
Главная река Европейского Севера. Что же с тобой, красавица-кормилица, происходит? От берега до берега глазом не достать! А где же твои семь футов под килем?
Когда проходился по Печоре последний земснаряд? Старожилы и не припомнят. В советское время, говорят, – да, чистили Печору регулярно.
К счастью, в последнее время в Коми и НАО заговорили о настоятельной необходимости дноуглубительных работ. Но это уж потому, что жареный петух подобрался – еще несколько таких лет и прощай, пассажирское и грузовое судоходство. Для округа, живущего северным завозом, это может стать катастрофой.
И рыбачат рыбаки
До Хонгурея веселый катерок домчал нас за полтора часа. Выбираемся на берег, окидываем взором сопки, покрытые березками.
По тропинке поднимаемся к мосточку через ручей, трава – по пояс. Полевые цветы – какие душа пожелает: ромашки, пижма, тысячелистник, одуванчики, иван-да-марья, чертополох и множество других, названия которых я, дикий человек, не знаю. А над этим великолепным разнотравьем – глубокая чаша синего неба, где художник-природа разбросал белоснежные мазки облаков.
На боку соседней сопки притулился почти сказочный домок-теремок с мезонином. Мужчины, которых встречаем по пути, говорят, что дому более ста лет, его когда-то перенесли на сопку из Коми. Хозяин, участник Великой Отечественной войны Терентий Павлович Данилов, к сожалению, недавно скончался. Дом содержал в отменном порядке как игрушку.
Около многих дворов сушатся сети. За забором одного, возле квадроцикла, ведут неторопливую беседу два мужика. Подходим, здороваемся и интересуемся, есть ли рыба на продажу.
– Ща! – говорит один. – Мы вам рыбу, вы завтра про это напишете, а послезавтра к нам инспектор. Нету рыбы! Мы законы соблюдаем!
Но потом разговариваются и выливают целый поток жалоб. Издревле Печора местных жителей и кормила, и заработать давала. А как быть, если никакой другой работы нет? Безработица в селах – страшное дело. Чем мужику без стоящего дела заняться? Одно остается – напивайся!
– Ловить можно только на отведенных рыбучастках, а там – не протолкнуться, на каждый метр по два рыбака! – возмущается один.
– А рыбучастки – знаете, где? До них еще добраться надо! – вторит ему другой.
В итоге сходимся на том, что люди, принимающие законы на Большой земле, очень плохо понимают, как и чем живет народ на Крайнем Севере.
– А нашим, видно, до их голов этого донести не получается, – вздыхает один из мужиков.
Есть дети, есть будущее
По дорогам и тротуарам, тут и там проносятся стайки гомонящих ребятишек. Кто с велосипедами, кто с мячом или бадминтоном. А эти, с полотенцем на плече, явно на реку. За ними не поспевая ковыляет бабушка.
Дети в любом населенном пункте производят хорошее впечатление. Это значит, у села есть будущее. Плохо то, что большинство из них, как нам говорят, приехали в Хонгурей на каникулы.
По деревенской дороге поднимаемся к свежевыкрашенному зданию за забором. Дворик – в идеальном порядке: цветы, площадка. Это школа-сад, тут учатся дети до четвертого класса, потом их переводят в интернат соседнего Оксино.
На крыльце старательно красит перила женщина. Знакомимся. Это – Любовь Соловьева. Вообще-то, она сторож, но летом подрабатывает на ремонте. Здание уже практически готово к новому учебному году, все, что требуется, обновили, подкрасили.
Учатся в школе 9 детей, в садике их около десяти. Да, конечно, нерентабельно.
– Не собираются закрывать? – спрашиваем мы.
– Не дай Бог!
Немного позже, уже в самом поселке, я разговариваюсь с женщинами, чьи дети учатся в местной школе или ходят в сад. Планы у всех одинаковые – перебираться в Оксино, когда детям придет время ехать в интернат. Отпускать от себя малышей в столь юном возрасте по сути в свободное плавание они не готовы, и я их хорошо понимаю. Но это значит, что еще несколько семей покинет Хонгурей. Грустно.
Незнакомая знакомка
На пригорке – здание почты. На крылечке – мужики с собакой. Узнав, что мы – пресса, быстро сбегают по ступенькам прочь.
– А поговорить? – говорим мы уже им вслед.
– На почту идите, там вам все расскажут!
Как-то слишком уж много встречается нам в Хонгурее этим летним будним днем здоровых мужчин не у дел.
Начальник почтового отделения Надежда Алексеевна Канева беседует с нами, не прерывая работы. Приветливая, видно, что дело свое знает и любит.
– Много работы? – спрашиваю я.
– На двух человек хватает. Подписка идет, пенсии выдаем, пособия, посылки и бандероли принимаем.
– А что выписывают?
– Из газет «Аргументы и факты» пользуется популярностью. А еще журналы – по огородничеству, цветоводству, домоводству, для детей, мужчины, те про охоту и рыбалку. Ну и, конечно, «Няръяшка», ее тут многие выписывают.
И тут выясняется интересный факт. Оказывается, в нашей газете у Надежды Алексеевны работает родная сестра, наша Юля Талеева, которая ведет ненецкую страничку «Ялумд». Мы сразу же чувствуем себя в Хонгурее не чужими людьми.
К слову, еще с одной ее сестрой мы познакомимся немного позднее, в магазине Нижне-Печорского потребобщества, Матрёна Алексеевна Вылко в нем и заведующая, и продавец.
Говорим о программе «Безналичный округ». Сама почта работает пока только с наличностью, хотя многие учреждения перечисляют зарплату на банковские карточки. Ими можно расплатиться в торговых точках, которых в Хонгурее две.
