Вы здесь

Тундра для ненца – эликсир жизни!

Оленевод без тундры жить не может. Каждая тропинка и тундровая кочка узнаваемы и до боли знакомы. Знаю людей, которые давно уже покинули тундру и живут на Большой земле, но до сих пор хранят в шкафах и комодах угольки (ятамако) со своих родных кочевий.

Старики вспоминают, когда на заре советской власти и в послевоенное время оленеводов и овдовевших женщин с детьми начали оставлять в посёлках (в те годы у ненцев называвшихся просто базами), жители тундры задавали властям очень странный и непонятный им вопрос – в чём же мы провинились?
Базы – Шойна, Седи’’ яха (Кия), Хэху’’ яха (Несь), Хэта (Ома) или Пясты (Пеша), Пэ’’ яха – Чёрная и так далее (почти 20 поселений) – в те годы становились своеобразными резервациями для бывших оленеводов и их семей. Тундра была их родиной и домом. Если бы это смогли в то время понять тогдашние инспекторы и уполномоченные. Да что там говорить – в те времена никто и не пытался признать чум домом, его описывали как временное жилище кочевников. Было бы странно признать истину, но это жилище, под названием МЯ ’’ выдержало испытание временем, ему три тысячи лет. Неслучайно же именно чуму как вековому наследию предков, айнов, в 1996 году японцы поставили хрустальный памятник на острове Хоккайдо. На его открытии присутствовала делегация России, в составе которой был известный полярник Артур Чилингаров. Чум – идеальное жилище коренных народов. Он существует в разных вариациях у аборигенных жителей нашей планеты: вигвам, яранга, ненецкий мя’’, кильд – у саамов, юрта, суми у полинезийцев, якутские урасы, типи, каха у представителей африканских племён и так далее. Всего более ста различных вариантов.
アノをひ – значит ЧУМ
ピアノをひくことが好きです。んがくが好きですか。- «Чуму – самому древнему жилищу человечества». Так выглядит надпись по-японски, она выложена золотыми буквами на каменном пьедестале.
С точки зрения современного человека, привыкшего ко всякого рода удобствам, очень трудно признать чум домом. Но оленеводы так не думают: для них именно чум является истинным жилищем. А Канинская, Тиманская, Большеземельская или Малоземельская тундры были тем единственным местом, где каждый нянэй хибяри (настоящий человек) чувствовал себя хозяином, куда он всегда стремился и по которому тосковал.
Деревни же, куда их переселили из благих побуждений, для ненцев родным стойбищем так и не стали, а деревенский дом – тёплым отчим чумом. Поэтому даже на сегодняшний день нередко в национальных посёлках, центральных базах оленеводческих колхозов, рядом с домами можно увидеть старые нарты и любовно поставленный чум. Все эти атрибуты прежней жизни являются своеобразными святынями, призванными разгонять тоску оленевода по прежней вольной тундровой жизни. Я не раз сталкивалась с подобной картиной в Неси, Оме, Нельмином Носе, Красном, Хонгурее и Каменке, Каратайке и Каре.    

