На первый день 2017 года приходится знаменательная для Ненецкого округа дата – 95-летие нашего земляка, известного литературоведа и критика Александра Алексеевича Михайлова. В канун юбилея вспомним и мы о солдате из огненного нарьянмарского выпуска 1941 года, человеке, имя которого знают и чтут не только на его малой родине, и не только в России.
Александр Михайлов родился в первый день 1922 года в старинном селе Куя. При его рождении произошла интересная история, которую он излагал со слов матери:
«Младенец при рождении не издал ни звука. Заводской эскулап повертел его в руках и сурово заключил: «Ребенок мертв, займемся роженицей». С этими словами он завернул младенца в пеленки и засунул под кровать. Роженица, освободившись от бремени, уже пришла в себя, и фельдшер с расстроенными отцом, дедом, бабушкой и дядьями пошли на кухню пить чай. А бабушка Феклушка в это время вернулась в горницу, достала из-под кровати сверточек, развернула его, взяла на руки крохотное тельце, стала его тихо пошлепывать да дуть в разные места, и вскоре новорожденное существо стало издавать звуки – заявило свои права на присутствие в этом неласково встретившим его появление мире. С фельдшером мне больше встречаться не пришлось, но фамилию его я запомнил на всю жизнь. А бабушку Феклушку поминаю наряду с родными бабушками».
Крепкими корнями он был связан с Нижнепечорьем. Отец его, перенесший германский плен, слыл зажиточным крестьянином и рыбаком. По матери, Капитолине Александровне, наш герой происходил из древнего поморского рода Хайминых, известного на Печоре еще со времен Ивана Грозного. Предок его Егор Хаймин хаживал на Новую Землю с подпоручиком Пахтусовым – с тех пор на архипелаге появился мыс Хаймина. Дед с отцовской стороны – священник Иоанн, был большой книгочей и умница. Батюшка души не чаял во внуке, и с малых лет чем-то выделял Сашу из многочисленной поросли детишек. Еще до школы выучил смышленого мальчонку читать и писать, заронив в душу страсть к книжной премудрости. Позднее Александр Алексеевич с удовольствием вспоминал светлую пору детства:
«Моя бабушка по маме Клавдия Тимофеевна сказочницей была. Мы собирались, на полати залезем. И она нам сказки страшные сказывает. Даже никто иной раз домой не шел. Так на полатях и ночевали гуртом, страшно было на улицу выйти. Мама моя – острый на словцо человек была. И песенницы в роду были, петь любили»
Но пришли тяжелые времена – раскулачивание, аресты, лишение свободы, закрытие храмов. Отца, Алексея Ивановича, лишили избирательных прав и не приняли в колхоз. Затем обложили «твердым заданием» – высокими налогами, за неуплату которых отправляли в места, не столь отдаленные, типа Ухтпечлага. Старого батюшку Иоанна привлекли по делу о контрреволюционной агитации. Последнему священнику Пустозерской церкви дали три года лагерей, но старик был так болен и ветх, что его оставили умирать в землянке. Чекисты ограничились тем, что конфисковали у него все ценное – серебряный крест, три наградных медали и подаренные епископом Архангельским и Холмогорским золотые часы фирмы Павла Буре с тремя крышками и звоном. Незадолго до его смерти Саша навестил деда – тот напоследок благословил любимого внука. 7 апреля 1933 года отец Иоанн скончался, а 11-летнего мальчишку, сына лишенца и внука попа, выгнали из Куйской школы.
«Драматически переживал свою социальную «нечистопородность», социальное отторжение от комсомола, а еще раньше – отрешение от должности звеньевого в пионерском отряде, потом – исключение из школы в четвертом классе...», – на склоне лет вспоминал свое несчастливое детство Александр Алексеевич.
Семью Михайловых с пятью малыми детьми выслали на побережье Баренцева моря – добывать рыбу для выполнения «твердого задания». Дали голодную норму харчей и забросили две семьи лишенцев на боте в дырявую бугру-землянку. Пока отцы вели промысел, ребятишки бегали по берегу моря, находили всякую всячину – граммофонную трубу, прялку, но особенно ценными считались зеленые стеклянные шары-поплавки. Их собирали на взгорке в кучу и расстреливали камнями. Долгими зимними вечерами, в пургу, сидели у керосиновой лампы, играли засаленными самодельными картами, резали деревянные фигурки. Из книг в старой рыбацкой избе нашелся только «Капитал» Карла Маркса, который Саша от жажды чтения заучил почти наизусть. Весной началась цинга – почернели десны, опухли ноги. Потом подошли к концу остатки продуктов. Но выдержали и это испытание. В 1935 году Александр запросился в школу. Отец грустно сказал: «Поезжай. Вижу, на воде тебя не удержишь».
