Мы продолжаем публиковать воспоминания бывшей жительницы нашего города Варвары Бухариной

Прошлые её рассказы «Все вы – это немного я», «Сегодня воскресенье и вся я в настроенье!» нашли живой отклик у всех, кто ценит настоящее литературное творчество.

Предлагаем на суд читателей ещё одну работу нашей талантливой землячки – своеобразное эссе-размышление о жизни нас окружающей.

О Вещах и не только

Вы, конечно, тоже думали о подлой сущности вещей, предметов, которые нас окружают. Им до нас нет дела, вы замечали?

Мы приобретаем их, дарим, покупаем, мастерим, создаём, потом любим их, бережём, храним, аккуратно раскладываем по полочкам и развешиваем по стенам, хвастаемся и гордимся ими. Мы привязываемся к ним. Мы зависим от них. Мы считаем себя их хозяевами. А они подыгрывают нам. Точнее, не спорят с нами, им просто всё равно, им до нас нет дела. И кто знает, что происходит с вещами, когда мы не смотрим на них. Может, они заговорщицки подмигивают друг другу и снисходительно смеются над нашей самонаде-янностью.

Вещи живут своей параллельной жизнью. И их жизнь гораздо дольше нашей. Вот ты разбил старинную бабушкину сахарницу. Ааа, трагедия! Сахарница столько всего пережила! Столько повидала на своём веку... Причём ещё до твоего рождения. Бабушка её так любила. И мама её помнит со времён своего детства...

Тебя не станет, а осколки сахарницы долго ещё будут жить, перетираться в пыль, разноситься по миру подошвами чьих-то ботинок.

Вещи появляются из ниоткуда. Посмотрите вокруг, вы уверены, что знаете, откуда взялось всё это неисчислимое множество предметов? Думаете, это вы их выбрали, а не они вас?..

Случается, вещи неожиданно и бесследно пропадают. Пропадают, конечно, только из нашего поля зрения, они где-то продолжают жить. И, возможно, кто-то снова считает себя их хозяином.

Вот куда пропало свадебное платье сестры? Много лет после свадьбы оно лежало в шкафу большим воздушным облаком и мешало. Потом пропало. Никто не может вспомнить, как и в какой момент вдруг полка в шкафу освободилась. Может, ещё не одна невеста трепетно вступала в этом платье в зал ЗАГСа и в надежду на радужное семейное счастье. А может, платье порезано на ленты и живёт сейчас на тонких косичках маленькой девочки.

Моя первая настольная книга

Книги... Где все эти кучи книг, которые были у нас в доме? Все ушли из дома. И дома больше нет. И книг больше нет. В каждой советской семье было много книг, вся классика обязательно, и подписки, помните, на многотомники? Какая радость была, когда в доме появлялись несколько новых томиков, таких хрустящих и пахнущих.

Помню, как-то появился однажды шеститомник Фейхтвангера, и я долго пыталась хотя бы без запинок выговорить эту фамилию, не то что запомнить.

Хорошо помню сборник рассказов Куприна: большая ярко-жёлтая книга с шагающим человеком на обложке. Книга эта была нестандартного размера, немного больше обычного, но меньше крупноформатных детских книжек. И никуда она не вписывалась, выбивалась из стройных книжных рядов. И слишком жёлтая. Вот такая чепуха вроде. А я ведь долго потом не могла читать Куприна, ни в каких изданиях. Куприн был для меня неприятно жёлтым и нарушающим стройность.

А моей первой настольной книгой была «Переписка Карла Маркса, Фридриха Энгельса и членов семьи Маркса». Прекрасная толстая бордовая книга с письмами. Она была именно первой настольной. У нас в семье принято было читать за едой. Садились обедать и расставляли на столе книги, прислоняя их к разным устойчивым предметам, маслёнкам и сахарницам. Мне, как маленькой, долго не дозволялось читать за столом, и я завидовала старшим. Когда впервые официально разрешили сесть за обед с книгой, я притащила Гайдара детского крупного формата. Взрослые сказали, что так не годится, что я всем мешаю, заслоняю все другие книги. И тогда я выбрала членов семьи Маркса.

И сейчас, бывая иногда в старых квартирах пожилых людей, ещё встречаю знакомые книжные полки с узнаваемым оформлением книг моего детства.

Про слона

А пластинки! У всех же были раньше виниловые пластинки. Ну же, вспомните свою любимую песню, которую вы заслушивали до скрипа и хрипа. Моя песенка была про Слона. За печкой стояла блестящая радиола на тонких высоких ножках, я залезала под неё, слушала про Слона и плакала. В сущности, ничего в ней трагичного или грустного не было, но почему-то плакалось.

«В зоопарке олени есть.

И верблюды ходят лохматые,

Крокодилы есть и мартышки есть

И медведица с медвежатами.

Словом, звери со всех сторон,

Но мне нравится только Слон».

Однажды я нашла случайно дневник сестры. Она писала там, как, оказавшись дома одна, она включала мою песенку и плакала, когда я лежала в больнице.

Однажды она застала брата, он сидел за печкой и слушал про слона.

Где вы теперь?..