Чум лечит душу
Так сказала мне в 2008 году 90-летняя Анастасия Талькова. Как оказалось, его конусообразная форма лечит не только душу, но и тело. Когда ей становилось плохо и тоскливо, она шла во двор и забиралась в мядеко – маленький, далёкий от совершенства чум. Ложилась на землю, даже если была зима и, глядя в макодан, представляла, что она в тундре, в родном стойбище. А потом возвращалась в новый дом умиротворённая и спокойная. За короткий отрезок пребывания в чуме она как будто проживала прошлую жизнь, встречалась с близкими и родными, которых уже не было в живых, и именно они давали ей силы.
Анастасии Фёдоровны не стало в 2015 году, она прожила долгую жизнь, пастушила в годы войны на Канине, имела юбилейную медаль «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны». Рядом с домом выстроила аргиш из нескольких нарт, на которых с семьёй кочевала по тундре. Они ограждали её от деревенских будней, сохраняя, как ей казалось, нетронутый уголок родной тундровой жизни.
Конечно, у современных людей иные приоритеты. Немногие остаются в тундре. Неслучайно же из 7 300 представителей коренного этноса НАО кочует только 980 человек. Привыкнув жить в деревне или городе и получив образование, далёкое от оленеводства, уже немногие к родным кочевьям захотят вернуться. Деревенская жизнь становится ближе, поэтому в тундру чаще всего ездят просто в гости. Да и пожилые оленеводы, которым сейчас под шестьдесят и старше, тоже пытаются остаться на центральных базах. Жить в тундре трудно, для многих она стала просто местом работы, а не смыслом жизни, как у прабабушек и прадедушек, другой жизни не знавших и не желавших.
Несмотря на это, например, на Канине сохраняются оленеводческие династии, где в тундре продолжают кочевать семьи Ардеевых, Нюровых, Сулентьевых, Канюковых, Бобриковых, Вокуевых, Ванюта, Выучейских, Варницыных. Пожилые люди остаются в Неси, Снопе, Оме или Чиже, но среднее и молодое поколение всё же от кочевой жизни не отказывается.
Именно на Канине продолжает работу кочевой детский сад, а это значит, что у тундры есть будущее и есть перспективы. Примечательно, что у канинских оленеводов, не признавших и не признающих сменный выпас, до сих пор сохраняются вековые маршруты кочевий. Поэтому каждый оленевод знает, мимо каких кочек, сопок и озёр должен будет проходить его семейный аргиш.
Всё это очень важно для сохранения традиций народа и его вековой памяти.

Откуда на Канине Пыря?
В тундровой жизни оленеводов сложилась традиция: семья и род негласно закреплялись за определёнными тундрами.
Документы, подтверждающие принадлежность к тому или иному ненецкому роду, всегда обозначались в указах российских правителей. Это было в древности, но ненцы никогда этим указам не следовали, у них были свои тундровые законы, которые позволяли впускать в свой дом достойных и отвергать тех, кто, по их мнению, мог принести беду в их стойбище. Никогда в истории Канина и Тимана не было Лагеев, Лагейских, Тайбареев, Явтысых, Ноготысых, Хатанзейских, Пырерок, Талеевых и так далее. Ареал кочевий этих родов определён и распространён географически на центральной и восточной территории НАО: Большеземельской и Малоземельской тундрах. Впрочем, фамилии канинских или тиманских ненцев в иных тундрах тоже встретишь редко: женятся, уезжают с родных мест и закрепляются в разных поселениях, реже оленеводческих стойбищах НАО. Как говорится, всё течёт, всё изменяется. Фраза из стихотворения Алексея Пичкова: «Родина, родина, тропы оленьи» для многих ненецких парней и девушек сейчас мало связана с понятием тундры и родительского чума.
Во время последней поезки в Несь, центральную базу Канина, мне удалось встретиться со многими тундровиками. В основном это были ветераны оленеводства, выезжающие в родные стойбища только летом. Были среди них и представители династии Пырерок. Мне показалось удивительным, откуда на Канине появился этот род, и каким ветром представителей этой большеземельской династии занесло на берега Белого моря. Ведь они уже много лет кочуют по просторам Канина. Обзавелись семьями и закрепились на берегах рек Надтей и Падлей. Вот что я узнала.
…40-е годы, суровое военное время. В мезенских лесах, на границах с местами ямдания канинских оленеводов, появляются представители ненецких семей не с канинскими фамилиями: Пырерки, Вылки, Хатанзейские. Причём Пырерки, брат с сестрой, сироты. Родители 14-летнего Арсения (Арси, так его называли местные) и его старшей сестры Анны погибли, а дети остались одни в мезенских лесах, благо у ненецкого народа не было принято бросать в беде стариков и детей.
В это время в лесах кочевала семья Артемия Федотовича Ханзерова, они и взяли Арсения и Анну Пырерок с собой на Канин. Как говорится, обшили, обули и оставили в чуме. Арсений был парнем смышлёным, работы никакой не боялся, умел ходить в стадо, участвовал в загонных няпоях. Чувствовалось, что тундровая жизнь ему близка и знакома.
Земляки вспоминали, что он быстро нашёл общий язык с местной молодёжью, так как хорошо знал русский язык и умел петь. Особенно залихватски у него получались мезенские частушки, после которых местные девушки краснели и закрывали лица руками. Сестра Анна, которой в то время было 17 лет, уехала в Шойну, там собирали молодёжную бригаду по разделке рыбы на пирсе. Приходилось таскать огромные чаны с рыбой, засаливать и шкерить морзверя. Работа не женская, но мужчин не хватало, война ещё не закончилась. В конце сороковых, когда жить стало чуть легче и немного сытнее, Анна внезапно умерла. Как потом говорили, что-то у неё внутри лопнуло. Так Арся остался единственным представителем рода Пыря в Канинской тундре.

