Автор этого рассказа размышляет о пользе риторики.
Рассказ
Был у нас в деревне мужик, который считался образованным. Все его звали уважительно – Перфилыч. Как теперь понимаю, – Перфильевич, видимо, но тогда-то, разумеется, мы, пацаны, звали его попросту – Перилыч.
А чего мудрить-то? Так и называли, покуда однажды приехавший к кому-то в гости городской пацан над нами не посмеялся:
– Да вы чего, деревня?! Отец его, получается – Перила, а мать Лестница что ли, темнота деревенская?!
Хорошо хоть, ума хватило пацану объяснить поскорей, покуда не поколотили, что перила – это такое ограждение, оборудование на лестнице в подъезде, которое предназначено для защиты от падения и для удобства подъёма. Вот те на! – почесали мы в затылках: у нас-то в избах деревенских, слава Всевышнему, не то что каких-то там перилов – крыльцо-то не у каждой избы увидишь...
– А ещё по перилам так здоровски кататься! – продолжал хвастать городской. Вот это уж и вовсе представить нам сложно было – на Перилыче-то особо не покатаешься! «Сурьёзный мужик», – как характеризовали его в деревне.
Настолько сурьёзный, что свой сад со знаменитыми антоновскими яблонями обнёс высоченным забором с колючей проволокой поверху. Сурьёзно! Однако это не мешало нам, пацанам, ежесезонно не менее сурьёзно обносить сад Перилыча, причина-то уважительная: яблоки смачно, хрустко поедали потом в своём секретном балагане, воздавая хвалу неведомому Антону за создание такого замечательного сорта яблок.
Став постарше, нашли мы в книжке про мифы Древней Греции, что Перикл – это древнегреческий герой, оратор и полководец. Обрадовались: ну вот, всё правильно, всё как про нашего Перилыча, «пазл сложился» – как сказали бы современные пацаны.
И нарекли «сурьёзного мужика», сами понимаете, Периклом. Не за воинственность или образованность, конечно, а за тот самый ораторский талант. Поскольку орать-то Перикл умел замечательно! Сурьёзно умел орать! Вот как, к примеру, в тот самый прекрасный вечер, когда мы вновь обнесли сад Перилыча...
А дело в следующем: справедливо предположив, что Перилыч наверняка приготовился нас словить на месте преступления и задумал какую-нибудь каверзу, мы тоже подготовились, разделившись на две группы. Одна группа – основная – отрясёт яблони, а в то же время вторая группа устроит хозяину «стукалочку».
Стукалочка – для тех, кто не в курсе – это процесс непростой: над окном «осчастливленного» нашим благосклонным вниманием хозяина дома скрытно подвешивается загодя на нитке гайка, которой, также за нитку дёргая с безопасного расстояния, и стучат по стеклу во тьме ночной весёлые ребята, доводя хозяев до белого и радужного каления.
Причём опять-таки справедливо предполагая, что этак можно и не успеть вовремя ретироваться, мы предусмотрительно натянули по низу калитки Перилыча бечёвку, призванную сыграть роль подножки для стремительно выскакивающего «счастливого» хозяина сада и дома...
Так всё и произошло, как нами было задумано: выскочивший после недолгого стука гайкой в окно Перилыч в белых подштанниках мощно, виртуозно и с лихвой перекрыл славу древнегреческого оратора. Действительно, сурьёзный мужик – честно подтвердил звание нашего дорогого деревенского оратора Перикла...
А теперь о том, почему Перикл считался у нас в деревне образованным человеком. Потому что каждый раз и через раз вставлял в свою речь не совсем понятное: «Вызывает изумление тот факт, что...» И далее уже более понятное. Ну, нам-то, пацанам, не важно (по барабану, как сказали бы сегодняшние пацаны): образованный – так образованный, не жалко.
Хотя дружит почему-то образованный Перикл с Иванычем, которого, напротив, на деревне «держали за недотёпу». Так и называли – Непропёка, хотя пропечён он был летним солнышком и продут-продублён ветрами уральскими ничуть не хуже других мужиков, и некрупная мордочка его с выцветшими пшеничными усами весьма напоминала как раз-таки печёное яблочко. Непропёка, дополняя Перикла, каждый раз и через раз добавлял в свою речь неизменное, тягучее: «Ага-а-а, во-о-о-от...» Собственно, вся речь его из этих междометий и состояла. Недопекал Непропёка речи свои отчего-то, жару, поди, не хватало. Другое дело, перикловское: «Вызывает изумление тот факт...» Хотя, по большому (или гамбургскому, как сказали бы нынешние образованные пацаны), по очень большому счёту, содержание речей и Перикла, и Непропёки ничем особенным не было отмечено.
Между прочим, мы, пацаны, вполне понимали значение риторики для авторитета в деревне. Понимали и даже советовали нашему лучшему другу, да чего там – лучшему другу всех детей деревни дяде Петьке-Петрушке – приобрести и себе какую-нибудь кучерявую фразу в постоянное употребление. А то надо же – так и кличут на деревне взрослого отличного мужика, закадычного нашего приятеля и помощника, наперсника игр наших и задумок небезобидных советчика и даже добытчика для нашей компании дефицитного в те времена щенка породы овчарка – кличут, я извиняюсь, просто Петькою-Петрушкой?! И почему, спросите? А потому, что каждый раз и через раз повторяет в своей речи простенькое: «Вот такая петрушка получается...» Эка невидаль – петрушка-то в каждом огороде растёт! И где тут, я извиняюсь, обнаружишь образованность?! Но дядя Петька-Петрушка лишь улыбался своей тихой детской улыбкой и ничего в свои речи не добавлял более. Он вообще говорил мало и нечасто...
Много воды утекло с тех пор в нашей любимой речушке. Она журчит себе, милая, по-прежнему, как и всегда, бежит мимо нашей деревни, преобразившейся, осовремененной. Теперь, по прошествии лет многих, я примерно представляю, что такое риторика; знаю, что Перикл прославился как отец афинской демократии, а не только как обладатель зычного голоса и знаток ненормативной лексики; и даже о значении перил в сфере градостроительства приобрёл представление...
Что ж так чётко звучит в моей памяти не только зычный голос Перилыча-Перикла, звонкие голоса друзей закадычных, но и тихое, тягучее бормотание Непропёки и смущённый, извиняющийся, родной дяди-Петькин-Петрушкин голос глуховатый, и яблони антоновские устилают улицы белым, белым, как в детстве, цветом. Вот такая петрушка получается...
Г. Нарьян-Мар