У нас с сестрой было несметное количество кукол. Все знакомые и родственники всегда дарили нам кукол. И непременно две, нас же было двое. Куклы в одном подарке были обязательно одинаковые, только немного чем-нибудь отличались, цветом волос, например, или тканью на платьях, но обязательно из одной серии, чтоб мы не подрались. Когда мы пошли в школу, мама на зиму складывала большую часть игрушек в объёмные пакеты и уносила в сарай, чтоб не мешали нам учиться. Летом игрушки торжественно возвращались в дом. Какая это была праздничная радостная долгожданная встреча!

Где вы теперь, Таня с накрашенными ногтями, Алёнка с пустышкой, большеглазая Джульетта, старый-престарый застиранный Миша с проплешинами на плюше? Где вы теперь? Я вас помню.

Про паласы

Был у нас дома палас, наверно, такие слова нужно уже объяснять, – ковровое покрытие, но не на всю поверхность пола, а на часть. Палас был весь в жёлтой осенней опавшей листве. Мы с сестрой надевали взрослые платья, чтоб до полу, чтоб как дамы, брали детей, сестра большую куклу Таню с накрашенными ногтями, я – плюшевого Мишу, и гуляли по этим листьям на расстоянии друг от друга. Иногда неожиданно встречались, раскланивались, обменивались последними новостями и расходились.

Помню, как-то летом мы с сестрой качались во дворе на качелях, сидя вдвоём на одной сидушке, брат в это время выбивал палас и читал нам Блока.

У многих, наверно, были тогда такие паласы. Всё в советских семьях у всех было одинаково. Где-то сейчас тлеют все эти тонны паласов с пожухлой уже листвой...

Но было в нашей семье несколько уникальных вещиц, как мне кажется.

Стеклянная, тяжёлая, насыщенно-синяя пепельница с вырезанной на дне танцующей балериной. Это была невероятно красивая штуковина. Откуда она появилась в доме, неизвестно. И куда упорхнула – тоже. Но всё мое детство она лежала на шкафчике при входе на кухню. Просто украшала мир. Никто, конечно, по назначению её не использовал. Да и как можно тыкать сигаретой в такую воздушную танцовщицу. Пепельница была из очень толстого стекла, думаю, разбить её было бы непросто. Но она исчезла. Возможно, украшает ещё чей-то мир.

А ещё большая, деревянная раковина замысловатой, неповторимой формы. Вернее, она была не просто деревянная, а из корня какого-то растения, найденного на дне реки. Наш дядя мастерил такие необыкновенные вещи, как мне рассказывали. Он придал корню вид невиданной морской раковины, отполировал, покрыл лаком. И она стояла у нас в шкафу, всё моё детство. В ней хранились пуговицы, как разноцветные сокровища морских пиратов. Где эта раковина... Где пуговицы...

Я вспоминаю эти вещи, и мне хочется снова стать их хозяйкой, но... У них другая судьба.

Им всё равно…

А вот металлическую бабу-подсвечник мне удалось урвать у детства. Как она мне нравилась! Большая тяжёлая баба, как будто бронзовая, нарядная, в сарафане-колоколе, в кокошнике с дырочками напросвет, в каждую руку с широким свисающим рукавом готовая взять по свече. Мы наряжали её дополнительно в бусы, в дырочки кокошника вставляли крупные серьги. Я выросла и забрала её к себе. Стоит на полке, как и прежде, в бусах и серьгах. И ведь переживёт меня, точно переживёт, может, на тысячу лет, может, на сто тысяч, я же не бронзовая.

Ещё храню хрустальную вазу. Она всего на восемь лет моложе меня. Мама подарила мне её на отличное окончание первого класса. Я хотела куклу, а получила хрустальную вазу. Ещё до школы я как-то попала в мамину контору на день защиты детей. Были какие-то праздничные речи, кого-то поздравляли, награждали... И одной девочке, дочке работницы этой организации, подарили прекрасную куклу в честь успешного окончания первого класса. Ну, думаю, уж и я постараюсь, буду учиться на отлично. Закончился первый класс, у меня были одни пятёрки, и я получила хрустальную вазу. От мамы. От конторы ничего не получила. В тот год почему-то не награждали.

И вот, подарили бы мне тогда куклу, я сейчас, может, не смогла бы вспомнить и лица её. А с вазой таскаюсь, долгие годы, из квартиры в квартиру, из города в город. И ваза-то непутёвая, никак не могу понять её назначения, конфетница, что ли? Большая рюмка на высокой ножке. Вот что с ней делать? Как её использовать? Просто храню.

Ещё у нас была удивительная иконка, маленькая, металлическая, в виде книжечки. Открываешь, а внутри полустёртая эмаль. Говорили, это была очень старая вещь, ещё бабушке досталась от её бабушки. Икона всегда висела на ниточке над кроватью мамы и завораживала своей непохожестью на весь остальной мир предметов. Сейчас она хранится у сестры. И тоже, без сомнения, переживёт всех нас на много поколений вперёд. Эмаль только ещё больше сотрётся.

Брат рассказывал, как он бывал в брошенных деревнях, где совсем нет людей, только пустые дома с остатками ненужных годами и поколениями нажитых вещей. И самое страшное зрелище – это брошенные семейные фотографии, огромное количество фотографий, на них вся жизнь, свадьбы, похороны, новорождённые, много поколений человеческих судеб. Деревни нет, людей нет, а бумажные фотографии лежат и смотрят, спокойно и безразлично. Вещи... Им всё равно.

– Когда я пою эту песню, все рыдают, или...

– Или что?

– Или не рыдают.

Алиса в Стране чудес

Варвара Бухарина