Мое общение с разведчиком проходило под грифом «секретно». Конфиденциальность – главное требование собеседника. Информация об имени, месте жительства, нынешней работе, а также его фотографии по-прежнему закрыты, так как на них отображены стратегические объекты и лица бойцов.

Надежда призывника

Прогуливаясь по коридорам военкомата во время призывной кампании, становишься невольным свидетелем проявлений юношеского максимализма новобранцев. Они разные – улыбчивые и печальные, полные решимости и потерявшие всякую надежду «откосить» от своего долга перед Родиной. Объединяет их одно – все без исключения пристально вглядываются в бланки врачебной комиссии, кто-то с целью увидеть желанную букву «В» в графе терапевта – негоден, другие же «А» – возможный путь в элиту Во-оруженных сил. Знакомые аббревиатуры: ВДВ, МП (морская пехота), СпНВВ (спецназ внутренних войск), они бесспорно достойные мавры на арене бое-способности государства. Однако, в России есть подразделения, о деятельности которых знают только их представители и вряд ли будут рассказывать о службе. Туда не попадают с призывной скамьи, где буква «А» – всего лишь формальность, а отбор сопоставим с конкурсом в элитный московский вуз. Род войск, который с 50-х годов XX века наводит ужас на врагов государства и бесспорно держит пальму первенства среди элиты Вооруженных сил, – спецназ ГРУ. Речь пойдет о нашем земляке, который проходил срочную службу в годы второй чеченской кампании, бойце сверхэлиты Вооруженных сил Российской Федерации, специалисте экстракласса – снайпере диверсионно-разведывательного подразделения спецназа Главного разведывательного Управления Генерального штаба России.

Без лести

В своей жизни я общался со многими – профессорами, политиками, генералами, преступниками. Служил в армии в постсердюковский период, занимался боевой подготовкой и знаю систему изнутри. Спустя минуту разговора я вслушивался в каждое слово спецназовца, чем не мог похвастаться даже в общении с учеными. Обусловлено это тем, что я открывал для себя нечто новое и удивительное, видел пример для подражания, феноменальную человеческую скромность при выдающихся личных качествах. Признаюсь, для любого журналиста получить право и доверие на общение с таким человеком – дорогого стоит.

– Спецназ ГРУ. Основные задачи спецподразделения.

– Скажу лишь одно, необходимость создания подобных подразделений появилась в 1950 году в период «холодной войны». Биполярный мир диктовал иные условия. Задачи сложные, но важные для государства. И если вы когда-то встретите человека, утверждающего, что он грушник, но при этом он выложит вам всю подноготную о задачах секретного подразделения – отвечайте: не верю.

– Как вы попали в спецназ? Каковы условия отбора?

– Так получилось. Собирался в ВМФ, так как все мои односельчане попадали в моряки. Я не думал о спецназе и не представлял, где мне придется служить. Это не факт, что ты попадешь туда, куда тебя направил окружной военкомат. В Архангельске были свои «перекупщики». Изначальные требования практически ничего не значат, все покажет время. Из них обязательные: категория годности «А», спортивный разряд, отсутствие судимости, интеллект, техническое образование. Я прошел отбор в учебный центр. Спецназовцем на тот момент я еще не стал, как и тот 131 претендент на место в легендарной элите. Всем нам предстояло пройти физические, умственные и морально-волевые испытания. Что касается уровня подготовки в учебном центре, то из 131 солдата всего лишь 30 прошли отбор, длившийся более полгода. Не прошедшие конкурс 100 человек отправились служить в элитные десантно-штурмовые бригады ВДВ, где сразу получили сержантские лычки. Уверен, что это один из показателей тщательности отбора, определяющий уровень подготовки бойца спецназа ГРУ.

– По статистике в подобные войска попадают деревенские ребята, с чем это связано?

– Городские тоже были, сильные спецы. Но в процентном соотношении выигрывала периферия. Сельский парень с детства знает, что такое оружие, рыбалка. Знает лес как свои пять пальцев, умеет ориентироваться на местности. Если городской житель ходит в спортзал три раза в неделю, то у сельчанина каждый день дрова, вода, лопата. Да и крестьянская смекалка много значит.

– Что вам запомнилось в учебном центре больше всего?

– Формулы, много формул. Не ожидал, что в армии мне снова придется сесть за школьную парту. Диверсионная деятельность включает в себя работу с оптическими приборами, подрывными снарядами, сложными образцами вооружения и военной техники, кроме того требует серьезных знаний баллистики.

– Боец спецназа ГРУ может выносить неимоверные физические нагрузки. Бытует мнение, что расстояние бега у десантников измеряется километрами, а у диверсанта ГРУ – днями...

– Отсутствие информации порождает мифы. Три кита, на которых держится разведчик, – это ум, выносливость и морально-психологическая устойчивость. Мы бегали порядка 30 километров ежедневно: утром и вечером по десять, в течение дня – еще по пять. Аксиома: спецназовец, пробежавший более 40 километров, теряет боеспособность, поэтому давать такие нагрузки не имеет смысла. В выходные маршем выдвигались на полигон, находившийся в 70 километрах от части.

– Была ли дедовщина в спецвойсках? Как бойцы переносили тяготы и лишения военной службы?

