В самом сердце Москвы, где находится Центральный дом литераторов, прошла презентация поэтического альманаха «Право слова»
Мероприятие прошло по итогам трёх сезонов одноимённого международного онлайн-фестиваля гражданской лирики.
Фестиваль проводится редакцией первого российского литературно-художественного видеожурнала «Вольное слово» с 2022 года. В самом первом фестивальном сезоне принимала участие поэт из Нарьян-Мара Инга Артеева.
– Гражданская лирика, по моему мнению, сегодня должна стать самым важным жанром поэзии, – говорит Инга Александровна. – Общество находится в постоянном поиске ответов на философские вопросы, и у литераторов просто нет права обходить острые вопросы и писать на нейтральные темы погоды и любовных переживаний. В моём понимании поэзия – это индикатор общечеловеческого душевного состояния, и год за годом обходить вниманием, не чувствовать тревожности и напряжения сегодняшнего мира невозможно. Об этом и надо говорить в стихах, музыке, живописи, ведь творчество – не просто для красоты. Это универсальный язык, позволяющий раскрыть самые животрепещущие темы и наполнить информационное поле ключевыми смыслами. Для меня очень важно, что мои стихи включили в альманах «Право слова», и то, о чём я пишу, находит живой отклик у читателя.
Первый российский литературно-художественный видеожурнал «Вольное слово» – проект писателя Зинаиды Варлыгиной и фотохудожника Татьяны Варлыгиной, – появился на свет в Костроме. С 2020 года «Вольное слово» является площадкой для выступления поэтов, прозаиков и других творческих людей из разных уголков России и других стран мира. А в 2022 году на базе журнала впервые провели онлайн-фестиваль гражданской лирики «Право слова», ставший затем ежегодным.
– Изначально фестиваль позиционировался как всероссийский, но с третьего сезона, посмотрев на состав участников первых двух, заменили слово «всероссийский» на «международный». В этом году нашему фестивалю исполнилось три года, и мы решили выпустить поэтический альманах «Право слова», в который вошли стихи 45 авторов трёх первых сезонов, – рассказала Зинаида на презентации антологии. – Считаю, что гражданская лирика – это тот жанр, который со времён Александра Сергеевича Пушкина и до наших дней выражает не только личные переживания поэта, но и пульс времени, в котором он живёт. Онлайн-формат позволяет авторам, независимо от места проживания, поделиться своим творчеством с широкой аудиторией. Записи нашего фестиваля, а они достаточно длинные, по два-три часа, посмотрели более 80 тысяч раз – и это показатель того, что гражданская поэзия нужна и интересна современному читателю!
Высокий интерес к проекту возник и у самих авторов. В адрес организаторов фестиваля поступали сотни заявок из России, Белоруссии, Израиля, Казахстана, Канады, Эстонии, США и других стран, где живут русские поэты. По итогам редакторского отбора были подготовлены финальные видеозаписи фестиваля «Право слова».
– Для участия в записях мы отобрали 45 авторов, стихи которых затем вошли в альманах «Право слова», – пояснила Зинаида Варлыгина. – Сегодня некоторые из этих авторов выступят перед слушателями на презентации.
…Яркие, точные слова, запоминающиеся образы и личные истории, связанные с созданием того или иного стихотворения, – вот чем запомнился этот вечер участникам презентации. И пусть невозможно с помощью газетной публикации передать всю атмосферу этой встречи – у нас есть стихи, которыми мы с удовольствием поделимся с нашими читателями!
Зинаида Варлыгина:
Гражданская лирика – это тот жанр, который со времён Александра Сергеевича Пушкина и до наших дней выражает не только личные переживания поэта, но и пульс времени, в котором он живёт.
Зинаида Варлыгина,
Кострома
Страх
Страх возникает задолго до.
Внутренний компас указывает на юго-запад.
Ходишь, прислушиваясь – где и что?
Но всё случается, как обычно, внезапно.
Страх создаёт атмосферу сна.
