Сегодня окружная газета «Няръяна вындер» публикует рассказ замечательного автора, нашего коллеги
Пётр Павлович всё порывался попрохаживаться по классу, да с его габаритами сделать это можно только чисто условно.
– Смотрим: где темно? Где светло? – пояснял. – И – карандашиком: где темно – там погуще, где светло – поменее.
Теперь уж и не выяснить, пожалуй, какими-такими богами из района и за какие подвиги (или, наоборот, за какие такие прегрешения) был направлен к нам в деревушку учителем рисования этот колоритный художник...
– Ребята, это Пётр Павлович, он настоящий художник и артист, и нам с вами повезло. Пётр Павлович будет вести уроки рисования и музыки, – наша директриса, маленькая (а подле этого нового учителя и вовсе крохотная), сухонькая и добрейшая (хотя все мы её боялись отчего-то), Клавдия Селивёрстовна представила привычно нового педагога, почему-то не добавив своё обычное многозначительное предупреждение: «Я очень надеюсь на ваше понимание и дисциплинированность...», не добавив, как в случае знакомства класса с предыдущими молоденькими учителками.
Ну правильное решение: и не нужно ничего добавлять, вы только взгляните на нового учителя! Огромный (метра под два), совершенно не по-нашенски, не по-деревенски огромный и полный, рядом с ним, пожалуй, и знаменитые батыры, съехавшие-
ся к нам на сабантуй в позапрошлом году, знаменитые на весь район силачи покажутся щуплыми подростками!
И голос под стать внешности – Пётр Павлович его с трудом сдерживал, рокоча едва ли на треть мощности.
При виде нового учителя мой приятель Газинур едва ли не под парту скукожился. Оно и понятно – ведь это Газинур с ним первый и «познакомился», если так не слишком самонадеянно выразиться.
Само собой разумеется, что носил мой приятель гордый позывной – Газ, или Газик, не только по причине созвучия с именем, но и потому, что очень любил и умел изображать вожделенную мечту всех пацанов – мотоцикл своего дяди Равиля, совершенно обыкновенный, но такой замечательный «козлик»!
О-о, это была техника! Однажды мы с Газиком её и опробовали, без спросу, разумеется. Впрочем, я отвлёкся, об этом позже...
Рыча и фырча, как мотоцикл, картинно подкручивая ручку ручного газа, Газ развивал немыслимую скорость по длинному коридору нашей старой полуподвальной школы. Развивал, ага, до определённого момента...
До того момента, пока не столкнулся с...
После он рассказывал о своих ощущениях. Мне, говорит, показалось, что столкнулся я на полном ходу с мягкой, но нерушимой крепостной стеной. А последствия столкновения мы и сами видели – Газик летел с той же скоростью, но в обратном направлении, покуда не растянулся на полу.
– Ну всё, думаю, – отведёт сейчас этот толстяк за ухо Газика к директору, – возбуждённо делились мы друг с другом впечатлениями. – Да чего там отведёт – такой громила запросто отнесёт его на вытянутой руке за шиворот, а то и за ухо, как кота шкодливого! Ну всё, думаю, – конец тебе, Газик, подвели тормоза!
Не угадали мы ни одной буквы – громила, действительно, легко, одной рукой поднял с пола перепуганного Газика:
– Не ушибся, малыш? Ну вот видишь, третий закон Ньютона – не фикция, срабатывает, верно?
И засмеялся, да так, что раскаты смеха этого громом прокатились по гулкому коридору – пришлось ему тут же оборвать себя.
Погладив Газика по практически лысой макушке (вчера постригли бедолагу), украшенной, напротив, густым, вызывающе чёрным чубчиком, причём скрылся под ладонью, вернее, дланью гиганта не только этот наглый чубчик, но и весь практически Газик скрылся, – большой человек степенно удалился в учительскую.
А мы отправились выяснять, что это за закон Ньютона такой нехороший, по которому улетает в даль светлую не ударяемый, а вовсе даже врезавшийся с разгона. Про закон у семиклассников узнали, а про фикцию – значительно позже.
Кстати сказать, про этот случай Газинур написал сочинение на вольную тему, называется «Раскас», но учительнице показывать сочинение отсоветовал (даже как-то обиженно) приятель наш Вовка Мартьянов – ошибок, дескать, больше, чем у него, у Вовки, заслуженного второгодника. И в ошибках Вовка толк знает.
