«Песок – это посланник времени,
где в каждой песчинке
запечатлены лица ушедших поколений»
Ясимото Комуро (японской поэт хайку. XIV век)

Когда жители нашего округа, а теперь уже и не только, слышат слово шойна, перед взором каждого предстаёт весьма специфическая картина: полуразрушенный морскими штормами и сильными ветрами берег, корабельное кладбище по всей речной акватории, занесённые по крыши дома и редкие прохожие на улицах посёлка.
Неслучайно же кинематографисты, снимавшие документальные фильмы про Шойну, назвали эту местность заполярной Сахарой. В 90-е это были представители канала General geographic, а затем наши мосфильмовцы, питерцы и екатеринбуржцы. А уж сколько различный статей было написано про Шойну нашими арктическими соседями – скандинавами – не сосчитать. О шоинских песках писали даже японцы с китайцами, в общем, интерес к ней растёт год от года.
Говорят, привлекает она художественный глаз и воображение своим космическим пейзажем, очень древними золотыми песками и необычными миражами.
В российско-немецком журнале «Гео» ещё в 1996 году журналист Александр Митрич в статье «Пустыня по имени Шойна» писал так: «Пустыня по имени Шойна вот уже 70 лет медленно, но верно растёт на юг. До линии полярного круга – 230 километров.
В переводе с ненецкого (по словам старожилов) Шойна звучит как «место захоронения». Там, где у шоинских поморов теперь стоят дома, у ненцев когда-то были могилы, а там, где теперь могилы, у ненцев когда-то стояли юрты. Многие суеверные жители посёлка уверены, что в этом кроется ответ на вопрос, почему через 20 лет после основания Шойны на неё пошли
пески.
Версия вторая – это Жертвенный камень. В 50-е годы в Шойну прилетели военные. Они решили построить в 10 километрах от посёлка запасной аэродром. И свернули ненецкий культовый камень, который мешал строительству взлётно-посадочной полосы. Зря свернули, – считают немногочисленные местные ненцы: аэродром так и не понадобился, а через год после расправы с камнем на посёлок с моря поползли пески.»
Конечно же, в рассказах и пересказах заезжих журналистов многое можно напрочь опровергнуть. Например, слово «шойна» никакого отношения к ненецкому языку не имеет, поэтому и различных переводов тут быть не может. В Википедии я столкнулась ещё с одним толкованием названия: здесь сказано, что ненецкий вариант «шойны», звучит как «со’ена я» – возрождающаяся или возрождённая земля. Только, как говорится, «...истина дороже».
В действительности, ни один из них не имеет под собой лингвистической основы. Дело в том, что Шойна – это очень старое финно-угорское название. Не так давно мне повезло проехать по территории Республики Коми с Сыктывкара на север, и я сумела в этом убедиться. Что меня поразило: несколько раз во время поездки я встретила среди территориальных указателей названия: Шойна-вож(а), Шойна-пода, Кия-мыльк», в добавок ко всему ещё и Канин, Канинские пещеры – всё это рядом вдоль трассы на север Коми. Причём слова пода, мыльк или вожа принадлежат коми языку и переводятся как устье, сопка, речная мель.
Тут всё понятно, а вот слова Шойна и Кия с коми, также как и с ненецким, никак оказались не связаны. По историческим данным, они принадлежат древним народам, ровесникам чудских племён (а может, и самой чуди), которые жили в этих местах и перемещались на Север в незапамятные времена. Как оказалось, та же Шойна и Кия есть и на территории современного Ханты-Мансийского округа. Вот такая удивительная история!
Конечно, о каждом населённом пункте нашего округа можно рассказать много интересного. Только Шойна в этом списке всё равно стоит особняком – это отдельное «музыкальное произведение», где люди и песчаные дюны «поют» и живут вместе, потому что песок давно уже стал частью их жизни! Как сказал когда-то китайский философ Конфуций: «...песчинки – ноты бытия, звучащие в едином хоре...».
Действительно, песок – неотъемлемая часть жизни шоинчан. По этой причине все попытки переселения её жителей в более благоприятные места после признания территории Шойны сначала неперспективной, а затем зоной бедствия, – так ничем толковым не закончились. Люди не захотели покидать свои песчаные дюны. Мало того, многие из тех, кто уехал из посёлка ранее, вернулись или всегда готовы вернуться назад на свою родину.

О тебе не пели песен, Шойна...?!