Сон погружает в марево страха.
Страшно представить: твоя страна
не в воле Господа или Аллаха –
в воле невидимых чёрных сил,
В жизнь проявляющихся вооружённо.
Кто проявился, пришёл и убил?
У телеэкранов застыв напряжённо
Россия молчит. За каждым окном –
мысли о Крокусе, как ранее – о Норд-Осте.
Страх возникает задолго до.
Страх остаётся надолго после.
Марина Волкова,
Санкт-Петербург
* * *
В глухие дни, исполненные боли,
когда доверья к людям рвётся нить,
я верю в Русь, что так же дышит волей
и что не может – жить и не любить.
Пусть явь сечёт всё жёстче, всё больнее,
и так темно в родимой стороне…
Я верю – в нас! И в то, что мы сильнее
любых идей, навязанных извне.
Пускай в чаду безумной круговерти
теряет крылья всякая мечта,
я верю в то, что жизнь – вернее смерти,
и зла правей – любовь и доброта.
Ульяна Опалёва,
Санкт-Петербург
Себя считать удобно правым
и бить в расправленную грудь.
Когда обидно за державу,
возьми и сделай что-нибудь.
Шепни дрожащему: «Не бойся!»
Впишись за слабого в пролом.
Любая лепта – это польза:
и сын, и дерево, и дом,
И песня, бьющаяся жарко,
и чистый пруд, и свежий хлеб.
Пусть ты не Минин, не Пожарский,
не режиссёр Панфилов Глеб,
Не Королёв, не Менделеев,
но, может, тот, кому дано
Светить немножечко светлее,
врасти корнями, стать стеной.
Той твердокаменной основой,
что не обрушит общий свод.
Той дверью, что родное слово
и впустит, и убережёт.
* * *
Мы выросли из тени Лукоморья
с его звенящим золотом чудес –
культурный код, который не оспорят
технический и гендерный прогресс.
Здесь витязи – защитники царевен,
сокровищам неважен номинал.
Здесь скрытая в рассказе и в напеве
богатая на гениев страна.
Такая и в напёрстке отзовётся,
нахлынет и, отхлынув, заблестит.
Здесь белочке поётся и грызётся,
здесь дева белой лебедью летит,
здесь терем от избытка хлебосолен,
и жадность остаётся не у дел.
Язык, что отвоёван и намолен,
от моря и до моря долетел.
Здесь Пушкин – нарицательное имя,
словесность, уходящая в народ.
Возможно ли, что кто-нибудь отнимет
и с карты мира ластиком сотрёт
того, кто там по праву обозначен?
Кривые к лесу выведут пути!
Воистину провальная задача –
нерукотворный памятник снести.
Ольга Баракаева, Москва
Земля живая
Так сладко дышится в полях, во ржи и просе.
Ещё тепло в степи, не чувствуется осень.
Там не водой, а чёрной кровью хлеб заквашен,
Там в окружённой Балаклее бьются наши,
И поднимается земля, как дрожжевая.
Она живая для ребят, она живая,
Оберегает и чеченских, и луганских.
В одном окопе одинаковые каски.
Стоят самарские бойцы, а с ними рядом
Стеной за Родину, за Русь, стоят буряты.
Просили матери о том, чтоб каждый спасся
В боях под Харьковом, Херсоном и в Донбассе.
Такие разные у них слова молитвы,
А смысл один – чтоб не легли сыны под плиты.
Дымится город, бог войны принёс кадило.
Светило с линии огня клубком скатилось –
И плавит стёкла, и тела к асфальту клеит.
Снаряды рвутся в раскалённой Балаклее.
Огромным телом от осколков закрывая,
Спасает воинов земля, земля живая…
С живой земли, гудящей словно пчёлы в сотах,
Живыми вышли наши парни – без «двухсотых».
8 сентября 2022 г.
Марья да Иван
Мужчины, которым это стихотворение кажется несправедливым, просто не похожи на моего героя...
