Совсем недавно федеральные СМИ как великое открытие преподнесли россиянам трагедию острова Мудьюг.
Историю нашего беспамятства и человеческого равнодушия к относительно недалёкому прошлому нашей страны можно объяснить, но понять сердцем нельзя.
Мудьюг – остров в Белом море, где находился организованный интервентами в 1918 году первый в стране концентрационный лагерь. И находился он ни где-нибудь, а рядом с Архангельском.
Сейчас мы знаем, что историческая правда за последние десятилетия преподносилась нам дозированно, в зависимости от того, кто на данный момент должен был быть хорошим. Помните 90-е, когда «мальчиши-плохиши» из врагов становились спасителями и героями, а «кибальчиши», напротив, превращались в персонажи отрицательные, недостойные памяти человеческой. Не отсюда ли порочная практика разрушения памятников и обелисков, переименования городов и улиц, вычеркивание из памяти человеческой целых кусков истории страны, в том числе и построенная интервентами Мудьюгская каторга.
После распада СССР никого не удивляла и не возмущала фраза: «Заграница нам поможет, заграница нас спасёт!» Да и чему удивляться, если для граждан некогда великой державы сама наша страна стала чужой. Америка, Англия и Франция стали идеалом сытой счастливой жизни.
Казалось, в 90-е наше общество стало жить по перевернутым с ног на голову правилам. «Пресмыкательства перед западным кормильцем» было возведено в культ, а общество напрочь забыло сатирические строчки революционного поэта Маяковского: «Мундир английский, погон французский, табак японский – правитель Омский». Они появились в разгар гражданской войны, когда представители иностранной военной интервенции объявили войну нашей стране. С 1918 по 1920-й Великобритания, Америка и Франция при участии других коалиционных стран организовывали масштабную военную помощь белой армии, делая ставку на Колчака.
Точкой, откуда помощь иноземных правителей распространялась по стране, стал Архангельск. Суда интервентов бороздили Белое и Баренцево моря, уже считая себя полноправными хозяевами северных земель и всей прибрежной акватории Ледовитого океана. Но об этом позднее.
Стой, кто плывёт?!
Представители иностранных государств, решившие, что победа уже за ними, даже проводили парады в Архангельске по разным торжественным для них поводам. Британские войска, снабжавшие белогвардейцев обмундированием, боеприпасами и боевой техникой, были уверены, что России лапотной, пусть и революционной, не устоять перед мощью европейского оружия, и дни пролетариев сочтены. Они огромными сундуками увозили из России меха и золото, древесину и мануфактуру, антиквариат. Всё это больше напоминало грабёж, чем союзническую помощь. Правда, нередко эти морские конвои по незнанию акватории попадали в шторм, и суда тонули, натолкнувшись на собственные мины. Кто такие иностранные интервенты и как они относятся «к нецивилизованному» населению жители Севера воочию убеждались не раз при личных встречах.
Дела давно минувших дней
Впервые я услышала рассказ о встрече жителей тундры с иностранными моряками на Канине от Степаниды Васильевны Бобриковой. Жизнь у неё была очень трудной. Маленькой девочкой она осталось сиротой. Вместе с младшим братом Пето их взяла к себе бабушка, мать отца.
Чёрные люди и чёрная смерть
– Случилось это в 1918 году, наша семья тогда кочевала по Канину, а наш род – род Варницыных, был многочисленным и довольно зажиточным.
О том, что где-то идёт война (Первая мировая) никто слыхом-не слыхивал и про революцию мы тоже ничего не знали, – рассказывала Степанида Бобрикова. – Жили спокойно, оленей пасли, рыбачили на тундровых озёрах и Белом море. Ближе к осени стада канинских ненцев всегда откочёвывали в район Малой Кии, а потом уже шли или в мезенские леса, или ещё куда-нибудь. Эти маршруты были отработаны веками. Так вот, стойбище наших родителей стояло в районе нынешней Кии, которую ненцы испокон веков называют Седияха (река, текущая между сопок). Мы, малолетки, собирали по заданию родителей дрова по берегу моря. Плавник тогда выбрасывало морем постоянно, а нашей обязанностью было его искать и помечать. Мы с братом ниточки завязывали на бревна. Удивительно, но никто тогда даже и не думал это непререкаемое правило нарушать: раз отмечено бревно, значит, брать его нельзя. Потом уже взрослые шли по берегу и забирали каждый свои дрова. Так вот, в один из таких дней мы с братом Пето пошли к морю за дровами и видим, у берега красная лодка болтается, людей, вроде, не видно. На борту у лодки какие-то каракули, мы ведь неграмотные, нам всё равно, чего там такое написано и какими буквами. Лодка сильно потрёпанная. Мы подошли к ней и видим, там лежат люди: одни белые, другие очень тощие и чёрные. Мы с братом испугались, это уже потом узнали, что такая человеческая порода есть – арабы. Белые в лодке все мёртвые, а двое чёрных – живыми оказались. Мы побежали к нашему стойбищу, рассказали о том, что увидели. Взрослые собрались и пошли на берег. Умерших похоронили, никто ведь не знал, от чего они умерли. Вместе с ними зарыли коробки какие-то. Это уже позднее, когда наши ненцы стойбище за стойбищем умирать начали, мы поняли, что это была за болезнь. Русские её называли чёрная смерть, сейчас сказать не могу, то ли оспа, то ли чума. Бабушка тогда сказала: «Чёрные люди – чёрную смерть принесли в стойбища». Много тогда нашего народу умерло, и наши родители тоже. А эти ничего, живы остались. Сколько они там прожили – неизвестно, не до них нам было. Вот ведь какая история! Позднее мы узнали, что где-то там далеко война идёт, об этом нам рассказали русские солдаты, которые искали чужаков с военного английского корабля, разбившегося около Канина Носа. Там часто терпели кораблекрушение суда, незнакомые с нашими суровыми водами. Даже сейчас, если во время отлива подойти с моря к акватории Канина Носа, в том месте, где Белое море с Баренцевым сталкивается, можно увидеть множество черепов и костей человеческих, да ещё ненецких сядэев, которые наш народ всегда от подобной смерти оберегали.
