Говорить о делах оленеводческих можно бесконечно хотя бы потому, что проблем у окружных тундровиков год от года меньше не становится. Считается, где тонко, там и рвется. Так на деле и выходит: как только решается одна проблема – тут же возникает следующая.
Происходит это не потому, что жизнь оленеводческих хозяйств – процесс непрерывный, а из-за того, что деятельность тундровиков зависит от многого, в том числе и от природных катаклизмов.
Кто-то может сказать: так было всегда. Правда, в не таком уж далеком прошлом государство поддерживало оленеводов любыми возможными способами. Но в 90-е годы, на волне перестроечных преобразований, все окружные колхозы фактически стали самостоятельными отдельными «государствами». Колхозы начали реорганизовывать, отказываться от прежних названий и уставных документов как от пережитков советского прошлого. И пошло-поехало!
Мифы и реалии
На сегодняшний день, конечно же, многие проблемы тех лет удалось решить. Каждое выжившее хозяйство определило в XXI веке свою нишу, нашло тот маршрут, по которому ему предстоит кочевать по тундровым воргам в светлое будущее. Но некоторые проблемы, которые постоянно тормозят это движение к стабильному развитию, так и остались. В этом можно было убедиться во время недавнего съезда оленеводов Ненецкого округа.
Весь нынешний съезд, поскольку проводился он в Год оленеводства, по праву можно было бы назвать особенным, лакмусовой бумажкой, высветившей болевые точки отрасли от А до Я. Для оленеводов это было жизненно важное мероприятие, где, как заявляли на прежних встречах, связанных с открытием Года, они смогли бы рассказать о проблемах и услышать конкретные ответы на многие важные вопросы. Кстати, именно так сформулировали идею круглого стола, проведенного представителями «Единой России» в преддверие съезда оленеводов. Дело лишь в том, что для большинства организаторов съезда это было праздничное мероприятие, где они докладывали о достижениях в сфере поддержки оленеводства в НАО. Но обо всем по порядку...
Миф № 1: мы танцуем и поем, хорошо живем
По традиции все, что касается жизни коренных народов Севера, независимо от того, живут они в Заполярье, Сибири или на Дальнем Востоке, не воспринималось в современной России как серьезная, требующая вмешательства, проблема. В 90-е все жили одинаково тяжело. В те годы на территории России осталось всего четыре национальных округа вместо десяти, как было при Советском Союзе. Их сменили культурные автономии. Оно и понятно, национальная автономия – это одно, а культурная – совсем другое.
В стране до сих пор нет отдельных государственных структур: министерств или ведомств, занимающихся проблемами северных народов. Однако 73% территории, на которой проживают коренные этносы России, это земли, где добывают природные ископаемые: от нефти и газа до алмазов, золота, урана и никеля.
Сущеcтвует Министерство по делам Cеверного Кавказа. В этом регионе живут 36 разных народов, нередко исторически далеких друг от друга, представляющих разные культуры и говорящих на разных языках. Важный факт – это территория недавних военных конфликтов. Кстати, бывший губернатор Ненецкого автономного округа Игорь Кошин сейчас работает в этом ведомстве в должности заместителя министра.
Структур, отдельно занимающихся делами северных территорий, или министерства по делам национальностей – при правительстве нет, хотя коренных народов гораздо больше, чем северо-кавказских. Только малочисленных аборигенных этносов – 43, не говоря уже о других, более крупных по численности: якутах, бурятах, карелах, хакасах, коми и так далее. Был когда-то еще при Борисе Ельцине Государственный комитет по делам Севера, решавший проблемы северных территорий, но он благополучно почил в начале двухтысячных, и все многочисленные малочисленные народы остались на попечении общественной организации РАЙПОН и региональных властей.
Конечно, любому понятно, будь сейчас у нас отдельная структура, занимающаяся на уровне государства проблемами северов, многие вопросы решались бы в один клик или по принципу одного окна, как сейчас модно говорить. Наверное, протолкнули бы и застрявший на десять лет Федеральный закон об оленеводстве и многие другие законы, связанные с традиционным образом жизни коренных этносов. На сегодняшний день решение этих проблем переведено на региональный уровень. Нередко местные власти могли бы сделать гораздо больше для тех же оленеводов, рыбаков или охотников, но их благие порывы гасятся на уровне московских министерств и ведомств, поскольку не согласуются с нормами федеральных законов. Как сказал эпатажный политик Владимир Жириновский: какие проблемы могут быть у малочисленных народов, когда они только поют и танцуют.