Ванечка для Марьи букет нарвал,
Лыковой петлёй прицепил на дом.
На ветру лохматилась трын-трава.
Вроде и красиво – да всё не то.
Ой, хорош Иван – золото космы
И глаза – любых морей голубей.
Над полями-реками тихо взмыв,
Улетала туча из голубей.
Уходила Марьюшка воевать,
Чем умеет – скальпелем да бинтом.
До утра Иван ей шептал слова.
Вроде и красиво – да всё не то.
Не сказал – роднулечка, я с тобой,
Ежели подранит, сама зашьёшь.
Топая в сенях, уронил топор
Приручённый Марьей попастый ёж.
Раньше бабоньки, проводив солдат,
Пробирались через болота вброд,
Утирали слёзы, пасли стада.
Нынче получилось наоборот.
Вроде не подлец: и рукаст, и добр,
И жене послушен – верёвки вей.
Вроде бы и любит – да всё не то:
И не тьма в душе его, и не свет.
Слёту не понять, и обоих жаль:
Одному Ивану скрипеть да выть.
В доме тишь. Да мисочка для ёжа.
Да букет засушенной трын-травы.
Наталья Страхова-Хлудок,
Невель
Случай в храме
Гори, свеча, и днями, и ночами
За тех, кто навсегда уходит в бой.
Записку для помина в русском храме
Писал нездешний парень, весь седой:
– Друзей моих, прошу вас, помяните!
Что Бог ваш, что Аллах – мы все родня.
Вадим, Сергей, Иван и Виктор – Витя –
Погиб от пули, метившей в меня.
И посмотрел, как из другого мира,
Где жизнь, как миг иль свечка на ветру:
– Пусть будет им не холодно, не сыро,
Пусть будет им, как мне, когда умру.
Наверно, знал он много боли, страха.
И посмотрел, как будто всех простил,
Нездешний парень, веривший в Аллаха.
И не заплакать мне хватило сил.
А женщины в ответ кивали только,
Молчали горько пред своей бедой.
Он был им сын и брат, соседский Колька.
Мы все сегодня ранены войной.
Андрей Васильев, Псков
Трудно быть… человеком
То были дни, когда я познал, что значит:
страдать; что значит: стыдиться; что значит: отчаяться.
Пьер Абеляр
Можно быть человеком, уходя на войну
по февральскому снегу, принимая вину –
как святые дары принимая.
Можно дома остаться, собачку кормить,
просто жить и так просто о боли забыть
в годовщину победного мая –
раствориться в толпе, песни громкие петь…
Но они не про жизнь. Но они не про смерть.
Плачет воин. Смеётся калека.
Не о том ли, что в храме цветущих полей
кто-то молится маме… и смерти своей,
оставаясь притом человеком?
Трудно быть... Аксиома, увы, не нова –
мы по-прежнему вертим времён жернова,
лишь другие верёвки на вые.
Снова старцы рябые не могут не красть:
по ошибке пробили куранты опять
не двадцатые – сороковые.
И слепые дела, как слепая картечь,
будут жечь без разбору, без продыху жечь;
будут новым закусывать веком
те, на всех у которых один капюшон…
Трудно быть. Невозможно. Преступно. Смешно…
Нет, не богом, всегда – человеком.
* *
Смолчи в ответ, и я скажу, кто ты,
каких богов оплакиваешь тайно.
Кто знает, что придёт из пустоты.
Я тоже не был полным изначально.
Я куст, моя история проста,
наивны сны мои, мечты убоги,
а ты поэт, решивший у куста
передохнуть от суетной дороги.
Что показать тебе, властитель дум? –
ты землю обошёл и видел лица, –
быть может, ту далёкую звезду,
что вскоре не замедлит появиться?
Я жду безмолвно окончанья дня,
все дни – однообразное мученье.
Одна отрада в жизни у меня –
ловить и отражать её свеченье.
Я ту звезду хочу запечатлеть
в своих листах, подобно вам, поэтам.