Плата за помощь!
Малоземеьская тундра. Здесь со своими оленями кочевала многодетная семья оленеводов Апицыных.
Отец семейства Андрей Артёмович погиб в 1918 или 1919 году при очень странных обстоятельствах, оставив Степаниду с четырьмя детьми.
По воспоминаниям Степаниды Петровны, первой женщины председателя ПНОКа, а затем и колхоза имени Выучейского, никто из них не слышал, что где-то началась вражеская интервенция и идёт гражданская война. А о том, что недалеко от Сенгейского потерпел крушение английский корабль – тем более не знали. В тундре, где вокруг на сотни километров ни души, любой человек – в радость. Естественно, когда к ним обратились с просьбой помочь разгрузить тяжёлые вещи с судна, застрявшего где-то в районе Сенгейской отмели, никому и в голову не пришло, что всё это может обернуться трагедией. Ненцы – народ доверчивый, их попросили помочь, и они без сомнения пришли на помощь. Никто же не думал о том, что обратившиеся к ним за помощью, окажутся плохими людьми.
Причем, как позднее вспоминала Степанида Петровна, по-русски среди них мог говорить только один человек, остальные всё больше молчали. Одеты были странно: такие наряды оленеводы, не раз бывавшие в русских деревнях, никогда не видели. Когда позвали ненцев на помощь, те согласились сразу, потому что всегда помогали проезжим поморам, если у них какие-нибудь проблемы случались. Да ещё старший (так решили ненцы), потому что только он и говорил, пообещал им в подарок патроны и винчестер. Оказалось, помочь – помогли, но увидели лишнее, и стали расходным материалом. Степанида Апицына и её дети, прождав отца целую неделю, решились на многокилометровый вояж.
Когда женщина со старшими детьми на оленях добралась до назначенного места, никого они здесь не увидели: песчаный берег, разрушенный временем, пустые ящики непонятного назначения и… 6 трупов, без каких-либо следов насильственной смерти. Отчего умерли все эти добровольные помощники смогли выяснить лишь позднее, когда здесь, в районе Сенгейского, поработала специальная экспедиция, которая выяснила, что все эти люди были убиты с помощью какой-то отравы. Страшная смерть – в обмен на бескорыстную помощь!
Люди стали для них просто расходным материалом. Также вели себя иностранные легионеры и в Архангельске, решив, что большая губерния очень удобное место для содержания в невыносимых условиях всех непослушных и несогласных. И тогда в документах интервентов появилось непонятное и пугающее слово Мудьюг.
Тайны острова Мудьюг
И остров Мудьюг, находящийся в Двинском заливе Белого моря стал местом первого в истории страны концентрационного лагеря, построенного по решению интервентов в августе 1918 года. Что важно знать нам всем: среди более чем трёхсот заключённых мудьюгского лагеря было немало и наших с вами земляков: ненцев и коми, жителей печорских деревень.
Сегодня мало кто задумывается и знает, откуда появилось это странное слово – Мудьюг, как, впрочем, и название других островов (таких, как Кий или Айзер).
После высадки интервентов в Архангельске начались массовые аресты тех, кто имел отношение к советской власти. Это были и простые рабочие, члены их семей, красноармейцы. За несколько дней тюрьмы оказались переполненными. Архангельская губернская тюрьма, по сохранившимся данным из записей приёма неблагонадёжных элементов, приняла в период с августа 1918 по ноябрь 1919 года почти десять тысяч заключённых. А всего за период интервенции через архангельские губернские тюрьмы прошли более пятидесяти тысяч человек. Наказанием за инакомыслие был либо расстрел, либо каторга. Для разгрузки мест заключения и усиления репрессий был обустроен специальный лагерь, жуткая слава о котором, как о самом жёстком и страшном, разнесётся вскоре по всему Северу. Первый концентрационный лагерь, созданный сначала для военнопленных и политзаключённых, просуществовал на острове Мудьюг три года. По официальным данным здесь, на острове смерти, в заключении содержалось более тысячи человек, среди которых было немало известных людей. В начале июня 1919 года англичане передали лагерь правительству Северной области. 15 сентября 1919 года здесь произошло восстание и массовый побег заключённых. 400 человек пытались сбежать, но удалось это лишь 53 каторжанам. Кого-то поймали, кого-то расстреляли при попытке к бегству. Говорят, тогда количество заключённых сократилось разом почти на 300 человек, большинство из них нашло вечный покой в песках и дюнах острова смерти.
