Вы здесь

Лед и пламень веры

Общее фото прихожан с отцом Ионой и г. Носиловым у церкви в Малых Кармакулах

Минувшие новогодние каникулы – Рождество, а затем и Крещение – заставили нас еще раз оглянуться назад и обратиться к вопросу христианизации ненецкого населения. Кто-то скажет: дела давно минувших дней. Так-то оно, может, и так, но вот понять сегодня настоящее без обращения к истории оказывается непросто.

Например, именно крещение самоедов ненецких тундр привело к тому, что сегодня в НАО мы имеем весьма странные, далекие от истинного ненецкого звучания, фамилии. Зачастую непродуманная политика служителей веры XVIII-XIX веков приводила к тому, что насаждаемое сверху православие ничего, кроме отторжения, в сердцах представителей тундрового населения не дала. Но попытки активных русских миссионеров донести слово Божье до представителей ненецких родов обеспечили появление первых самодийских азбук и алфавитов, обусловили строительство монастырей и часовен по всему Крайнему Северу.

Когда говорят о создании ненецкой письменности, то в первую очередь вспоминают известных лингвистов 20–30-х годов XX века, но у любой истории есть и предыстория.

След на белом снегу

История создания первой азбуки для инородцев Канинской, Тиунской и Большеземельской тундр уходит своими корнями в XVIII век. Именно в те годы Святейший Синод, активно взявшийся за христианизацию «неверных», озадачился идеей создания системы письменных знаков, «...дабы донесть слово Божье до сердец «заблудших» на их родных наречиях...». Первым эту идею решился воплотить в жизнь архимандрит Вениамин (в миру Василий Смирнов). После многих неудачных попыток его предшественников приобщить ненцев к православию, Вениамин в 1821 году решил осуществить эту многотрудную миссию.

Ранее многие его сотоварищи признавались, что общего языка с Мезенской, Канинской, Тиунской, Большеземельской и «протчай самоядью» найти не смогли: исполнители миссии терялись на заснеженных безлюдных просторах, умирали с голоду и даже если добирались до становищ кочевников, имея при себе переводчика-толмача, все равно донести слово Божье до «заблудших» им не удавалось.

Деятельность миссионеров, активизировавшаяся после многочисленных набегов «карачеевской самояди» на Пустозерск, последовавшие за этим события только обострили без того сложные отношения русичей с аборигенным населением Заполярья. За 34 года «просветительских походов» (с 1783 по 1817 год) удалось крестить лишь 55 самоедов, которые вскоре уехали в свои «заснеженные тундры, и узнать, насколько крепко в них поселилось слово Божье, уж убедиться не было никакой возможности…».

Поверить в сказку, но не в Бога

Привлекая ненцев к православной вере, уповали «на чудо». Как положительный пример, приводилось чудесное исцеление Таселея Вылки из Большеземельской тундры. Говорили, что до крещения 60-летний мужчина страдал от многих недугов: у него были иссушены обе руки так, что он даже не мог их поднимать, и правая и левая «висели у него, аки плети». Но в момент погружения в купель он получил чудесное исцеление, и первый жест новообращенного Фомы Вылкина был крестным знамением. Этот случай Вениамин пронес по всем тундрам, иногда к проповедям подключались самоеды, якобы присутствовавшие при этом исцелении. Но большинство представителей кочевого народа были людьми недоверчивыми и сомневающимися, поэтому даже подобные «материализованные чудеса» на них воздействия не имели.

Полный сомнений и разочарований архимандрит Вениамин отправляет в Святейший Синод свои аналитические записки, где пишет: «…Миссионеры ставили своей задачей обратить в православие всех самоедов. Не трудно понять, что без доведенного до сердца каждого слова Божьего невозможно приобщить заблудшие души в истинную веру». Ненцы Канина и Тиуна просто отворачивались от миссионеров и уезжали прочь, а Большеземельская самоядь вообще, завидев миссионеров, перекочевала за Уральские горы. По мнению Вениамина, христианизация ненцев никогда не достигнет должного результата, пока с ними не начнут говорить на понятном языке.

Для этой цели по инициативе миссии при Архангельской епархии организовали специальный курс обучения для служителей веры, где 15 молодых людей обучались языку «неверных». Но ни это, ни обучение в Архангельске и Петербурге ненецких мальчиков для возведения их в чин дьяконов не принесло пользы. Самоедские мальчики, проучившись два года, умерли один за другим, а 15 будущих миссионеров с возложенной на них «великой миссией» не справились. Следующим шагом стало открытие школ для канинских и тиунских ненцев и создание «спе-циальных книг на самоедском наречии».

Никола похож на Ид Ерва?