У Алексея Пичкова, уроженца этих мест, есть одноимённое  стихотворение, а в нём такие строки: «..о тебе не пели песен, Шойна, ты запела о себе сама!». Шойна, действительно, запела о себе во весь голос ещё в 30-е годы прошлого века, тогда о ней заговорили как о новом заполярном Мурманске.
Уже в 1930-м на берегах одноимённой реки развернулось колоссальное строительство. Северные территории начали осваиваться жителями Архангельской области – мезенские, койдянские и майдянские, холмогорские поморы. Здесь было много рыбы и богатая сочной травой лайда. Тогда песок был в основном вдоль прибрежной акватории, а за пространством, где планировалось строительство домов, была именно лайда. Поэтому переселенцы быстро развели здесь скот. Через полтора года, осенью 1932-го, количество общественного скота составляло –
12 коров, 118 свиней и 26 рабочих лошадей. Кроме этого, 10 коров и два бычка, два коня и 29 овец были в частной собственности. Далее, вся живность «базы» множилась на местных пойменных лугах в геометрической прогрессии. Всех приехавших на побережье Белого моря в район реки Шойны местное население называло вербованными. Первые из них прибыли в 1930 году из Холмогор. Приехали сразу 50 рыбаков с семьями. Здесь не было строительной древесины, поэтому поморы везли с собой свои разобранные избы, рыбацкие сети, лабазы и, естественно, скотину. Установили на берегу сначала 5 домов, а затем пошло-поехало.. – баня, конюшня, склад и хозяйственные постройки. Тогда «база», как её именовали изначально, стала называться рыбацким становищем Шойна. Здесь всё чаще начали мелькать совершенно непривычные для слуха местного человека фамилии: Царёвы и Потроховы, Волчанские и Зезеговы, Безбородовы, Гудаевы, Дорофеевы, Саломатовы, Сопочкины, Рюмины, Пестовы, Широкие, Козьмины, Хайрулины, Гороховы, Герфановы. И завертелась, и закрутилась на берегах тихой тогда ещё Шойны-реки бурная трудовая жизнь. Как вспоминали позднее старожилы, работали весело, уставали, но вечером после трудового дня обязательно шли на танцы. Если не танцевали, то пели под гармонь. Гармонистов тогда в Шойне было немало! Шойна была полна надежды и веры в счастливое будущее. Её уже окрестили вторым Мурманском и предрекли долгую жизнь.
В 32-м заговорили не о становище, а о рабочем поселении, а позднее и посёлке Шойна. Активно строящийся населённый пункт назвали по имени реки. Известная по всему беломорскому побережью Шойна, также, как построенные позднее по её примеру посёлки, планировались как рыбохозяйственные базы. Но именно Шойну можно считать своеобразным экспериментальным населённым пунк-
том Заполярья: с неё начиналось развитие промышленного рыболовства и рыбообработки на Крайнем Севере. Здесь, на берегу Белого моря, был построен первый консервный завод.

Здесь должен быть северный порт!

Население посёлка росло за счёт сезонных рабочих, а затем и очередных партий вербованного люда. Приехавшие в эти места быстро поняли, что богатые рыбой и промысловым зверем берега Белого и Баренцева морей могут стать для них и их потомков второй родиной.
Промышленное освоение рыбных богатств молодого советского государства начиналось именно с Шойны: с первого, а затем и второго причалов, где одновременно могли работать около ста человек и выстраиваться под разгрузку десятки траулеров. Строительство полноценно работающего консервного завода было лишь делом времени: оно было принято на самом высоком уровне уже в январе 1932 года, а поздней осенью 1933-го завод был построен. Конечно, строили его не вербованные и не местные жители: в Шойну для этого была привезена бригада высококлассных специалистов, которым за очень короткое время было приказано построить здесь завод, привязав его технически к рыбообрабатывающей линии шоинского причала. Откуда были эти специалисты и куда они потом уехали, выяснить сейчас не представляется возможным. Мне удалось найти в интернете, что возглавлял строительную бригаду инженер Г. Эйхман. Кто он и откуда, как сложилась его дальнейшая судьба – информации нет. Но фотографию тех лет, подготовленную для отчётности, мне найти всё-таки удалось на интернет-сайте, посвящённом развитию консервного производства в СССР. Фото подписано просто и узнаваемо: «ноябрь 1933 года – база».
Газета «НВ» 1935-го года писала: в Шойне построен консервный завод мощностью 2,5 млн банок в год. Для производства вылавливается до 90 тысяч центнеров рыбы. Вот далеко неполный ассортимент выпускаемых заводом консервов: килька и корюшка в масле, сельдь по типу шпрот, камбала в томате, навага в масле, печень трески, варенье и компот из морошки, куропатка и гусь в собственном соку.
Шойна стала крупным центром рыбообрабатывающей промышленности Архангельской области. Вся эта продукция выпускалась под знаком «сделано в Шойне» и расходилась по всей стране: от Архангельска и Мурманска до Ленинграда, Севастополя и Ставрополя. Народ оценил вкус этой продукции по достоинству очень быстро. Вопрос риторический: пробовало ли её местное население? Думаю, нет! Кому нужны консервы, если рядом плавает живая рыба?!. Да и дороговато они стоили для шоинчан.
Сейчас очень трудно найти хотя бы этикетки от раритетных консервов, не сохранились они и в музее Нарьян-Марского рыбокомбината и окружном краеведческом музее.

