Беседа с заслуженным художником России, который любит вставать в пять утра.

Аккуратная седая борода, очки, улыбающиеся глаза. Скульптор Сергей Сюхин – мастер изобретения новых слов. Вот он распекает современных художников дивными эпитетами: наколбасят, напикассят и выдадут за хорошее искусство.

– Им кажется, что они все Пикассо, – улыбается из-под очков мой собеседник, уничижая творцов, которые осмелились поставить себя в один ряд с французским классиком. В интервью «НВ» автор проектов памятников в Нарьян-Маре – протопопу Аввакуму, «Подвигу участников оленно-транспортных батальонов» – рассказал о своём отношении к современному искусству, нелюбви к Писахову, детстве в родной деревеньке, норвежских вандалах и многом другом.

Точно не живописец

– Сергей Никандрович, вы и скульптор, и художник, как предпочитаете, чтобы вас называли?

– Можно так и называть – художник-скульптор, но точно не живописец, – cмеётся Сюхин. – Иногда график. У меня два образования – я окончил скульптурное отделение Абрамцевского училища имени Васнецова, потом обучался на кафедре книжной графики Украинского полиграфического института во Львове. Именно в этом городе окончил земной путь первопечатник Иван Фёдоров.

Сергей Сюхин медленно листает цветной альбом со своими работами. Почти в каждой из них – личная история. «Моя деревня» выполнена в технике цветной литографии: босой парнишка забрался на сосну и смотрит свысока куда-то вдаль. Внизу изгибается деревенская речушка, чуть поодаль, ближе к горизонту, видны маленькие домики.

– Это образ моей родной деревни Пучуги. Сосна тоже изображена неспроста – воспоминание из детства, мы часто собирали сосновый сок. На этой картине вижу себя. Сверху смотрю на родные края. Молодому всегда хочется заглянуть за горизонт. Я человек своей деревеньки, милой сторонушки, – ностальгирует художник, глядя на босого парня.

Родная деревенька вдохновляет Сюхина всю жизнь, в 1995 году он открыл в Пучуге Детскую школу ремёсел, а два года спустя организовал сельскую картинную галерею.

Гайки не крутил

– Конечно, мальчишки деревенские хотели больше гайки крутить, а меня не тянуло к этому. Батька мой был трактористом и служил примером. На коленках рисовал пейзажики, копировал Васнецова, – вспоминает мастер. – Один дед был кузнецом. Делал кованые детали, плуги, петли навесные. Раньше ковали и не думали – а теперь всё это искусством называют. В те времена деревни автономно жили, почти в каждой была кузница. Второй дед работал на Соловках. Бабка мне всё говорила, мол, дед Вася для монахов ложки режет. Когда я ходил на выставку соловецких ложек, то душа шевелилась, а вдруг одну из ложек мой дед делал? У нас в семье всегда творческая нить была. Дочка у меня Суриковский окончила (Московский государственный академический художественный институт имени В. И. Сурикова. – Прим. авт.), старшая внучка учится во ВГИКе на мультирежиссёра или как он там по-новому называется? Вторая внучка – на журфаке МГУ. У нас нет инженеров, гайки я в детстве не крутил, но работал пастухом.

Голодный художник – это миф

Сергей Сюхин перелистывает следующую страницу альбома – на одной из картин изображены норвежские фьорды. Скандинавии художник отдал пять лет своей жизни.

– Многие художники, даже моего возраста, начинают бить себя в грудь и кричать, что они люди мира. При этом своё родное затопчут и не заметят, – скульптор бросает недобрый взгляд на фьорды.

Норвежское прошлое осталось для него позади как заграничный опыт, не более того. Главная задача для Сюхина, как он сам говорит, отображать духовный мир русского Севера.

– Многие не ставят задачу изобразить дух, а просто копируют. Модерн этот, понимаешь? И не национальный, а всемирный, – в голосе творца появляется обида за скопированное бездуховное Отечество и слепое подражание всё тому же автору «Девочки на шаре».

– У вас была возможность в Осло остаться?

– Конечно! Мог договор с ними заключить, чтобы я у них там книжки рисовал. Они на всю Европу рисуют. Не жалею, что не остался, – обиду в голосе сменяет патриотический раж.

После Норвегии была Москва. Крупнейшее на то время издательство «Детская литература». По словам Сюхина, оно «зашаталось» после перестройки.

– Помню, как получил первый заказ. А это было сложно сделать. Приехал как-то раз туда и показал свои графические работы. Главный художник издательства Борис Диодоров посмотрел и воскликнул: «Ты нас выручишь, а то у нас московский художник никак не может сделать книгу северных и сибирских сказов», – вспоминает заслуженный художник России. – Там были и Шергин, и Писахов. Но этому столичному художнику надо в краеведческий музей съездить, чтобы книгу сделать, изучить биографию писателей. Сделать – сделает, а духа нет. Мне проще – я вынимаю из души и пою свою песню, жил ведь этим. Я быстро выполнил заказ и получил всесоюзный диплом.

– Сергей Никандрович, художник должен быть голодным или это миф?