К тому времени миссия Вениамина уже активно поработала в заполярных тундрах. Были разрушены культовые святилища ненцев на Вайгаче, Кузьминском перелеске, Канинской и Большеземельской тундрах: на местах деревянных и каменных идолов были поставлены православные кресты. Вениамин понял, что и эти крайние меры не принесут положительных результатов, ведь, по словам его сподвижника и последователя отца Ионы (руководителя миссии на Новой Земле), в местах былых «инквизиций» рядом с крестами вновь появлялись самодийские истуканы, и неверные шли именно к ним, а не к православным крестам. В 1887 году, благодаря активной деятельности иеромонаха Ионы и члена императорского географического общества гос-подина Носилова, на Новой Земле взамен прежней часовни была построена церковь Николы Чудотворца. Как отмечал в своих дневниках Иона, самоеды как-то сразу прониклись верой к Чудотворцу, а рассказы о нем вызывали у прихожан неподдельный интерес, даже если многое из повествования им без перевода было непонятно. «Открытие храма проходило очень торжественно, – вспоминал позднее отец Иона, – на него собрались практически все колонисты, самоеды пришли с женами и детьми». Их поразила красота нового здания, украшенного иконами и цветными фонарями, люди смотрели на это великолепие восхищенными глазами.

Позднее, когда отец Иона ездил по стойбищам своих прихожан, в некоторых из них рядом с их «странными божками» наблюдал рисованные на доске святые лики, сделанные неумелой рукой. Самыми запоминающимися праздниками для всех стали Рождество, Крещение и Пасха.

К этому времени, вспоминал Иона, ему удалось обучить шестерых самоедских мальчиков церковным песнопениям. «Их чистые звонкие голоса сливались с нашими в едином хоре. Нетрудно представить, как завораживающе звучала эта молитва над пустым каменистым, покрытым вечными льдами, берегом Новой Земли в Малых Кармакулах. Я уверен, речь господина Носилова, произнесенная на открытии церкви, произвела на моих прихожан неизгладимое впечатление».

И Носилов, и иеромонах Иона, раздававшие напоследок подарки своим прихожанам, были уверены, что красота нового храма и вдохновенные речи проповеди обязательно затронут души неверных, но, к сожалению, ошиблись. Большая часть ненцев просто не поняла выступающих, мальчики пели псалмы, не зная русского языка, просто произнося звуки, а женщины, которым отец Иона и господин Носилов подарили душистое мыло, так им и не воспользовались. Как вспоминал позднее в своих дневниках настоятель прихода, каждый раз они видели метры сатина и куски подаренного мыла в красном углу самодийских жилищ. В знак уважения хозяева просто выставляли их напоказ перед приездом Ионы, дабы сделать ему приятное.

Все равно, что писать на песке

В своем дневнике архимандрит Вениамин пишет: «Я понял, что проповедовать устно на чуждом для них языке – это все равно, что писать на песке…». И он начинает думать над особыми знаками для обозначения ненецких звуков, полагая, что кириллица в данном случае не совсем подходит, так как «…язык самоедский совершенно к славянской буквописи не приспособлен...».

Придуманный алфавит архимандрит Вениамин отправляет в специальную комиссию, которая признает его многотрудным и отдает на инспектирование в Тобольск, где в то же время над созданием самоедской графики работает другой человек – отец Георгий. Но после многих прочтений алфавит и перевод «Нового Завета», сделанный Вениамином, возвращаются назад в Архангельскую епархию и признаются слишком сложными для прочтения. Решено избавиться от слишком сложного написания, новых букв не придумывать, ограничившись фактически фонетическим обозначением ненецких слов. «Славянские азбуки на самоедском наречии будут способствовать сближению самоедского языка с русским, отныне всякий грамотный русский человек способен будет читать слово Божье на самоедском наречии». Правда, для тех звуков, коим нет аналогов в славянской буквописи, он предложил разработать специальную систему крючков, хвостиков и закорючек.

После переводов многих текстов Священного Писания слово Божье стало преподаваться в миссионерских самоедских школах на Канине, Новой Земле, Колвинском приходе и в землях зауральской самояди. Конечно, многое из того, что пытались донести до новообращенных, было им непонятно, ведь большинство русских слов и фраз переводились построчно и дословно, а понятие Хэх (божество, идол) для любого ненца вряд ли согласовывалось с именем православного Бога, а Няр (три) Хэх – со Святой Троицей. Но, так или иначе, благодаря молитвам и песнопениям на самоедском наречии Канинской, Тиунской, Вайгачской и Новоземельской миссиям удалось крестить (не говорю «обратить в новую веру», потому что этот факт не признавал ни сам архимандрит Вениамин, ни его последователь иеромонах Иона) более пяти тысяч ненцев, дав им после обряда крещения новые православные имена и вновь придуманные фамилии.

С этими фамилиями, полученными взамен названий рода, ненцы нашего округа живут до сих пор. Но это уже тема другого разговора. Как, впрочем, и рассуждение о том, стали ли представители ненцев добропорядочными христианами или до сих пор отдают предпочтение языческим Богам.


При подготовке статьи использованы материалы журналов «Архангельские епархальные ведомости» № 1 за 1895 год, № 12-13 за 1888 год, книга В. Шульгина «Исторические сведения о просвещении христианством самоедов Архангельской епархии» (1897 год изд.).