К примеру, однажды в диктанте Вовка отчебучил такое... А дело в следующем. Наша классная (во всех смыслах) учительница, ведущая нас с первого класса, диктовала всегда очень чётко, буквально педалируя голосом на ошибкоопасных и трудных словах.
И специально, видимо, для особо грамотных произносила некоторые слова, слегка меняя ударение. Старательно произнося «сОбака», милейшая Екатерина Николаевна как бы незаметно подсказывала, подсказка для всех, значит.
Но не для Вовки Мартьянова: заглянув незаметно в тетрадку Вовкину и убедившись, что именно «сО» он и написал, не стал глядеть далее – при переносе вторая часть слова, оказывается, была прописана, как «бОка», то бишь «СобОка».
Екатерина Николаевна обиделась изрядно. На Вовку. А Вовка, очень любивший нашу классную, на меня обиделся: «Что, не мог чуть дальше глянуть и подсказать?! Никакой, понимаешь, о друге заботушки...»
Ну что же тут поделаешь – не была интересна, скучна была Вовке школьная программа. Хотя с книгами он дружил – перечитал, почитай, все книжки про морские путешествия в нашей сельской библиотеке, как это пишут в приключенческих романах – «бредил морем», мечтал даже, забравшись тайком в трюм корабля дальнего плавания, отбыть из нашей скучной действительности.
А с самим Вовкой дружить было нескучно, частенько страшно и всегда – страшно интересно.
Получил новый учитель, естественно, почётный у нас позывной – «Петропавловская крепость», подтвердив его вскорости, на выступлении в концерте на День урожая.
Пётр Павлович умел не только рисовать – он любил и умел петь. Голос имел не просто мощный, но какой-то настоящий – бас, наверное, и когда затянул со сцены во всю мощь романс из жизни ямщиков горемычной: «Ах, барин, барин, добрый барин», – (помню, увы, только эту строчку) – зрители встревоженно запоглядывали на потолок, где висела роскошная хрустальная люстра, какая-то не по-деревенски настоящая, из каких-то не наших времён.
Вычурные висюльки на люстре при звуках голоса «крепости Петропавловской», заполонившего немаленький клубный зал до отказа, начали подрагивать и издавать мелодичное дребезжание...
Предпочитал Пётр Павлович чёрно-белый карандашный рисунок, создавал портреты и пейзажи, глядя на которые, однако, об этом двуколоре и не вспоминаешь, ясно видя настоящее великолепие красок почему-то. И это хорошо – простой-то карандаш фабрики имени Сакко и Ванцетти каждый имел, чего не скажешь о наборе цветных карандашей.
Но на уроке, о котором, собственно, и пойдёт речь, полагалось нарисовать каждому картину в красках. Хорошо хоть – на произвольную тему.
О-о, тем-то у меня немного, но одна есть! Моя, разумеется, «коронная» – Север Крайний! И карандаш имеется – а как же! Небольшой, вернее, маленький совсем, сточенный почти на нет, зато не просто цветной – двухцветный! С одного конца зелёный, со второго – красный.
С энтузиазмом и принялся творить. И сотворил, а вы как думали?! Похоже, вправду сказать, на рисунок на пачке отцовских папирос «Север» – согласен, но ведь есть и отличие: у меня и северный олень присутствует, не только полузаходящее (или полувосходящее) солнце! Так что, извините, не копия это – вполне себе творческая работа.
Рисунок получился – хоть на выставку: солнце, разумеется, закрасил красным концом двуглавого карандаша, снег – он белый, и бумага белая, тут всё в порядке.
А вот оленя пришлось покрасить другим концом карандаша – зелёным. А чего вы смеётесь?! Ну не красным же его окрасить, как солнышко... Покуда любовался своим творением, к моей последней парте на «камчатке» протиснулся «Петропавловская крепость» – и...
– Это у тебя чего такое?! – взяв мой карандашик, чего греха таить – действительно послуживший на своём долгом веку, – озадаченно вопросил Пётр Павлович. – Ой, а где же он?!
Оказывается, мой карандашик мигом потерялся среди могутных пальцев гиганта, а когда был найден всё же и рассмотрен внимательно мой, не побоюсь этого слова, шедевр – учитель не выдержал более и, забыв, видимо, что говорить, петь и смеяться ему в стенах школы было разрешено только в треть (или даженьки четверть) голоса – захохотал в полную силу, да так, что вскоре раскаты грома этого привлекли внимание мигом прибежавших директора Клавдии Селивёрстовны, наших физрука и трудовика, а также технички тёти Маши со шваброю наперевес...