И каждой ночью, чтобы не сгореть,
срываю лист с запечатлённым светом.
Смотри, как много их у ног твоих:
живых историй, жёлто-звёздных истин…
Одной Звёзды не хватит на двоих,
но одному не полыхать двух жизней.
Я не встречал поэтов много лет
во глубине тенистого покрова.
Смотри, я тоже, в сущности, поэт,
хоть за всю жизнь не произнёс ни слова.
И если ты упавшие листы
переведёшь в затейливые знаки,
(кто знает, что придёт из пустоты)
моя звезда появится во мраке.
Взошла звезда. Других не стало звёзд.
Поэт глядел в распахнутое лето.
И, уходя, негромко произнёс:
«Я – куст, безмолвный собиратель света…»
Ольга Орлова,
Москва
* * *
Бывает так: прошло, забыто...
И многоликий город,
меняя маски,
успокаивает разум...
И боль, затихнув,
притворившись сытой,
Вдруг, просыпаясь, бьёт.
Наотмашь.
Сразу.
Сердца людей – отличные мишени,
А там – легко добить «уместным, добрым» словом.
И то, что много лет назад укрылось в тени,
Вдруг может оказаться близким.
Снова.
Чужие смерти, скорби, ставшие моими;
Слова чужие, мнения, советы мудрецов...
Нет, страха нет.
Спокойное лицо.
Но кровь – на строчках или между ними.
Чужую боль своею не измерить.
Что было – знаю.
А что будет – верю...
Сергей Абакумов,
Котлас
Коучи
Лысый врач лечит волосы людям.
Разорившийся бизнесмен
Зарабатывать деньги будет
Нас учить без особых проблем.
Сколько коучей, вы посмотрите,
Учат жить беспробудных зевак.
Неужели в нас в каждом учитель
И доверчивый глупый чудак?
Кто диете, кто счастью научит,
Кто-то истине за рубли.
Кто успеху за баксы. Круче,
Кто за евро учит Любви.
Под лапшу подставляйте уши,
Посмотрите, нас учат жить,
Пробуждать и сердца, и души…
Те, чьи души и совесть спит.
Инга Артеева, Нарьян-Мар
Все тут дров наломали, чем дальше шли в лес,
Клали крест во всю грудь да держали посты,
Но святых среди нас так и нет, вот те крест!
На дрова да гробы изрубили кресты.
Терпеливые гетто провинций и луж –
Всем смотрящим постов дали хлеб да обрез,
Да патронов – точь-в-точь по количеству душ,
Да ещё плюс один. Всё же мало ли – лес.
Пошумели сперва, кто совсем был дурак,
Помолчали на всякий, кто был послабей.
Кто был умный, конечно же, понял и так,
Что «ещё плюс один» – остаётся себе.
Клали крест во всю грудь всем ушедшим на дно,
Врали тем, кто ещё оставался в живых,
Что наступит рассвет, будет всё решено,
И что только лишь мёртвые будут мертвы.
Говорили, что где-то есть зелье пожить,
Да до зелья того – сорок жизней пути…
…Собирали живые хлеба да ножи,
Сорока жизней нет, а с одной не дойти…
* * *
Выщерблена лестница. Кровью ржав венец...
Или вовсе нет венца? Как же так, Отец?
Вечность славой дразнится, воду пьёт с лица.
Но толпе без разницы – шут ты или царь.
Скоросудны, бешены – всякий здесь – Пилат.
Из семи повешенных – каждый первый свят.
Что же ты так с верными, Авва Саваоф?
Или жизнь – не первая из моих Голгоф?
Кто терпел, тот выстрадал право на костёр,
А из сонма избранных – каждый первый вор.
Правда в рваном рубище бряцает костьми.
Может, где-то в будущем время быть людьми?
Может, зря сегодня мы ждём ответ небес?
Может, преисподняя – это где-то здесь?
Это ли не знАменье? Глянь: поверх голов
Пышет адским пламенем злато куполов…