– Дедовщина была в «расцвете», в подобных подразделениях – это базис. Я – за дедовщину, так как она порождает ответственность за поступки, слова и действия. Это своего рода инструмент отбора, определяющий морально-психологическую устойчивость. И это не избиение или унижение сослуживцев, а сложный воспитательный процесс. Многие не выносили нагрузок. Причем, среди них были и именитые спортсмены. Они оказались просто не готовы. Если к нам подходил сослуживец и говорил: «Парни, я в повара», – я жал ему руку за своевременный выбор, так как если бы он в боевых условиях вдруг осознал: не могу, не мое, это однозначно – провал операции.

– Вернемся к мифам. Слышал, что тренируют психику спецназовца с помощью крысы. На ночь человека закрывают в маленькое, кафельное и темное пространство, бросают грызуна. Суть такова, что, если ты в темноте победишь крысу, то тебе уже ничего и не страшно.

– Бред. В этом нет логики. Зачем убивать крысу? Такая практика возможна, но не в частях спецназа ГРУ. Думаю, если бы я оказался в таких условиях, то непременно бы подружился с крысой, и мы бы действовали вместе.

– Скажите, а воевать страшно? Понимание того, что смерть близка, занимает ум бойца?

– Подготовка, исключительно подготовка. Мы служили два года. За год мы получали теоретические навыки, а потом – практика. Без этого никак. Только в бою ты начинаешь по-настоящему учиться. А воевать... У нас – это работа. Мы работали. Пришли – отработали – ушли. Что касается страха, то он присутствует в каждом человеке, а возможность его побороть есть далеко не у всех. В боевых условиях осознание возможной близкой смерти создает атмосферу братства. Скажу кратко: чем ближе люди к смерти, тем чище среди них отношения.

– То есть, отношения в коллективе были по-мужски прямыми и честными...

– Разумеется. Мы были одной большой семьей. Нигде в жизни я не был так уверен в людях, как в боевых условиях. Это были самые светлые и добрые отношения. До сих пор я поддерживаю связь с оставшимися в живых сослуживцами и офицерами, и в любой момент мы протянем руку помощи друг другу. До конца жизни.

– Говорят, что спецназовец ГРУ прыгает с парашютом чаще, чем десантник-штурмовик.

– Я с уважением отношусь к десантникам, да и к любым войскам. Главное, чтобы люди были хорошими. Вряд ли количество прыжков у разведчиков ГРУ может быть меньше, чем в других войсках. На момент встречи с десантником моего призыва у меня было 12 прыжков, а у него два. Опять же – это частный случай. Могу отметить, что есть морские диверсионно-разведывательные подразделения, так называемые «морские котики». Они вполне могут составить нам конкуренцию и по парашютной подготовке, и по боевой.

– Вы убивали? Как меняется психика бойца? Вы вели счет убитым врагам?

– Вопросы риторические. Счет не вел – незачем. Мы выполняли свою работу, которая была разноплановой. От наведения огня артиллерии до тончайших диверсионно-разведывательных операций. Надо думать о том, сколько ты жизней спасешь, когда ликвидируешь цель. Видишь противника, прицел – выстрел, смена позиции. Боковым зрением улавливаешь положение и перемещение тела врага. Может он нагнулся? Сменил позицию? Убит – не убит? Гадать нет времени.

– Снайпер, по-вашему, самая сложная специальность в армии?

– Помимо прочего, я был заместителем командира диверсионно-разведывательного взвода. В подчинении у меня были мои же товарищи. За каждого я отвечал, груз ответственности всегда давил. Снайпер – это творческая профессия, сложность заключается в самостоятельном принятии решений.

– Даже я в армии метал ножи, но так и не понял их эффективность. В фильмах видел, как спецы бьют ими на дальние расстояния, была ли такая практика у вас?

– Я служил в армии, когда на экраны вышел сериал «Спецназ», как раз про диверсантов ГРУ. Мы с ребятами обрадовались, фильм про нас! Посмотрели пять минут... и выключили. Полет ножа крайне нестабилен. Малейший уклон от траектории гарантирует лишь потерю оружия и царапину на теле врага. Три-четыре метра – это оптимально. Мы метали ножи разве что для отработки координации движения.

– Потери подразделения, были ли они? Как вы переживали смерть близких людей в боевых условиях?

– До сих пор помню всех поименно. Из 12 человек, нас осталось четверо. Я переживал, что таить. Переживаю и сейчас. Это невосполнимые потери, члены моей семьи, близкие люди. Успокаиваешь себя, что они посвятили жизнь борьбе со злом. У меня был помощник, второй номер расчета. Я потерял двух. Первого захватили боевики и расстреляли на месте. Молодой добрый парень. На сотрудничество не пошел. Информацией не поделился. Да и держать в плену разведчика ГРУ – опасно и невыгодно для боевиков. Второй помощник погиб в вертолете. Сбили. Ничего не осталось.

– Были ли у вас ранения?

– Мелких было множество. Отлежался в госпитале немного, попросился к своим. Вернулся, они меня выходили и вылечили, а потом снова на работу.

– Я вижу у вас татуировки. Когда вы их накололи и зачем они вам?

– Сделал в армии. Можно назвать это необходимостью. От нас могло ничего не остаться. Рисунок на теле мог решить проблему опознания.

– А награды у вас есть?

– Есть. Но я ими не бравирую, лежат себе спокойно. Мы работали не за награду. Одно из правил: если хочешь быть только героем и украсить грудь орденами – тебе не место в ГРУ.