Недавно в Нарьян-Маре побывали представители Краковского этнографического музея Яцек Кукочка и Анджи Дыбчак. Ученые из Польши живо интересовались ненецкой культурой и языком.

Признаться, все это меня озадачило, поскольку каждый из нас знает, что к истории и культуре ненецкого народа европейцы-поляки никакого отношения не имеют: их корни – в иных краях, далеких от Крайнего Севера. С европейцами – финнами все понятно: Кастрен и Лехтисало – люди северных широт, первыми обратившие внимание на древние самодийские племена, их историческое прошлое и культурное наследие. Но при чем здесь подданные польского государства?
Вся предыстория приезда польских этнографов в Нарьян-Мар стала мне понятна позднее, после общения с ними.

Откуда канинская паница в Краковском музее?
Сегодня мало кто из нас задумывается над тем, как много интересных открытий в прошлом сделали на территории Севера, Дальнего Востока и Прибайкалья ученые из разных стран, в том числе из государства Польского. Кто-то спросит: а что им там было нужно?
Но все становится ясно после того, как окунешься в историю и узнаешь, что еще во времена России царской (Великодержавной) единая Польша была разделена надвое. России при Екатерине Второй достались Восточная Белоруссия и Правобережная Украина, Пруссии – все остальное. С конца XVIII века среди польской интеллигенции разворачивается борьба за воссоединение Польши.
Попытки объединить все польские земли прекратились в 1864 году. Тогда произошло так называемое январское восстание. Среди людей неблагонадежных, верхушки повстанческого движения, принимавшей участие в восстании, оказались люди весьма образованные, выпускники вузов, служащие дипломатического корпуса, этнографы и врачи. С этими повстанческими польскими событиями, как ни странно, связан и наш современный «ненецкий след».
В списках участников польского восстания 1863–1864 годов оказались имена сразу нескольких будущих исследователей Сибири, Дальнего Востока и Севера: В. Годлевский, М. Янковский, В. Ксенжопольский, А. Чекановский, Я. Черский и Б. Дыбовский.
Каждому из них сейчас на просторах Сибири, Камчатки, рядом с Байкалом установлены мемориалы, где сказано, какой неоценимый вклад эти люди внесли в исследование природы, географии, этнографии, истории, флоры и фауны этих мест. Трое ученых – Чекановский, Черский и Дыбовский – за свои изыскания были награждены золотыми и серебряными медалями Русского географического общества. Им за труды позволили покинуть сибирскую ссылку досрочно, но, съездив на родину, каждый из них предпочел снова вернуться в места своих научных открытий.
Как писал позднее в своих мемуарах Бенедикт Тадеуш Дыбовский: «Нет на свете места лучшего, чем Сибирь, естественно, после Родины».
Именно Бенедикт Дыбовский и привез в Польшу ненецкую паницу. Ее можно назвать самым старым вариантом ненецкой женской одежды. После пребывания в Сибири и на Байкале, где он сделал множество геологических и зоологических открытий, Дыбовский уехал на Камчатку, где четыре года работал простым доктором. За это время на оленях и собаках он пять раз объехал полуостров, сделал ряд интересных открытий, которые потом были отражены в его трудах, собрал огромное количество экспонатов – в дополнение к тем, что привез из сибирской ссылки.
Через 20 лет, вернувшись в Варшаву, он передал в фонды Львовского и Варшавского университетов невообразимое количество экспонатов, собранных им повсюду. Их общий вес составил более ста центнеров!
Я не поверила этой цифре, пока не убедилась в точности информации, изучив сразу несколько архивных источников.
Часть этой уникальной коллекции, где были материалы с Камчатки, Байкала, нынешней Бурятии, Иркутска, Приангарья и Тобольска, сейчас находится в Государственном этнографическом музее Кракова. Но дело в том, что за более чем столетний период описание привезенных экспонатов оказалось утраченным, в том числе и древнейшего ненецкого зимнего женского наряда – пенко паны.
Современным исследователям Яцеку Кукочке и Анджи Дыбчаку и в голову не могло прийти, что в 2017-м судьба забросит их в Нарьян-Мар, они ведь точно знали, что на территории нашей тундры ни Бенедикт Дыбовский, ни кто-либо из его соратников не бывали: территория их ссылки в северных широтах ограничивалась Зауральем и Тобольском. Но оказалось, что ненецкая паница, приобретенная Бенедиктом Дыбовским у представителя одного из самодийских племен, кочевавших рядом с Тобольском , напрямую связана не с ямальской тундрой, а с полуостровом Канин Нос.

Как девичья паница попала за границу?
Удивительно, но общение ненецких родов разных тундр в прошлые века было хорошо отлажено. Во избежание родственных браков ненцы искали себе жен далеко от мест своих обычных кочевий. Эта традиция сохранения значимости рода поддерживалась всегда и строго контролировалась старейшинами. Видимо, по этой причине в прошлом ненцы никогда не брали в жены девушек с родственными фамилиями и не реагировали на тех, кто получал в разное время фамилии после крещения, поскольку тогда трудно было определить, кто перед тобой: «Вэра или Ардеев», «Лидяӈг или Бобриков», «Ӈыера или Канюков», «Худи или Ханзеров».
Известно, что в прошлом ненецкого народа было много историй, свидетельствующих, что ямальские и даже таймырские ненцы брали в жены девушек именно с Канина – из-за отдаленности территорий.
У нашего народа изначально была заложена идея на сохранение генофонда, поэтому одежда ненецких невест разных тундр появлялась в разное время то на Таймыре, то в Эвенкии, то в Якутии.
Сибирь, где отбывал свою ссылку Бенедикт Дыбовский, понятие очень объемное: между западной и восточной точкой России не одна тысяча километров. Совершенно естественно, что уникальная паница и шапка, аналогов которых нет даже в нашем краеведческом музее, оказалась для поляков свое-образным символом сохранения исторического наследия неизвестного им народа.
Паница за столетия изрядно истрепалась, если говорить точнее, то от нее осталась одна внешняя оболочка: нет ни внутренней меховой части – мюйко, рукава и подол гораздо короче, чем должны быть. Ничего удивительного в этом нет: столько лет прошло. Но даже сейчас без труда можно рассмотреть в этой древней панице наряд канинской девушки, которую несколько веков назад тобольские ненцы увезли за Урал с милого ее сердцу Канина.
Кто была эта девушка, из какого рода-племени, сейчас восстановить невозможно. Уверены, что с нею связана какая-нибудь экзотическая история, ведь попала же пенко паны в руки польского ученого. Возможно, Бенедикт Дыбовский в свое время записал, кому принадлежала эта ненецкая паница, и даже имя ее обладательницы было зафиксировано, но документы канули в Лету.
Уверена, для Краковского государственного этнографического музея этот экспонат весьма специфичен, поскольку никакого отношения к истории самой Польши не имеет. Но все же имеет отношение к людям, подданным этого государства, представлявших культурное наследие ненецкого народа на берегах далекой Вислы.
Мои собеседники Яцек Кукочка и Анджи Дыбчак уезжают на Родину с массой впечатлений. Им удалось не только побывать в Нарьян-Маре, поучаствовать в торжествах, посвященных Дню рождения округа, но и встретиться с представителями ненецкого народа, поработать в фондах окружного музея, побывать в Нельмином Носе, Красном и даже в Оме, которая для них стала символом всей Канинской тундры.