– Конечно, миф, ерунда это.
В 85-м году в издательстве «Детская литература» за одну страницу в книге я получал 180-200 рублей, за всю книгу – пять, а то и девять тысяч. Инженер получал зарплату примерно 150 рублей. Никогда не бедствовал. Голодный художник – это присказки советского периода.

Ваять с пяти утра

У Сюхина две мастерские – в Архангельске и Пучуге. За вдохновением скульптор возвращается в родную деревню, за воплощением идеи в бронзу – в Смоленск.

– Леплю в натуральную величину прямо на смоленском литейном заводе. Многие мастера там работают. Условия великолепные: для скульпторов построили отдельные номера с душем, где живёшь, там и работаешь. Я как пастух – привык вставать в пять утра, люблю начать работу пораньше. Другие художники ночами трудятся – я не из их числа, – рассказывает художник.

Вспомнили и про памятник «Подвигу участников оленно-транспортных батальонов». Доставляли его в Нарьян-Мар с приключениями, которые подробно описывала в своём блоге «Чумотека» Ирина Коткина:

– Из Архангельска в Нарьян-Мар четыре дня по зимнику добирались. Хотели самолётом, да огромный диск солнца высотой в три метра никак туда не помещался. Вес памятника в три тонны тоже смущал. Пришлось КамАЗ нанять. Как египетские пирамиды с помощью рычагов и подпорок, так и оленное солнце в машину вкатывали.

При создании памятника, как говорит Сюхин, помогли рисунки в журнале «Северные просторы».

– В каждом номере публиковали сказки, я тогда рисовал их в графике. Ненецкая тематика там тоже имелась. Нужно было обязательно точно передать этнографию, поэтому я имел представление об этой теме, – рассказывает автор проекта памятника.

Слёзы над дневником

Одна из самых известных скульптур авторства Сергея Сюхина – памятник Степану Писахову на пешеходной Чумбаровке в Архангельске. Всё бы хорошо, только бронзовую чайку со шляпы поморского сказочника неоднократно воровали вандалы.

– Три раза, наверное, отрывали. Пришлось ноги чайке потолще сделать. Вандалы ведь не только в России есть. Я однажды приехал в парк скульптур Вигеланда в Осло, а там у памятника плачущему мальчику отрезали пятку. Вспомните, сколько раз надругались над Русалкой в Копенгагене?

Сюхин согласен, что памятник Писахову – одна из примечательных скульптур на Чумбаровке, однако творчество самого Степана Григорьевича герой нашего материала не слишком жалует.

– Он фактурный очень мужик, колоритный, сказки, знаешь, писал мажорные. Но хохотать – не для меня. Мне надо слезу пустить над дневниками Шергина. Борис Шергин – это кудесник слова. Он так любил Север, живя в Москве, ёлки-палки. Страдал там. В слове он мог запечатлеть свою любовь к Северу, а это важно. Я Шергина люблю, народ – Писахова.

– Кого ещё любите почитать?

– Давно открыл для себя Ивана Шмелёва. Мне один профессор книгу дал. В романе «Лето Господне» так трогательно и чувственно описано детство героя Ивана... У меня наворачивается слеза от Шергина, Шмелёва и Лескова. Лесков – тоже кудесник. Абрамова могу отметить, Астафьева тоже, его я рисовал, общался с ним, есть даже несколько писем от него, – рассказывает о своих литературных предпочтениях ценитель патрио­тических дневников Шергина.

Женщина – берегиня

В конце сентября 2020 года в деревне Верколе, на родине Абрамова, открыли памятник женщине-труженице – ещё одна работа Сергея Сюхина. О женской доле в нашем разговоре автор скульптуры говорит с особым придыханием и благоговением.

– Есть памятники учителям, врачам, но не было памятника этой абрамовской жёнке, которая несёт бехтерь, труженице, деревенской тётке. На Чумбаровке памятник стоит – русским жёнам, берегиням семейного очага. Женщина – хранительница очага. Очаг – это любовь, терпение, ожидание мужа, жена – берегиня для меня. Простым жёнам надо ставить памятники. Вот ты своей жене поставишь памятник?

Конечно, Сергей Никандрович, а как иначе?

Современное и непонятное

К современному искусству Сюхин относится настороженно.

– Самое главное, что у нынешнего художника теперь координатор есть, – иронизирует скульптор. – Приезжает из-за границы и говорит, дескать, мы вам покажем искусство. А я в ответ – а рисовать-то надо в этом искусстве? Они говорят, что совершенно необязательно. Смотришь – норвежка вышла на сцену, рядом с ней тесто в тазу, она его по полу раскатала, себе на шею нацепила, потом долго кричала как бегемот. У меня сразу мысль возникла – ну что же вы делаете, ведь хлеб – это почти сакральная вещь! У них искусство направлено на то, чтобы растлить человека. Не у всех, конечно. Мне кажется, что главная задача искусства – возвысить душу человека. В Москве моё творчество органично вписалось на тамошней выставке. На втором этаже были образцы современного искусства, на первом – мои работы. Многие спускались этажом ниже и понимали, что именно это они и хотели увидеть – понятное, родное, привычное настоящее искусство...