Небезымянная трагедия
Одним из участников и организаторов этого побега был наш земляк – Григорий Васильевич Хатанзейский. Имя этого человека было хорошо известно жителям города и округа, его именем были названа улица в Нарьян-Маре, а знаменитый лесозавод, раньше называвшийся «Стелла Поларе», носил имя Хатанзейского более 60 лет. Он гремел на всю страну, его продукция экспортировалась во многие страны мира. Прежние хозяева
(а до революции «Стеллой», кроме нескольких русских промышленников, в основном владели шведы, англичане и норвежцы) никак не могли отказаться от качественной древесины и покупали её у нарьян-марских лесопильщиков за валюту даже в советское время. Но в конце 90-х, в период всеобщего отрицания прошлого, завод переименовали снова. Только уникальное градообразующее предприятие просуществовало совсем недолго. В начале нулевых оно приказало долго жить, оставив сотни лесопильщиков без работы.
Кто же такой Григорий Хатанзейский? Справка о его жизни также коротка, как и сама жизнь.
При подготовке материала мы вновь обратились к рубрике «История одного экспоната», существующей в рамках совместного проекта ГБУК «Музейное объединение» и газеты «НВ».
О том, какая информация сегодня хранится в фондах музея нам рассказала заведующая отделом этнографии и регионального искусствоведения Лариса Латышева:
– Родился в 1889 году в ненецкой семье, в селе Усть-Цильма, где оказались его безоленные родители, закончил класс приходской школы . На мировоззрение Хатанзейского большое влияние оказали проживавшие в селе политссыльные. Учился в Архангельской фельдшерской школе, откуда за участие в студенческих волнениях исключён. Осуждён в 1907 году Архангельским окружным судом и отправлен снова в Усть-Цильму. В 1912-м приезжает по реке в район Белощелья и устраивается рабочим на лесозавод «Стелла Поларе». Очень быстро включается в работу политкружка. В 1913 году участвовал в забастовке, активно поддерживал требования рабочих об увеличении заработной платы. С 1914 года участвует в Первой мировой, служит ротным фельдшером на фронте. Вернулся в начале 1917 года, в апреле инициировал массовую демонстрацию, приветствующую свержение самодержавия, в мае принял активное участие в организации забастовки. В декабре этого же года избран председателем заводского комитета. Участвовал в совещании работников лесопильных заводов Архангельска в марте 1918 года, а в июне 1918 года избран секретарём партячейки лесопильщиков – первой на Печоре.
В июле 1918 года избран делегатом 1-го съезда профсоюзов рабочих и служащих лесопромышленных предприятий Архангельской губернии. Арестован в августе 1918 года и отправлен в Мудьюгский концентрационный лагерь. В сентябре 1919 года вместе с группой заключённых бежал, но был схвачен и помещён в лагерь для военнопленных на Кегострове, здесь и расстрелян вместе с другими беглецами.
В фондах Ненецкого краеведческого музея хранятся документы и фотографии, отражающие яркую, но, к сожалению, очень короткую жизнь буревестника революции на Печоре – Хатанзейского Григория Васильевича. Наиболее ценными являются воспоминания Тиранова Ивана Ивановича, сделанные в Усть-Цильме в 1966 году. Они интересны ещё и тем, что Григорий Хатанзейский бежал с Мудьюга вместе с его братом. Из воспоминаний можно узнать про судьбу близких родственников Григория Васильевича. Правда, на сегодняшний день говорить о их судьбах очень трудно. Большинства из них в живых нет давно, как, впрочем, и их потомков. Если говорить о личной жизни Григория Васильевича, то следует сказать, что он был женат на Чупровой Пелагее Анфаловне. К сожалению, у Григория и Пелагеи не было детей, не успели.
Вот такую информацию мы получили от Ларисы Латышевой. Конечно, очень жаль, что сегодня мы забываем тех, кто в своё время считался символами героической эпохи. Забываем о том, что они тоже были живыми людьми со своими переживаниями. Также страдали от предательства и потерь, но всё равно оставались несломленными, а значит, героями, достойными вечной памяти.
«Там, где двинские волны встречаются с водами Белого моря находится остров боли и страданий – Мудьюг! Преклони голову каждый здесь проходящий, всяк корабль, мимо проплывающий, протяжным гудком прокричи, колокольным звоном рынды морской простони о том, что мы помним каждого безымянного, погибшего на острове смерти» – эти строки из книги бывшего узника лагеря Петра Уржумского будем считать призывом к нашей с вами памяти.