Всеобщий смех. Ага, юмор смеха, стало быть. И чего тут смешного, спрашивается? Ну да, олень получился зелёный, но ведь солнышко-то – красное, и снег белый, и тундра, тундра бескрайняя – Север манящий как он есть, как Джек Лондон и Юрий Рытхэу описывали...
Ну, думаю, отыграюсь я, крепость ты наша смешливая... И мстя моя будет ужасной – вот подрасту ещё чуток и поеду на Север, и найду зелёного-зелёного оленя, ну вот прям всерьёз зелёного, как лужайка после первого летнего дождичка, как змея мамба зелёная после линьки, как... Привезу тебе эти, как их, непродержим... непровержим... неопровержимые факты!
Увы, Пётр Павлович недолго в нашей деревеньке прожил – по слухам, выписали его, не дожидаясь конца учебного года, аж в самую столицу нашей Родины. Ну, ясное дело: всё лучшее, как водится, – в Москву.
Пацаны позже сказывали, уезжал «крепость Петропавловская» неохотно – понравилась ему наша деревня. Но что делать: «Большому кораблю – большое плавание!», как заметил философски школьный дворник и водовоз дядя Петя.
А мы, пацаны, были почему-то уверены: ещё услышим о нашем учителе рисования – не может такой большой и хороший человек бесследно раствориться во времени быстротекущем, Ньютонов закон не позволит.
Мечтать не вредно. Особенно тогда, когда ещё не понял, что кончается не вовремя не только бензин в бачке дяди Равилева «козлика», и силы всяческие кончаются, когда приходится катить километра четыре этого самого «козлика» по раскисшей от дождика дороге просёлочной. Кончается, и всегда не вовремя, вообще всё...
Вова Мартьянов покинул школу, дотянув с трудом и неоценимой помощью Екатерины Николаевны до седьмого класса – уехал в город на заработки и – пропал. Совсем. И не вовремя. И кто же теперь расскажет (молча, без слов), как хорошо сидеть у костерка на полянке, мечтая о море, близ озерца синеокого – нашего любимого местечка?..
Потом и Газик, механик-водитель, настоящий ас и виртуоз вождения, не раз спасавший свою БМПешечку и взвод свой от моджахедских мин и снарядов, чему свидетельством – иконостас орденов на груди Газика с единственной у меня фотографии: непокорный чёрный чубчик выбивается из-под южной какой-то, но вполне армейской панамки, лыбится весело, как обычно, с присказкой своею: «Как сказал старик Ньютон: будем живы – не помрём!» Не вернулся Газик с Кандагара...
Ребя, подсказали бы хоть вы что ли, – как мне найти этого зелёного оленя? Знаю, что писать не любили, – да ладно, шут с нею, с грамматикой, с которой вы оба не в ладах были – между прочим, я вас и без слов слышу, не то что без каких-то там знаков препинания.
Сидите-посиживаете так усадисто на облачке, вам сверху видно всё, нет бы – подсказать, где они, зелёные, обитают. Никакой, понимаешь, о друге заботушки...
… А я ведь ждал. Долгие годы. Ждал, что вызовет меня однажды прекрасным утром, как всегда утомлённый редактор нашей «районочки», и заявит безапелляционно:
– Собирайся в командировку – едешь в Петропавловск освещать выставку великого художника-графика (подробности там узнаешь). Хотя странно как-то, почему именно нашей газете и именно тебе заказали статью...
Или письмецо вдруг обнаружу в почтовом ящике, как и следует – без обратного адреса, без запятых, но с ошибками: «Еду встричай заливай полный бак мотика Газ»...
Или прочту однажды в каком-нибудь журнале про путешествия – «Вокруг света», например, или «Север» – заметку о прибытии в порт Владивостока или Мурманска, скажем, всемирно известного австрийского или какого-нибудь путешественника. Неважно, и от знаменитости этой заграничной придёт телеграмма – как всегда ни здрасьте тебе, ни, тем паче, а только: «Срочно вылитай фторник уходим кругАсветку Вова»...
А я и вылИчу, не извольте сомневаться. Во Фторник непременно. Хотя могли бы и пораньше предупредить – нужно же времени чуток – ну там проверить снаряжение, найти ботинки походные в чулане, записи перечитать.
Никакой, понимаешь, о друге заботушки...
2024 г.