Пара для  Арсения
Он слыл хорошим пастухом, но долго не мог жениться. Работал, присматривался и приглядывался к девушкам, пока наконец не познакомился с Парой Ардеевой. Необычное ненецкое имя девушки понравилось Арсению. Он шутя говорил: «Нашёл себе Пару!» Она была скромной и молчаливой, хозяйственной и верной. Такой она оставалась до последних дней жизни. Её не стало в возрасте 92 лет. Незадолго до её ухода я разговаривала с ней в её комнате. Сгорел старый колхозный дом, где выросли дети и жили последние годы они с Арсей. Бабушка постоянно вздыхала и говорила, что больше всего ей не хватает фотографий, на которых запечатлена память. Конечно, среди карточек (так Парасковья Гаврииловна называла фотографии) не было её родителей. Мама Ульяна Константиновна и отец Гавриил Акимович умерли рано. Была на Канине какая-то болезнь – то ли чума, то ли холера – много тогда ненецких семей умерло. И они тоже умерли, дети осиротели. Остались старшая сестра Пелагея, брат Алексей, сама Пара и младший Володя. Все фотографии близких сгорели в том пожаре. Никого не осталось, сокрушалась бабушка.
Алексей пропал без вести на фронте. До 2010 года никто не знал, где он погиб. Но нашлись добрые люди-следопыты и обнаружили его останки под Мурманском. Вот теперь его имя написано на памятнике канинским фронтовикам, участникам войны. Парасковья была хорошей мастерицей, шить умела, на её плечи легла забота о младшем брате Володе, тихом и болезненном мальчике. Она могла бы стать прекрасной женой для оленевода, жить в чуме, но к ней никто не сватался, а годы шли. Пока она заботилась только о брате, а хотелось большего.
И когда появился Арся Пырерка, хороший оленевод, пастух, охотник и просто бравый парень, она не раздумывая согласилась стать его женой.
Так и потекла у них спокойная чумовая жизнь. Семья, стойбище, дети, тундровые просторы и привычный для жены оленевода ежедневный нелёгкий труд. Они с мужем объездили весь Канин, даже три года назад Парасковья Гаврииловна помнила те места и водопады, где кочевала их бригада № 4. Старики на Канине больше всего боялись умереть где-нибудь вдали от родных мест. Счастье, когда ты до последнего вздоха своего кочуешь по тундре, но в последние годы старые оленеводы всё чаще оставались или, точнее, оставлялись на базах, где они и заканчивали свой век. Сначала не стало Арсения, а потом, в 2015-м – и бабушки Пары.
Но оленеводческий род Пырерок на Канине продолжает жить. Их дочь Надежда, копия отца Арсения, вышла замуж за представителя известной канинской династии Канюковых. Её муж Александр постоянно кочует в тундре с семьёй сына. Несмотря на возраст, а ему под 70, не представляет жизни без родного Канина. Женская же половина выбирается нынче в тундру только летом, а Николай, сын Надежды и Александра, живёт в тундре постоянно. У него большая семья, поэтому помощь отца бывает необходима. Ну а приезд мамы для них просто праздник. Надежда Арсеньевна сейчас в тундре, и хоть возраст у женщины тоже солидный, она нисколько не тяготится этой жизнью: считает именно её, а не деревенскую, своей истинной, настоящей.
Примечательно, что в семьях канинских оленеводов, в их деревенских домах постоянно звучит ненецкая речь. Надежда Арсеньевна говорит, что в тундре чаще слышим русские слова, чем в деревне. Здесь, видимо, из-за тоски по тундре все, даже дети, начинают говорить на ненецком. Вот ведь как ещё бывает у нас, тундровиков!