Как арктический климат хранит гены русских амазонок или три лайфхака от Марии-Октябрины

Её линия жизни уложена в два знака бесконечности. Именно так на беспощадных русских юбилеях тамада бодро шутит о числе 88. Сама героиня этого материала о своём бесконечно долгом жизненном пути рассказывает не менее оптимистично. Лишь повествуя о страшных чёрных днях своей биографии, позволяет слезам течь свободно, облегчая сердце.
– Умру я крещёная Марией, – поясняет гостье пожилая женщина. – Потому что меня батюшка крестил в феврале накануне дня Марии. Но в официальных документах я записана Октябриной, так как отец стал перечить священнику, мол, у меня мать Мария, тёща Мария, невестка Мария и жена Мария. Куда я с пятой? Если я Машу звать буду, все пять прибегут!
Чупрова Октябрина Павловна ныне живёт в Красном. Она – последняя жительница рыбацкой столицы региона – деревни Носовой. Некогда большое поселение на берегу Болванской губы Печорского моря официально упразднили в 1960 году.
Память последней из носовчан как жёсткий диск на миллионы терабайт. В ней информация о восьми десятилетиях истории региона, о биографиях множества людей, о рыболовном искусстве, которому по книжкам не научишься. Только собственными ручками до кровавых мозолей.

Лайфхак № 1
о пользе рыбы

Огромный объём памяти и резвость ума Октябрины Павловны можно объяснить только хорошей генетикой и многолетним рационом, состоящим исключительно из богатой фосфором и полезными жирными кислотами северной рыбы. Аж завидки брали, как ловко она перечисляла факты своей и чужой биографии.
– Я девка не ленива была, – особым местным говором повествует пожилая женщина. – Звёзд с неба не хватала, но взади за людями тоже не ходила.
Увы, на газетную полосу не уложить полностью захватывающую историю жизни арктической амазонки, в венах которой течёт кровь древних русичей –
завоевателей Севера. Только этим и объяснить смелость, весёлый добрый нрав, потрясающую выживаемость и силу, перед которой останавливаются и огонь в полыхающей избе, и конь, и рыба-кит, и муж-пьяница.
Если коротко, то родилась Октябрина в Макарово, что недалЁко от Нарьян-Мара. Отца звали Паша, маму Маша.
– Мой отец был вологодский, из рода Шевелёвых, – разматывает женщина вспять ленту времени. – Его предков ещё при царе-косаре на север отправили. По каким причинам, не знаю. Дедушку Александра Яковлевича не помню, он от испанки (То есть от эпидемии гриппа. – Прим. авт.) умер, а бабушку по отцу Марью Семёновну помню хорошо. Семья жила своим трудом, тогда модно было скот держать, тем и жили…
Октябрина Павловна родилась 24 февраля 1931 года. Как старшая, с самого раннего возраста стала маминой помощницей по хозяйству и уходу за братьями-сёстрами.
– Мне было шесть лет, когда увезли меня в деревню Коржи, куда все убегали, кого шибко новые власти притесняли, – вспоминает женщина. – Жили в маленькой худящей земляночке. Отец ловил рыбу и сдавал в промартель. С утра до вечера я водилась с младшим. Мы маме баночками водичку для хозяйства носили с шарка («Шар» – на языке коми означает речная протока. – Прим. авт.), брат маленький за мной тихонько шёл. Ведро полное нам не утащить было. Собирали дрова по берегу и суховей. Игрушек не было, играли щепками и бараньими и куропачьими косточками. Когда лёд вставал, катались по очереди на саночках и лыжах самодельных, которые отец смастерил. Когда пошёл десятый год, отец меня повёз учиться в Тельвиску на лошадке. Помню, куплю в магазине четыреста граммов хлеба, пока домой иду, всё съем с голодухи. Жила на частной квартире у вдовы, за моё житьё отец платил рыбой.

