Вы здесь

Носовая: путешествие в прошлое

Детские ясли в Носовой, фото 1952 года

Если бы удалось создать «мертвую» карту российских просторов, то картографам пришлось бы отметить на ней печальными крестиками забвения 13 тысяч 600 сел, деревень, небольших городков, навсегда с нее исчезнувших.

Загляните в историю Ненецкого округа и картина окажется не менее печальной, поскольку в нашем регионе «мертвых» населенных пунктов почти в два раза больше, чем ныне здравствующих. Этот перечень включает в себя 52 названия: это и Горбы, и Торна, и Просундуй с Хабарово, и Скиты, Тобседа, Юшино, Нарыга, Шапкино, Черное, Кутья, Кареговка и так далее – до потерь более позднего времени, например, поселка Старый Варандей.

Где-то в середине этого списка есть и деревня Носовая. Название – специфическое: географическое имя деревня получила в середине 30-х годов прошлого века, потому что первые дома были поставлены здесь на берегу мыса Болванский Нос.

Болванский Нос, представляющий собой небольшой выступ, уходящий вглубь Баренцева моря, и дал название семужьему берегу Болванской губы. Что значит слово «болванская», нашим землякам можно не объяснять: в незапамятные времена русские поморы обнаружили здесь святилищные места ненцев.

По воспоминаниям мореплавателей, эти «места были просто утыканы устрашающими деревянными истуканами (болванами), они спускались прямо к берегу, многих из них поглощали суровые воды бушующего моря. Мыс всегда окружала кипящая бездна, поэтому пристать здесь к берегу было нелегкой задачей даже для бывалых моряков». (Из воспоминаний Ивана Попова, «Епархиальные ведомости», Архангельск, 1846 год.)

Рождение деревни

В середине 30-х годов прошлого века в округе практически завершилась коллективизация. Для большей части населения Ненецкого округа была определена пространственная ниша: оленеводам – коммуны и колхозы, вольным рыбакам – артели, кулакам и эксплуататорам – тюрьмы и лагеря – в общем, каждому свое.

Именно в этот период всеобщего «народного подъема» округ начал нуждаться в дополнительных рабочих руках: как говорится, богатств в Заполярье много, а людей мало. Поэтому был тогда брошен клич по соседним областям и краям. Устьцилемы, жители Вятского края, архангельские поморы начали собираться в Заполярье – осваивать неизвестные, но очень богатые рыбой морские тони.

Так появились в это время Волонга и Белушье, а чуть позднее – деревня Носовая. Произошло это летом 1937 года. Недалеко от берега остановился большой пароход. С него спустили лодки, в них сели люди. Впервые холодный Болванский берег был разбужен бодрыми человеческими голосами: громко командовали мужики, разгружавшие бревна для будущих срубов, раздавались крики женщин, перетас-кивавших с лодок свой нехитрый скарб – ухваты, чугунные горшки, сундуки и корзины.

И еще один, совершенно непривычный для этих мест голос тревожил тундровую тишину – рев единственной коровы, привезенной на Болванский берег. Это позднее коров и лошадей здесь будет едва ли не по штуке на человека. А пока народ вытаскивал на берег «груз новой жизни»

Все имущество было собрано в двух небольших рыбацких балках и мужское население деловито пошло вдоль берега, чтобы определить места для будущих домов. К осени все должно было быть готово к приезду детей и остальных взрослых членов рыбацких семей.

Так началось в те годы освоение Болванской губы семьями Петра Дуркина, Алексея Семёнова, Артёмия Вокуева, Прокопия Чупрова, Емельяна Поташева, Меркурия Носова. Позднее, в 40-х годах, к перечню этих фамилий прибавились семьи эвакуированных, вербованных и даже репрессированных с Украины Татариновых, Титаревых, Рудных, Сазоновых, Слюсарей, Голубковых, Терентьевых, Кычиных, Краевых, Церуков и Черных.