Миф № 2: поголовье оленей в НАО составляет 177 тысяч, такого не было даже во времена Советского Союза
С поголовьем, доставшемся в наследство от Союза, еще можно было выживать какое-то время, но потом бывшие колхозники-оленеводы столкнулись с реалиями капиталистического строя. К нему они, к сожалению, оказались не готовы. О великих преобразованиях и экономических взлетах нового времени пришлось забыть: оленеводы НАО влачили жалкое существование, теряя одну позицию за другой. Было время, когда тундровики не могли купить продукты и жизненно необходимые товары, денег не хватало даже на школьные тетради для ребятишек. Тогда разменной монетой стали олени, а натуральный обмен оказался единственным способом выживания оленеводов и их семей. Осуждать людей за это никто не имеет права. Именно в то время окружное стадо стало резко уменьшаться, дойдя до критического минимума. Хозяйства разорялись, распадались на составляющие, прежняя хозяйственная система не работала, а на смену председателям, работавшим долгое время в окружных колхозах, пришли эффективные менеджеры, предлагавшие различные выходы из сложившейся ситуации. По большому счету каждый из них, не имея представления об организации работы оленеводческого сообщества, решал свои собственные задачи. Некоторые новые председатели и директора руководили людьми на расстоянии, находясь где-нибудь в Архангельске, Санкт-Петербурге или Воркуте.
В 90-е оленеводческое стадо практически ополовинилось и не дотягивало даже до 100 тысяч голов, вместо начальных 185 тысяч. Ситуацию спасло лишь присоединение к окружному поголовью оленей «Ижемского оленевода» и общинников «Ямб то». Это дало прирост в 45 тысяч голов. Так что в традиционных отчетах фигурировала более оптимистичная цифра.
Присоединение этих хозяйств к НАО стало возможным по ряду причин. Во-первых, они выпасали поголовье на территории нашего региона и в приграничных с Коми тундрах. Во-вторых, их привлекли дотации на мясо, которые округ выплачивал в начале нулевых. Они были намного выше, чем в Республике Коми. Почти умершее в округе оленеводство получило «донорский транш», став обладателем вполне откормленного и тщательно оберегаемого поголовья.
Миф № 3: оленеводство – конкурент нефтянке
В своем приветственном слове, адресованном делегатам съезда оленеводов, врио губернатора НАО Александр Цыбульский определил ряд значимых для развития отрасли направлений. Он подчеркнул, что какие бы доклады и цифры ни звучали в выступлениях руководителей профильных департаментов, главным в их работе все равно должен оставаться человек: оленевод, чумработница, члены их семей, ветераны отрасли. Он уверен в том, что при качестве и количестве мяса, производимого оленеводами НАО, оленеводство должно стать одним из основных приоритетов нашей экономики.
Правда, как и многие земляки, я уверена, что оленеводство никогда не сможет конкурировать с нефтянкой. Средняя зарплата по региону в 73 тысячи пугает своей «нереальностью» оленеводов больше, чем падающие с неба ступени ракет Плесецкого космодрома. А цифра, озвученная в докладе одного из руководителей профильного департамента Михаила Ферина о том, что средний заработок тундровиков в НАО колеблется от 7 до 43 тысяч рублей, пастухов и чумработниц повергала в полный ступор. Конечно, их работа – дело неблагодарное. Оленевод в основном живет на средства от сданного мяса, а оленеводство – его традиционная деятельность, а не просто производственный процесс.
Нынче зарплаты пастухов и чумработниц складываются из многих составляющих: доходов СПК, связанных со сдачей мяса, окружных и федеральных дотаций, сохранности поголовья, продажи оленины по внешним и внутренним договорам и так далее. И все равно доходы не дотягивают до обозначенных сумм. Из выступлений оленеводов, прозвучавших на съезде, стало ясно, что реальная зарплата пастухов и чумработниц, к сожалению, в среднем не дотягивает и до десяти тысяч. Например, в СПК «Канин» она составляет четыре-пять тысяч, в СПК «Восход» – четыре, на Колгуеве – две. В семейно-родовых общинах Малоземелья, общине «Ямб то» понятие заработной платы отсутствует вовсе. Там живут по принципу натурального хозяйства: сколько продали, столько и получили. Ничего не сдали – ищите другой способ выживания. Возьмем СПК «Дружба народов», осуществляющий забой только для внутреннего потребления. Поголовье у них 2 882 оленя – не до жиру! Но на территории хозяйства работают неф-тедобывающие компании, которые не дают оленеводам «загнуться». Территорию у тундровиков никто не занимает, так что на сегодняшний день здесь наблюдается явный недовыпас пастбищных земель. Чего не скажешь об СПК «Канин», где в последние годы наблюдается явное превышение оленеемкости пастбищ. Частное поголовье превышает по объему общественное. Колхозное стадо на Канине – 7 536 голов, а частное – 8 955. Общее же поголовье в СПК больше 15 тысяч. Конечно, вполне логичным выглядит вопрос – почему же заработная плата, которую тундровики получают на руки, не превышает пяти тысяч рублей?