Лайфхак № 2
о пользе физического труда

– Голова была ясная, память цепкая, училась хорошо, – рассказывает о себе женщина. – Почти все предметы на «пять» знала. Только русский язык не давался, хоть плачь.  
Из одежды у девчонки были пальто, валенки, платок да малица, которую выменяли на рыбу, – ту самую твёрдую, в смысле мороженую валюту, на которую в те времена покупалось и менялось всё.
– Радио у нас не было, поэтому узнали, что война началась позже на неделю из газеты, которую отец выписывал, – говорит Октябрина. – Как с Печоры заезжать, стоял столб с ящиком, куда почту складывали. Её вози-ли на катере раз в десять дней по всем деревням. Похоронка на отца пришла в 1943 году. Когда война закончилась, мы сидели и плакали, кто от горя, кто от радости.
Окаянный русский язык подпортил Октябрине дальнейшую учёбу. И после пятого класса девушка стала работать в колхозе «25 лет Октября» на участке в деревне Носовой.
– Тогда до 25 лет без дела не болтались как сейчас, – качает головой женщина. – Пацаны-первоклассники с утра до вечера на лошадях сено трамбовали в силосной яме до кровавых мозолей на заднице. Хоть и подкладывали им фуфайку на седло для мягкости хода. Когда мужики на войне были, то каждые руки были на вес золота.  
Как только Октябрине исполнилось 16 лет, её отправили на рыбацкий участок в Носовую. Говорит, что повезло – попала к хорошему бригадиру Петру Трифоновичу Дуркину. Ещё в Первую мировую он провёл в плену у немцев семь лет, а во вторую войну его не взяли.
– По 25 колышков забивали, – поведала Октябрина премудрости рыбацкой науки. – Мы били шестаки (Деревянные шесты. – Прим. авт.) от самого берега километров восемь дальше в морскую губу, пока мелко и длины кольев хватало. Расстояние между кольями было на длину лодки. А рыбацкие деревянные лодки по восемь метров. Ходили мы на судах вручную.
На недоумённый вопрос городской гостьи о количестве колышков и их назначении Октябрина в сердцах машет в сторону современных сытых баб. Мол, ничего они, беспутые, тяжелее планшета и косметички в руки отродясь не брали. И стала со знанием дела на подвернувшемся конверте рисовать устройство «ящиков» из рыболовных сеток для ловли сёмги.
– Неводом ловить однО, поплавями другО, перетёрками трЕтье, – перечисляет Октябрина способы добычи вкусной валюты. – А ещё делали ящики из сетей. Когда хороший ход сёмги, то много ловили, не считали. Другой раз полна лодка, двадцать-сорок штук попадало! На губу когда ходили, то брали с собой немножко хлебушка, два-три ящика льда для рыбы и соли. К осени омули икрянЫ, мы её скидывали в тазик и подсаливали. Потом сидим в лодке и хлебаем! Или рыбы наварим-нажарим и едим с прибаутками, любо-дорого!

Лайфхак № 3
о любви

– Жизнь-то хоть сейчас и другая, а люди из того же мяса деланы, как и предки наши, – со всей нерастраченной душевной страстью говорит женщина и добавляет ехидно: – Никто роботом не делал робота. Все по-человечьи нажиты. У нашей мамы нас четверо было, у меня шесть детей родилось.
Замужество и дети оказались для Октябрины больной темой разговора. Уж как она разговор ни уводила, но журналист «НВ» всегда про себя думку держит, мол, врёшь – не уйдёшь…
– Замуж выйти ума немного надо, – говорит женщина. – Жениться, как с горы катиться, только жить-то долго… Я же девка была вертихвостка! Ко мне хорошие парни сватались: фронтовики, работяги. А мне 17 лет, какой ум в голове? Я думала, что всю жизнь буду молодая да сочная…
Сочность северянки – вся на старом фото, которое над кроватью. Рядом – чудом сохранившиеся фото любимых родителей и братьев. Только портрета бывшего супруга нет.
– Я была жопаста да грудаста, лицо как румяный блин, – молодо смеётся Октябрина. – Как перед такой красотой устоишь?!
Бывший муж Ефим не устоял. Кабы знать тогда, чем дело закончится. После нескольких счастливых лет супруг стал крепко пить – внутреннего беса кормить. Из-за этого развелись наотмашь после 26 лет брака.
– Самое плохое воспоминание, когда муж стрелял в меня из ружья, – говорит женщина. – Темно было, а так бы убил насмерть. Меня без сознания на санрейсе увезли. А ему семь лет строгого режима впаяли. Но если бы предложили жизнь набело переписать, ничего бы не поменяла. Мама и папа нас любили, я была счастлива. Ещё меня всегда в бригаду брали, хорошие долевые давали за труд. Нарожала шестерых детей, есть девять внуков и 13 правнуков. И с Ефимом, когда не пил, тоже была счастлива. И я чувствовала, что он меня любил, – подвела черту пятая Мария.