Журналист, писатель, автор 16 книг и 10 фильмов, посвящённых Северу и его людям, Виктор Фёдорович Толкачёв свой первый материал опубликовал в «Няръяна вындер»

Из воспоминаний Виктора Толкачёва:

Начало сотрудничества

Вечером 8 июля 1966-го шёл по улице Смидовича в гостиницу «Печора» – рано утром надо вылетать в Усть-Кару, где предстояло работать заведующим Красным чумом. Гудели комары. По деревянным тротуарам прохаживались пары, зеленели ветви недавно посаженных ив и берёзок, отгороженных крепким штакетником. «Чтобы скотина не объедала», – объяснили мне старожилы.

Вдруг вижу: на крыльцо ресторана «Северное сияние» поднимается девушка с офицером, отбиваясь от комаров зелёными ветками, а входя внутрь, швыряют их под ноги. А парочек-то много, и каждая вот так! Потому все ступеньки и усыпаны зелёными оторвышами…

Весело подумалось: «Ну, конечно, комары виноваты!»

Ночью солнце – не уснуть. К утру набросал на блокнотных листах заметку и, до отъезда в аэропорт, забежал в редакцию. По пустынному коридору – двери в кабинеты были распахнуты – расхаживал крупный мужик в лёгкой белой рубашке. Оказался заместителем редактора: «Ружников Евгений Владимирович», – представился. Просмотрев мои листки, коротко сказал: «Пойдёт». А узнав, что вылетаю в Усть-Кару, предложил: «Присылайте, если что напишется. Там редко кто из газетчиков бывает».

Я ему пообещал…

Через две недели, в хмурый и моросящий штормовой день (я уже работал в клубе, с детьми, готовил концерт для оленеводов, о заметке своей и думать забыл) в Усть-Кару приходит почта, для меня пакет из Нарьян-Мара.

Распечатал – газета «Няръяна вындер» от 16 июля. Смотрю и, будто солнце блеснуло в душе и окошке: «Фельетон нашего читателя. «Спасите деревья от… комаров!»

Окрылённый, Виктор Толкачёв отправил корреспонденцию о детях в Усть-Каре, затем очерк об охотнике, о празднике оленеводов….

И 23 мая 1967 года он получил письмо следующего содержания:

«Так вот, с большой радостью я Вас приглашаю на работу литсотрудником. Весь коллектив ждёт Вас с нетерпением. Привет вашим друзьям-оленеводам от редакции. С приветом и уважением, редактор А. Кокшаров.
23 мая 1967 г.»

Красный чум

Вечером в чум, где я буду кино катить, – в «красный» чум – собираются свободные от дежурства пастухи, дети, а к самому сеансу и вечно занятые женщины.

Ярко светит лампа, заправленная соляркой. И пока не поспел чай, недавно приехавший из стада Микул-бригадир внимательно просматривает номера газеты «Няръяна вындер».

– Дед Матвей, загадки есть! – сообщает он. – К свету садись!

И читает:

– «Чёрные мужики по два расселись».

– Вот, – задумывается дед Матвей. – Это что, уши? Опять, ведь, уши и белые бывают. Не уши. Тогда что такой? Может, копыта? Наверное, так и есть!

– Давай дальше, – заинтересовался кто-то из гостей, обращаясь к Микулу.

– Такая: «На своё прошлогоднее стойбище опять чум ставят». Ну, это рога. Зимой упадут – съямдают. Весной опять вырастут...

В чум, нагнувшись, Егор Барабан входит.

– А, давай помогай! Дельный загадка: «На четырёх белых быках едет. Хотя хорея у него нет, топора нет, нарт нет, чум сам себе устраивает».

– Ого, какой! – щурится дед Матвей. – Ничего нет, а на четырёх белых быках ездит. Это, наверное, охотнику загадка, а?

– Ага, песец и есть, – подтверждает Егор, прибавляя лампе огня.

– Нешта выем (ещё есть)! – продолжает Микул. – «На краю горных снегов точка чернеет». Опять песец: нос чёрный ведь. Лёгкий загадка. А это как пой-мёшь: «Брови красные, рот усатый»?

– Брови красный – что такое? Рот усатый – у кого? – задаёт себе вопросы дед Матвей. – Рот есть, глаза есть. Сова? Нет, у совы усов не видал ещё... А ведь, куропатка это! Ой, дельный загадка!

Хозяйка Евгения Васильевна чай по чашкам разливает. На столике дымится жаркое и розовеют звенья карской сёмги – гольца.