С 13 лет началась его погоня за жар-птицей знаний. Многие смотрели на парнишку искоса, и он болезненно переживал свое изгойство – как же, сын лишенца, попович. Но были и те, кто помогал. С 1937 года стал учиться в Нарьян-Маре, спал на старой оленьей шкуре под столом у тетки. На чай с хлебом и маслом зарабатывал в театре, где числился статистом, выступал в пьесах. Александра тянуло к книгам, он стал самым активным читателем трех библиотек, писал первые робкие статьи в газету, выступал в качестве актера и режиссера школьных театральных постановок.
21 июня 1941 года веселые стайки девчонок в ярких ситцевых платьях и юношей в костюмах и галстуках чинно гуляли по вечернему Нарьян-Мару. В тот день они закончили десятый класс школы № 1, и каждый рассказывал о своих планах. На следующий день, узнав о вероломном нападении Германии, выпускники строем двинулись в военкомат. Они очень боялись, что фашистов разобьют без их участия. На склоне лет Александр Алексеевич вспоминал о тех днях:
«Наши одноклассницы уже смотрели на нас печальными глазами солдаток. Девятиклассница, в которую я был влюблен, предложила мне велосипед: может быть, эта техника пригодиться на войне? Святая наивность».
В сентябре 1941 года друзья с сотнями других остриженных наголо призывников из Ненецкого округа прибыли в запасной полк. Оттуда их, имевших среднее образование, направили в Борисовское военно-инженерное училище, эвакуированное в Архангельск.
Учили курсантов набора 1941 года быстро. Это были «скорострельные» выпуски: после пятишести месяцев занятий 19-20-летних парней направляли на фронт восполнять громадную убыль командиров взводного звена. В апреле 1942-го молоденькие саперы прицепили на черные петлицы по кубарю и разлетелись по фронтам аккурат к майским сталинским ударам. Младший лейтенант Михайлов получил направление в 67-ю бригаду морской пехоты Карельского фронта. Старшина-одессит из кадровых, увидев пополнение, пренебрежительно хмыкнул: «Та, прислали трех взводных – из детского сада!»
Александр Алексеевич так вспоминает «свою» войну:
«Я прополз ее на брюхе. Я был сапером. А сапер – это даже не пехотинец, а тот солдат, который впереди пашет, когда наступают, и позади всех ползет, когда отступают, закладывая мины. И спереди и сзади нас, саперов, лупили».
Однажды по приказу командования он с товарищами должен был «усилить» толовыми шашками уже выставленные мины ПМД-7. Далее слово Михайлову:
«Эта идея была преступна, потому что мины ПМД-7, заряженные 75-граммовыми толовыми шашками, считались неразминируемыми ручным способом. Взрывчатка помещалась в деревянных коробочках, в нее вставлялся взрыватель, коробочка укладывалась в неглубокую ямку, маскировалась тонким слоем мха или травы или присыпалась тонким слоем взрыхленной земли. Такая мина представляла большую опасность для пехоты, она чрезвычайно чувствительна, для ее обнаружения надо щупом обследовать чуть ли не каждый сантиметр земли».
Два опытных солдата один за другим подорвались на своих минах, получив тяжелые ранения. 2 августа 1942 года на безнадежное дело пошел командир взвода Михайлов. Шесть мин ему удалось усилить, седьмая сработала. Итог: раздробленная стопа, восемь месяцев госпиталя и пожизненная хромота. В августе 1943 года гвардии лейтенанта Михайлова наградили первым орденом Отечественной войны I степени:
«При выполнении боевого задания на высоте «Сарай» 30 июля 1943 г. проявил личную отвагу, умение и организованность по разрушению опорного пункта противника. Его взвод при операции подорвал 6 ДЗОТов, 3 землянки (одна из них с солдатами противника), 2 НП, разрушил 20 метров траншей, истребил 12 немцев, захватил 4 винтовки, 1 пистолет и бинокль…»
На склоне лет он рассказал о своей фронтовой судьбе: «…Саперики идут впереди, прокладывают путь пехоте в проволочных заграждениях, в минных полях, гибнут, получают ранения, увечья – все, от рядовых до командиров взводов и рот».