– Карточки у нас есть, а снимать с них деньги негде, нам бы банкомат, – жалуются жители поселка. – Ну да, в магазинах есть терминалы. Но почта-то работает с наличностью, да и мало ли на что деньги нужны, на тот же катерок, чтобы добраться до города. Скидываемся несколько человек одному на дорогу, отдаем ему карточки, пин-коды, он едет в город и на всех снимает деньги. Потом везет обратно.
– Зашибись, какая безопасность! А главное, очень современно! – не могу удержаться от ехидного замечания я.
Пекарь и поэт
Хлеб всему голова. И в городе, и в деревне. А потому обойти вниманием пекарню было невозможно.
Самый вкусный запах в мире – свежеиспеченного хлеба, щекочет ноздри задолго до того, как по деревянному тротуару я пробираюсь к маленькому зданию уже на околице поселка.
На улице жарко, а в пекарне и вовсе. Внутри работают три человека, Светлана Рочева – она в пекарне уже десять лет, ее супруг Иван, а летом еще помогает 17-летний сын. Мужчины разделись до пояса, тела блестят от пота.
– Сколько хлеба печете? – спрашиваю.
– Сегодня 30 буханок, летом всегда меньше берут, народа мало. А зимой бывает и до 70 буханок доходит. Раз в неделю печем для Каменки – 60–70 буханок отвозим.
Какой ассортимент? Белый хлеб высшего сорта, черный, а еще выпечка – плюшки, булочки, они расходятся очень хорошо.
– В апреле нам печку заменили, топится дровами, более экономичная, удобная, – вступает в разговор Иван.
Сын работает молча. Ему 17 лет. Учится в Оксино. Хорошо учится, с гордостью говорят родители, поступать дальше будет. Только вот плохо, что в НАО нет своих вузов, а в Питер или Архангельск отправлять – по деньгам трудно будет. Нарьян-Мару явно не хватает учебных заведений, даже средних специальных.
С этим я не могу не согласиться. На иные специальности в этом году в НАЭТе было по 4–6 человек на место. Среднее специальное образование в регионе более чем востребовано.
А вообще-то, в семье Рочевых трое детей, совсем так, как поется в одной детской песенке: два сыночка и лапочка-дочка. Старший сын недавно пришел из армии, по профессии электрик, ищет работу. А дочке нет еще и года.
– Вот корову хотим купить, – говорят Светлана и Иван почти хором. – Только дороговато для нас будет, хорошая корова тысяч 80 стоит. Говорят, на крупный рогатый скот субсидию можно взять. А материнский капитал на это тратить можно?
Я обещаю узнать.
Неожиданно выясняется, что мы с Иваном Рочевым давно общаемся по электронной почте. Он пишет стихи и нередко публикуется на нашей литературной страничке. Выходили его стихи и в журнале «Высокий возраст». Его стихи всегда невероятно душевны и наполнены пронзительной любовью к родному краю.
Кормить людей хлебом и писать стихи – что может быть прекраснее, думаю я, покидая пекарню и переходя к магазинчику потребобщества.
Что на столе у хонгурейцев?
– Заходите-заходите, – встречает меня Матрёна Алексеевна, которая уже слышала, что по поселку ходят журналисты.
В деревнях, вообще, новости расходятся моментально.
Смотрю на витрины: ассортимент не самый плохой, практически как в Нарьян-Маре. Есть свежие фрукты и овощи. Яйца стоят 64 рубля за десяток, белый хлеб – 27 рублей, буханка черного – 29,60, молоко от 86 до 104 рублей – в зависимости от жирности и поставщика, макароны – от 26 до 68 рублей.
– Снабжение летом у нас очень хорошее, катер из Нарьян-Мара каждую неделю приходит, – говорит Матрёна Алексеевна.
Тут же рядом крутится маленькая девочка, оказалось, ее внучка, которую к бабушке привезли на лето.
Дочка живет в Нарьян-Маре, а сын с матерью в Хонгурее, работает в системе ЖКХ кочегаром.
Как отовариваются хонгурейцы? Большинство банковскими карточками, есть терминал, но некоторые наличкой, особенно пенсионеры, им пенсию выдают на почте. Но об этом я уже знаю.
– Откуда привозят молочку?
– А молочка у нас из Нарьян-Мара, ОПХ снабжает молоком, сметаной, маслом. Все свежее, жалоб нет.
– А почему не из Оксино? – удивляюсь я. – И ближе, и дешевле будет. Да и вообще, за оксинскими молочными продуктами и в Нарьян-Маре гоняются, очень вкусные.
– Вывозить из Оксино проблема, транспортное снабжение подводит, – вздыхает Матрёна Алексеевна. – А так-то, конечно, брали бы.
Курьез нашей экономики – из далекого дорогого Нарьян-Мара возить молочные продукты оказывается легче, чем из своего, близкого, хозяйства по гораздо более выгодной цене.
Я смотрю на часы и торопливо прощаюсь. Пора на пристань, нас ждет катерок.
Уже на берегу мы долго стоим с коллегами, разморенные летним солнышком, напоенные запахом трав. Уезжать не хочется.
– А не бросить ли все к чертовой матери и не поселиться ли тут? – говорит вдруг одна из коллег.
Мы вздыхаем. Работать надо.
Жить в деревне нелегко, но это окупается многим. Наверное, поэтому какие бы сложности не сопровождали сельскую действительность, уезжать отсюда люди не хотят, а если это и приходится делать, покидают малую родину с тяжелым сердцем. И стремятся при каждом удобном случае приехать вновь.