Им предстояло осваивать этот суровый край в колхозе с громким названием «20 лет Октября». По воспоминаниям бывших носовчан, точнее тех, кто считает эту деревню своей родиной, Носовая разрасталась очень быстро. Дома стояли на высоком берегу, привлекая внимание своей прочностью, добротностью, было видно, что поставлены они здесь не на год, а на века. Семьи у рыбаков были многодетные, поэтому дома возводились сразу с расчетом на большую семью. В 50-х годах здесь было около шестидесяти домов, свой магазин, биб-лиотека, школа, больница – все то, без чего невозможно представить полноценную жизнь любого населенного пункта.

Навага, белая рыба и, самое главное, королева морей – семга составляли основу благополучия этого края. Колхоз «20 лет Октября» давно уже слыл миллионером, на счету хозяйства числилось около трех миллионов рублей. Что это такое, можно понять, если вспомнить, что буханка хлеба в то время стоила 18 копеек, пачка чая – 20 копеек, а килограмм сахара – полтора рубля. Колхозники Носовой представляли наш округ даже на ВДНХ. Уже в 1939 году, на второй год после начала работы артели, рыбучасток получил второе место на Выставке достижений народного хозяйства СССР, а рыбак с побережья Болванской губы Пётр Дуркин был награжден в Москве серебряной медалью. В общем, слава о Носовой долетела и до Москвы.

Нас заставили покинуть то, что мы любили

Совсем недавно в средствах массовой информации вновь всплыло название Носовой. Вспомнили деревню, поскольку рыбинспекция проводила рейд и обнаружила там браконьеров.

Как выяснилось, Носовая и нынче остается лакомым куском для многих любителей семги.

Хочется, конечно, спросить, как они сюда попадают без заветных пограничных пропусков, если даже бывшим жителям Носовой, чтобы посетить могилы близких и постоять у родной околицы, где когда-то был их отчий дом, нужно получать разрешение?

Редко приходится им, пожилым людям, посещать свою малую родину. Первый раз это удалось сделать спустя 47 лет после официального закрытия Носовой.

Произошло это в 2007 году, потом был еще один выезд, правда, посетить тогда Носовую смогли немногие, ведь средний возраст носовчан уже давно перевалил 80-летний рубеж.

Никто не молодеет, и даже ребятишкам последнего выпуска детсада Носовой, запечатленным на фотографии 1952 года, сейчас уже за шестьдесят.

По рассказам бывших жителей деревни, кому посчастливилось тогда попасть на родину, Носовая почти не изменилась внешне. Правда, не хватает доброго десятка домов. Часть из них унесло во время страшного шторма 1949 года, затем еще несколько смыло в море четырехметровыми волнами ураганов 1956–1957 годов. А какие-то дома, оставленные хозяевами, просто сползли с размытого берега и были поглощены водами Баренцева моря.

О штормах и бурях у носовчан вообще особые воспоминания. Они, как и их отцы, потомки истинных моряков, и любят море, и боятся его гнева.

В конце сороковых, сразу после войны, в деревню стали приезжать новые переселенцы, рабочих рук не хватало. Из 34 носовчан, первых переселенцев, с Великой Отечественной войны вернулись только четырнадцать, да и то израненных и покалеченных мужиков.

Рыбаков, обработчиков и мастеров консервного цеха, а в Носовой делали свои консервы, коптили и вялили рыбу, не хватало, их привезли из Кировской области.

«Мы, конечно же, не были уверены в том, что эта молодежь сможет сделать все как надо. Но ведь главное было их научить», – вспоминают старожилы.

Когда минуты роковые настают

Пятидесятые годы прошлого века для Носовой стали временем испытания штормами и сильными ветрами. Воды бушующего моря вымывали твердую почву, на которой стояли дома.

Старики отмечали, что «нос Болванский» стал тогда короче, а на небе слишком часто играли сполохи и падали звезды. Иногда по утрам рыбаки перед выходом на работу не находили прибрежных построек, пирсов и своих деревянных карбасов. Море съедало все. Но самое страшное для Носовой было еще впереди.