Старший лейтенант Михайлов закончил войну со своей саперной ротой 5 мая в устье Одера, на Волинских островах. На кителе рядом с завесой медалей красовались ордена – три Отечественной войны (из них два первой степени) и Красной Звезды. Да еще лесенка золотых и алых нашивок за ранения и контузии. Не каждый генерал мог похвастаться подобными заслугами.
«На фронте, в армии, прошел вторую фазу воспитания. Понял, что такое чувство долга, чувство товарищества, солдатского братства. Более высокого проявления нравственного чувства не встречал (это не значит, что не было на фронте, в армии, проявлений шкурничества, трусости, разгильдяйства, преступлений против человечности)», – вспоминал позднее Александр Алексеевич.
Он демобилизовался из армии в марте 1946 года. В 1951-м окончил Архангельский педагогический институт, в 1960-м – Академию общественных наук. И побежал, как по ступенькам, все выше и выше. После работы в ЦК КПСС его перевели на должность проректора Литературного института им. Горького, где в полную ширь раскрылся его талант критика. Александр Алексеевич скромно определял роль критика как «лоцмана книжного океана». Порядочный, доброжелательный, спокойный северянин Михайлов стал в эти годы одной из самых заметных величин в поэзии и литературе Советского Союза. Бывший саперный капитан вырос в генерала от литературы. С его мнением считались крупнейшие писатели и поэты страны. Очень емко и красиво сказал о нашем земляке знаменитый поэт Андрей Вознесенский: «Александр Михайлов – арбитражная станция сегодняшней поэтической критики».
Судьба словно компенсировала ему голод, холод, унижения, перенесенные в детстве. Однако ордена, звания, должности, ученая степень, профессорство сыпались не из рога изобилия. Из-под пера северного самородка вышли сотни критических статей, три десятка книг, в том числе первая настоящая биография Владимира Маяковского. Его произведения были переведены на десять языков!
В 1969 году широко праздновалось 40-летие Ненецкого округа. Друзья приехали в Нарьян-Мар на торжества. Жарким июльским днем вместе со своим учителем Василием Григорьевичем Волковым зашли в свой угловой класс на втором этаже школы, сели за парты. Василий Григорьевич тихо сказал своим выпускникам из далекого уже 41-го: «Зайдем, ребята, вспомним. Каждого поименно. Ребят вспомним. Это полезно – строже жить будем».
Много работал, выступал, читал лекции, давал интервью, три года руководил Московской писательской организацией. Часто приезжал на малую родину, на Печору. Однажды привез полюбоваться на красоту великой реки старого товарища писателя Фёдора Абрамова. Несмотря на власть, регалии и почести, он оставался очень доступным и доброжелательным человеком.
«Когда я был в гостях у Эрве Базена, в его родовом шато в 60 километрах от Парижа, он попросил показать это место на большом, подсвеченном изнутри, стоящем на полу его кабинета глобусе. Я показал. В глазах присутствовавших при этом гостей я уловил нечто похожее на сочувствие и уже ждал неизбежного в таких случаях вопроса, ходят ли у нас по улицам медведи, но Эрве Базен, остроумный собеседник и светский человек, сказал:
– Я думаю, что вы там гораздо увереннее стоите на земле, чем, к примеру, полинезийцы. Ведь им приходится стоять почти вниз головой – посмотрите – и он показал на Полинезийские острова в подбрюшье глобуса. Эта мысль всех развеселила.
Название деревни тоже как-то стесняло, поскольку непременно находились любители лингвистических опытов над ним. А когда в период парада суверенитетов, собираясь на родину, я пошутил, что вот, мол, еду в свою деревню и объявляю там суверенную Куйскую республику, назначу себя президентом, то один из друзей тут же подхватил: «И введи свою денежную единицу – куй», – с юмором вспоминал Михайлов.
В конце 80 годов Александр Алексеевич передал в дар Архангельскому пединституту часть своей библиотеки – 4000 книг с автографами советских писателей и поэтов, чьи произведения он рецензировал, кому давал путевку в литературную жизнь. В январе 2002 года он отметил свой последний юбилей. На закате жизни он с грустью написал:
«Я уже не выездной. Поездка с дачи в город раз в неделю для меня как командировка на Северный полюс».
7 апреля 2003 года закончилась длинная и ухабистая дорога жизни Александра Михайлова – последнего солдата из огненного нарьян-марского выпуска 1941 года.
