Как живётся оленеводам-пенсионерам в поселке Красное?
Об этом мы и решили спросить. А чего не спросить-то: за спрос, как говорится, не бьют в нос… У Михалыча спросили, у Чупрова, оленевода на пенсии.
– Родился-то я в Коми, в селе Гусенцы, где зимовали в ближней тундре. Сейчас-то Гусенцов нет уже, – Иван Михайлович с удовольствием повторяет звучное название своей малой родины. – Отец там работал оленеводом, близ Гусенцов.
Зайти к Ивану Михайловичу Чупрову мне посоветовали в администрации посёлка – общительный, мол, интересный человек, да и скучно ему – один живёт. Мне, кстати, приунывшим от скуки Иван Михайлович не показался – бодрый, улыбчивый, молодой пенсионер с интеллигентской бородкой «всё как есть обсказал», как и обещал.
Учился мой собеседник, в ту пору просто Ваня Чупров, в школе посёлка Красное, не единожды ходил со стадом отцовской бригады под те самые Гусенцы.
Отцу Вани было 17 лет, когда началась Великая Отечественная – не подлежал призыву, и его направили в Красное, где в связи с мобилизацией не хватало пастухов. В селе и познакомился с матерью Вани.
Поначалу, рассказывая сыну о том времени, удивлялся отец, что олени в Красном помельче вроде как, а потом понял: всё же от питания зависит – в милых сердцу Гусенцах ягель богатый, пышный.
– Я-то поперва думал: «Ага, каждый кулик своё болото хвалит…», а после убедился, что и впрямь в Гусенцах кормовая база побогаче будет, – улыбается собеседник. – Оно и в людях верно – ты же глянь, какие парни теперь пошли рослые да упитанные – не чета мелкому послевоенному поколению. А всё ж оно, послевоенное-то, духом, видать, покрепче было…
В школу после каникул детей вывозили на оленях, на лодке с позывным «топчи-нога», с особо дальних стойбищ – на гидросамолётах.
Холодно в школе – печи-то согреют не сразу, в малицах сидели, но учиться хотели все, читать книжки нравилось – жизнь в них чудная описывалась, не похожая на нашу. Детей много – несколько домов занимали в посёлке школьники из тундры – все в одинаковой форме, подстриженные коротко – не спутаешь с домашними.
Десятилетку Иван окончил в Красном. Несколько дней и в техникуме поучился, откуда уехал-таки – отцу помогать.
– Учительница, как сейчас помню фамилию её, Вокуева – меня долго искала: «Почему бросил учёбу?!» Служить довелось на флоте: из тундры – да в море! – вспоминает мой собеседник.
После службы выбирать-раздумывать, как другим дембелям, ему без надобности было – прямиком с корабля на бал – в бригаду оленеводов, делу-то сызмальства у отца учился. И, как водится, как и не было в жизни чего другого: на сутки – в стадо на дежурство, где лишь на минутку прикорнёшь на нартах в совике – ответственность обязывает.
Стадо обычно паслось в 5-6 километрах от стойбища. Сутки прочь – сменщик приедет на свежих оленях. В стойбище обычно два чума, в которых оленеводы отдыхают после смены, в каждом чуме – по две семьи. Ямдали (кочевали) в Коми, бывало, сутками.
– Чумы, пожитки на нарты и – двинулись! По 5-6 возов в стойбище укладывалось, – Иван Михайлович на глазах молодеет от воспоминаний. – Стадо насчитывало до пяти тысяч голов! Сейчас-то стада намного меньше. На дежурстве объезжаем постоянно олешков – надо следить, чтоб не давили молодняк, гонять волков, медведей, особенно весной. Был ли, как ты говоришь, карамультюк? – да был, конечно, причём хороший винчестер – стрелял и волков, и медведей. Случай интересный, спрашиваешь? Да были и случаи такие, только чего ж там интересного – драма настоящая, понимаешь, видел однажды: схватили аж два медведя сразу оленёнка – так и разорвали пополам да утащили. Одного хапугу-то мы подстрелили. Не, мясо медведя мы не едим, зачем – есть же оленина – собакам скормили. Вот дед мой по маме был оленевод-охотник, он фронтовик, добыл много медведей, он ел и медвежатинку.
В колхозе на общепит, рассказал Иван Михайлович, оленей давали, да и зарплата у оленеводов была хорошая, снабжение неплохое.
Положенные по КЗОТу отпуска оленеводы в основном проводили в деревне, даже не хотелось порой домой ехать – в чуме лучше, привычней. Пол в чуме застилали латами – это плахи такие или доски, застилали латы шкурами для тепла. Для бани летом палатку ставили, зимой – в посёлки ближайшие ездили, но иногда и прямо в чуме мылись.
– Отец, помнится, 10 лет в отпуске не был. Когда едва не насильно начальство стало отправлять – выезжал в деревню чуть не со слезами на глазах: «Чего, мол, я там делать-то буду?!» А нам, молодым, и в посёлке весело было – народу много, детей – туча! Тогда и танцы, и концерты в ДК были, сейчас – разве что по праздникам, сельчане не особо хотят общаться, особенно после ковида…
К оленеводам в стойбища регулярно наведывался «Красный чум» – приезжали медики, учителя, культработники. Сплошь девчонки молодые, концерты давали, фильмы показывали, дрова с ними заготавливали – весело было!
– На пенсии, ясное дело, – поскучнее живётся. На стойбище в чуме по две семьи жили, было с кем поговорить. Нет, споров не было, люди дружнее были, людимее, веселее почто-то. На День оленевода съезжались со всех стад – с Тельвиски, с Нельмина Носа. Гонки на оленях устраивали и пешком бегали. На нитках повесят призы: безделушки там, главное дело – бутылка водки висит, так её всяк с завязанными глазами норовит срезать, а её под шумок перевесят – весело! – рассказывает Иван Михайлович.
На вопрос, чем занимаются пенсионеры, он отвечает:
– Да кто во что горазд – кто внуков нянчит, кто с удочкой посиживает. Пенсионеров много в деревне. Свободное время как проводим? Да у нас оно всё свободное! Бывают в ДК мероприятия, собираемся. Племяшки у меня в посёлке живут, к ним в гости хожу. К Михал Михалычу часто наведываюсь, беседуем, вспоминаем, а то он ко мне зайдёт. Я ж один живу. Не женился – служил, работал, потом мать болела – инсульт, ухаживал за ней. Когда мамы не стало – уже и пенсия подкатила...
Эх, бывало, в стадо едешь – обязательно с чайником. Взойдёшь на сопку – стадо как на ладошке, костёрчик, чайник согреешь, чай пьёшь. Весной важенки телятся, телята мамку зовут, бегают. Солнышко светит, гуси летят, курлычут. Легко-легко на сердце делается! Всё теперь вспоминается...