Оленеводам трудно было бы выживать без окружных и федеральных дотаций, составляющих на сегодняшний день 150 рублей на 1 килограмм продукции. При сдаче на окружной мясокомбинат эта сумма возрастает до 310 рублей. Кроме этого, существуют еще дотации за сохранность поголовья, в том числе – племенного. В целом, даже если исключить налоги, суммы получаются немалые. В 2018 году дотации начнут выплачивать и членам семейно-родовых общин, так что и у этой когорты, ведущей традиционный образ жизни, также появится дополнительный источник доходов.
Миф № 4: Быть оленеводом – престижно
В НАО действует закон об оленеводстве. Он направлен на то, чтобы поддержать людей, ведущих традиционный образ жизни. Необходимо сохранить тот небольшой кадровый потенциал, который сегодня еще способен кочевать в суровых условиях заполярных тундр. Каждому понятно, что жить и кочевать в тундре хотят немногие. Молодежь, получившую образование, на землю предков калачом не заманишь. Естественно, если перед молодым человеком встает право выбора – остаться в поселке, городе или ехать в тундру – он особо колебаться не будет. Поэтому оленеводческое братство неминуемо стареет. Правда, последние пять лет, несмотря на кадровый голод, молодежь все же в тундру начала возвращаться, но не по зову крови, а потому, что другой работы в населенных пунктах региона нет.
В докладе, прозвучавшем на съезде, была озвучена информация о том, что традиционный образ жизни ведут полторы тысячи человек: ветераны оленеводства, пастухи, хозяйки чумов и их дети. Реально же в 111 бригадах окружных хозяйств трудится 850 человек. Именно этим труженикам тундры выплачивают окружные социальные выплаты в две тысячи рублей в месяц. Кроме того, выход на пенсию у оленеводов и чумработниц определен в 45 лет для женщин и 50 для мужчин. По достижении этого возраста каждый из них получает по 4 тысячи рублей ежемесячных «пенсионных», 6 тысяч рублей выплачивается на детей дошкольного возраста, кочующих в тундре с родителями. Есть и другие меры социальной поддержки тундровиков, только, как мне кажется, вряд ли они делают профессию оленевода престижнее. Скорее, все это вынужденные меры, чтобы удержать тех, кто готов выпасать на просторах ненецких тундр многотысячные окружные стада. Жизнь оленевода не изменится, пока не изменится отношение к оленю как к части культурного наследия народа, к оленеводу как к его хранителю. Пока не изменится отношение самих тундровиков к понятию вы’ тер (хозяин тундры) вряд ли поменяется и его материальное положение. Жить на дотации и компенсации – не выход из ситуации.
Нужно пересмотреть свое отношение к использованию оленя. Неслучайно еще в 30-е годы на уровне государства оленеводство объявили безотходным, олень был назван «золотом заполярной тундры», деды и прадеды нынешних пастухов это прекрасно знали и умели на этом зарабатывать. Как же теперь сделать отрасль безотходной? Список можно составить немалый. Это выход на российских и зарубежных партнеров, бизнесменов, желающих использовать дефицитное диетическое мясо оленей, организация производства кожи и замши, поддержка производителей консервов из оленины, реклама оленеводческих общин и СПК для развития и поддержки окружной туристической индустрии и так далее…
Существует множество способов помочь окружным производителям, оказав им поддержку. Многие наши руководители любят повторять фразу: «Не нужно давать человеку рыбу, дайте ему удочку, и он сам сможет себя накормить». Правда, накормить всегда оказывается проще, деньги окружного бюджета это позволяют. А вот разработать систему, помогающую зарабатывать деньги самим оленеводам, гораздо сложнее. По крайней мере, на протяжении последних десятилетий этим никто не занимался. Нужны специальные программы и проекты не по выделению материальной помощи пастухам и чумработницам, а по созданию условий, в которых оленеводы не стояли бы с протянутой рукой в ожидании очередных социальных выплат. Наверное, Год оленеводства, объявленный в Ненецком округе, – лучшее время для этих преобразований.