– Давай, чай пей. Чай пить – не дрова рубить! – приглашает всех к столу хозяин. Но газету рядом с собой кладет.

И, чуть погодя, опять читает:

– «На горном склоне опрокинуты две священные нарты». Вот какой. Совсем непонятно... Склон – это что такое? Опрокинуты – это как? А почему священные? Может, это два шеста поперёк чума?

– Нет, не похоже, – уверен дед Матвей. – На чуме утица лежит, а не сани; и одна, ведь, а не две.

– Тогда, что такое? Да ещё священные? Совсем не знаю...

Микул задумывается. Забыт чай, вилка застыла в руке...

– Помогай! – подталкиваю Егора.

– Не знаю, ведь, – отмахивается он, прихлёбывая чай.

– Давай другой загадка! – предлагает дед Матвей. – Думаем пока.

– Та-ак: «У воина нос заострён», – читает Микул.

– Нос-то острый, а рот какой? – балагурит дед Матвей. – Вот, загадка! Откуда ответ брать? В какой стороне искать будешь?

– Ружьё, – предлагает Егор.

– Стрела, – пытаюсь и я.

– Нет! Ружьё – какой там острый? А стрел сейчас совсем нету, – размышляет Микул. – Может, это хорей? Другой конец ведь у него железный, как пика?

– А с кем он воюет? С оленями? Нет! – решительно отрицает дед Матвей. – Наверное, это пешня. Кто со льдом всё время воюет? И как будет воевать, если конец не заострён?

– Дельный! – одобряет Микул.

И новую читает:

– «Два белогрудых оленя священную нарту тащат».

– Вот, лешак! Опять священный нарты! – лукаво сокрушается дед Матвей, попыхивая трубочкой. – Там не отгадали, здесь не можем. Ой, слабо! Две загадки не знаем. А ну, как там первый говорит?

Микул перечитывает несколько раз загадку про опрокинутые священные нарты, вслушиваясь в каждое слово.

И догадывается:

– Я думаю, что это пеленья у оленей!

– А почему священные?

– Так на голове оленя! – убеждает нас Микул. – А эта не отгадывается: «Два белогрудых оленя священную нарту тащат».

– Луна и Солнце? – предлагает Егор.

– Нет, я думаю одинаковый должен быть, – уверен дед Матвей.

– Куропатки? – пытается Микул. – Две ноги белые тело тащат...

– Священные нарты – куропатки? Нет, – качает головой дед Матвей. – Я вот про свои сани думаю. Два ремня идут от саней – к вожаку и пелею. На концах два челыка костяных. Может, это? Вот только мои нарты, выходит, священные?.. Нет, не то. Давай дальше!

Вместе с Микулом они легко отгадывают остальные загадки, но «священные нарты» не дают им покоя.

– Мы, наверное, неправильно думаем, – решает дед Матвей, вслушиваясь в слова непокорной загадки, которую снова читает Микул.

Остыл чай и в его чашке, а наши становятся пустыми и вновь наполняются горячим и ароматным – с дымком! – напитком.

А дед Матвей думает. Он весь напряжение. Его мозг бьётся сейчас над загадкой, как зверь над капканом, когда пытается уйти. Я любуюсь его лицом – лицом человека, который думает.

– Вот, какой! И почему такой?! – вдруг встрепенулся дед Матвей. – Всё знаем, а «священный» – не знаем. Но я опять про свои сани думаю: челыки костяные – белые? Белая грудь! Сани тащат два ремня – почему не олени? Белогрудые олени и есть... Так пусть мои нарты будут священными! Вот!

Никто не возражает. А тишину режет звонкий голосок внука деда Матвея:

– Кинороть, когда кино катить будешь?

Этим словом, в переводе «русский киношник», привычно звали меня все дети стойбища. Но отец, Микул-бригадир, остановил его:

– Санька! Пукси да ин вакси! (Сиди и не говори так!)

А Лена новых гостей усаживает и каждому чай наливает, баранки предлагает, успевая что-то ласковое своему малышу говорить...

И только, когда застрекотала моя «Украина» («кинопоказывателем» называют проектор оленеводы), и ожил киноэкран из хорошо выделанной шкуры оленя, она присела, чтобы чаю выпить, да и ребёнка кормить надо…

Виктор Толкачёв

по книге «Священные нарты», посвящённой оленеводу Матвею из рода Варсаповых