4 ноября нашей маме Октябрине Васильевне Подориной исполняется 80 лет. Для нас она – яркий пример женщины-труженицы, мамы. Мы ее бесконечно любим.

Нас у мамы трое: Дина, Алла, Эмма. Маме всегда нравились редкие имена. У нее оно тоже очень редкое – Октябрина. Это имя дал ей отец, он был коммунистом. И когда в 1937 году под ноябрьские праздники родилась третья дочь (всего детей в семье было шесть), папа выбрал для девочки революционное имя.
Жили они в двухэтажном деревянном доме на берегу речки Соломбалки в комнате под самой крышей, куда подниматься приходилось по очень крутой лестнице. Каждый раз, когда мы приезжали в гости к ее средней сестре Антонине в Архангельск, мама мне, старшей дочери, показывала этот дом с заколоченными окнами просевшего первого этажа. Но из своего детства мама больше помнит долгие голодные годы жизни в детском доме под Архангельском. Как они – детдомовские ребятишки – по очереди из-за отсутствия обуви ходили в сельскую школу за три километра. Еще помнит, как бегали в лес, чтобы набрать грибов к обеду… И ничего о маме и папе…
Дело в том, что в 1941 году ее отец, которому было тогда 54 года, ушел на фронт, а мама Аня, родившая накануне войны младенца, не выдержав голода и лишений, умерла. Мы знаем бабушку только по снимку из семейного альбома.
Из детского дома маму отправили учиться в Подмосковье на ткацкую фабрику в город Озёры. В семейном архиве сохранилось письмо от девчонок, которые жили в общежитии и работали вместе с мамой.
– Мама, почему же ты не осталась в Подмосковье, глядишь, нашла бы себе мужа и была бы счастлива? – спрашивали мы, прочитав письмо, найденное в ящике комода.
– Это судьба. Тогда бы и вас не было, – ответила мама. – На самом деле, оставить работу в душном цехе мне порекомендовали врачи после случая клинической смерти. Зарплата была небольшая. Чтобы купить приличную одежду, экономила на питании. А еще хотелось сходить в кино или театр... Помню, лежу на полу в цехе, все слышу, а пошевелиться не могу. Доктор говорит: «Пульс не прощупывается, это клиническая смерть». И только по выдавленной мною слезе врач понял, что жива.
В Архангельске, где жили еще две сестры, маму приняла семья старшего брата. Она помогала нянчить пятерых племянников, работала, училась – сначала в вечерней школе, потом в техникуме. Наша мамочка всегда была хороша собой. Фигура настолько стройная, что всю одежду приходилось заказывать в ателье. Сшитые из шифона платья долго висели у нас в шкафу. В конце 80-х, будучи студенткой, на ручной подольской машинке я перешивала их уже под себя. А моя сестра Эмма нашла мамины белые кожаные полусапожки с острыми носами – тогда это был писк моды. Мама приучила нас не выбрасывать вещи, из которых мы выросли. Если была возможность, мы их перекраивали, ремонтировали.
Замуж нас мама выдавала согласно очередности, никто не перешел дорогу старшей сестре. В этом году мы с мужем отметили серебряную свадьбу, у Аллы с супругом юбилей на следующий год. А два года назад у нашей младшей сестренки Эммы родилась дочка. Сейчас у бабушки Октябрины два внука и четыре внучки, две из них уже вышли замуж. И так каждый год – какая-нибудь общая радость объединяет всех нас.
Ей пришлось пережить многое. А счастье и покой мама обрела только тогда, когда воспитала, вырастила, выучила, выдала замуж и сумела объединить всех нас вокруг себя.
Здоровья и долголетия тебе, дорогая наша мамулечка!

Дочь Диана Седова