Шторм, случившийся 12 сентября 1956 года, носовчане вспоминают с содроганием. Многие считают, что он стал своеобразным предупреждением, символизирующим начало конца любимой деревни. Осенью море никогда не давало людям расслабляться, а в тот сентябрь тишина стояла необычная.

Молодежь из Юшино, Кутни – соседних деревень, пользуясь случаем, собралась на танцы в Носовой, песни попеть да кадриль потанцевать.

Парни и девушки устраивали народные конкурсы: кто кого перепоет и перепляшет, качались на огромных «гигантах» (качелях), установленных мужиками в центре деревни. Говорят, ничто не предвещало беды.

А ночью, когда все уже разошлись по домам, и 25 молоденьких девушек и трое мотористов, приехавших на рыбучасток Кутня из Кировской области, добрались пешком до своей базы, вдруг начался шторм.

Носовую начало трясти от ветра и морских валов. Трех- и четырехметровые волны практически накрыли поселок: на глазах испуганных селян под воду ушел рыбзавод, скрылась под огромными волнами животноводческая ферма с двумя десятками коров, с крышей ушло под воду и новое здание конюшни с десятью лошадями-труженицами.

Бушующая вода перебрасывала людей с волны на волну, между домами плавали перепуганные собаки. Одно из прибрежных зданий сразу рухнуло в бездну, еще один дом стоял, покачиваясь и поскрипывая. На его крыше, упершись спиной в печную трубу, сидела старая бабушка Матрёна Никитична Чуркина, в руках она держала старинную икону Богоматери, а у ее ног, вцепившись в подол юбки, сидели два внука.

Уцелевшие люди с ужасом наблюдали, как шквал волн накрывал этот маленький живой пятачок на затопленной крыше, и облегченно вздыхали, когда белая косынка Никитичны вновь появлялась из-под воды.

Бабушка истово молилась, и море оставило в живых и ее саму, и внуков, но весь ураган им пришлось пережидать на крыше дома-спасителя.

А вся бригада – девчата и рыбаки с участка Кутня – утонула. Говорят, их тела разбросало по побережью, и останки некоторых находили еще через несколько лет на материковой территории далеко от Носовой.

Когда шторм утих, а случилось это под утро, сразу же ударил мороз. Мокрые люди ходили по берегу, собирая свой нехитрый скарб.

Начали подсчитывать убытки: они оказались значительными. Был уничтожен весь семужий запас, бочки с рыбой унесло в море. Выпотрошенную и подготовленную к разделке семгу раскидало по берегу, она валялась на берегу к радости многочисленных чаек. Но людям ее собирать запретили, припугнув статьей за мародерство.

В Носовой погибло все коровье стадо, трупы животных находили за четыре километра от деревни в тундре, а лошади погибли прямо в стойлах, так как на ночь их привязывали, и самостоятельно выбраться из здания добротно сделанной конюшни никто из животных не смог. Старики говорят, что картина, представшая их взору, была действительно ужасной…

Носовая начала умирать окончательно, когда правительство запретило промышленный вылов семги, а затем при Никите Хрущеве началось объединение колхозов.

Не стало работы, не стало доходов и люди потерялись в огромном океане, называемом «государственная политика». Народ начал искать работу на стороне: в Нарьян-Маре, Красном, Лабожском, Шойне, Кирпичном, Оксино, Виске, Архангельске – где возьмут. Благо, трудолюбивым людям были рады во все времена.

В шестидесятом году с карты Ненецкого округа Носовая – родина многих наших земляков – исчезла официально. Их потомки сейчас разбрелись не только по всему нашему округу, но и по всей России, обосновались в Вологде, Кинешме, Кирове, Москве, Питере, Коряжме, Мурманске, Архангельске.

Кто знает, признают ли они Носовую своей малой родиной, точнее, родиной предков своих? А Носовая-то их ждет!..