Консервы, рыба и кирпич!

По данным Государственного архива Архангельской области: «Посёлок строится быстрыми темпами, возведены общежития для рабочих и квартиры для семейных, все они радиофицированы. Построен клуб, больница, работает школа, баня и МТС, организована моторно-рыболовная станция, склад и мастерская для вязки сетей.
Население посёлка росло: в середине 30-х число постоянно живущих здесь сельчан достигло 800 человек, а с учётом сезонных рабочих, по переписи 1939 года, в посёлке проживало 3 083 человека, из них 2 459 мужского и 624 женского пола».
В это время в Шойне началось массовое жилищное строительство. Появился целый посёлок, который возводил известный в округе мастер – Николай Богданов. Посёлок со стандартными двухквартирными домами так и назвали: Богдановским. Он до сих пор существует в Шойне, правда от «дворцов» (а по шоинским меркам 30-х, это были именно дворцы) к этому времени осталось дома четыре: одни погребены под песчаными барханами, другие – снесены в 80-90-е годы на дрова. Именно Богданов в своё время предложил использовать для строительства хозяйственных помещений не брёвна и брус, завозить который на Север дорогое удовольствие, а использовать для этого местную глину и каменную крошку с песком, наладив для этого кирпичное производство. В 1933-м в «НВ» была напечатана статья Богданова. Человек, о котором мы ничего до сих пор толком не знаем, сумел разъяснить и составить экономическое обоснование о необходимости строительства кирпичного завода в Шойне.В своём обращении он писал: «До сегодняшнего дня всё строительство в Шойне ведётся из собираемого с берега леса, который раньше служил только топливом. Делать ставку на него нельзя! Но выход есть. В Шойне есть полная возможность строить более прочные, чем деревянные, кирпичные дома. Из кирпича, который является огнестойкой продукцией, можно строить не только жилые дома, но и производственные предприятия. Наличие большого запаса глины в устье Шойны, гравия и гальки в 5-6 километрах, которые можно доставлять до базы на тракторах, может дать возможность организовать здесь полноценное кирпичное строительство. Кирпич и дикий камень – использование этих материалов смогут ликвидировать напряжённое положение со строительством в Шойне. Эту работу нужно развернуть как можно скорее. Если кирпичный завод заработает в полную силу, он сможет обеспечить в сезон кирпича на 4-5 зданий. Прораб строительства Шоинского рыбзавода Н.Я. Богданов»
Благодаря стараниям и упорству Богданова, кирпичное производство в Шойне всё-таки началось. Полноценный кирпичный завод, к сожалению, так и не был открыт, но найденная Николаем Богдановым производственная схема всё же дала определённые результаты. В 1935 году Богданов с десятью рабочими изготовляли и обжигали ежедневно от 5 до 10 тысяч кирпичей. Из него планировалось строить и жилые дома, и хозяйственные объекты. Если бы всё, о чём писал в «НВ» Богданов, осуществилось, кирпичный завод, так же, как и шоинский консервный, мог бы стать флагманом передового строительства не только в молодом Ненецком округе, но и на всём Севере Советской страны. По самым скромным подсчётам Богданова, шоинский кирпичный завод мог бы производить полмиллиона штук кирпича в месяц, тогда как на возведение одного восьмиквартирного двухэтажного дома, по его экономическим расчётам, нужно 350 тысяч штук.
Но до начала Великой Отечественной, кроме кирпичной бани, ему так ничего построить не удалось.
Правда, позднее старые кирпичные запасы долгое время ещё использовались для строительства и ремонта печей. И Богданову за это народ был очень благодарен, как и главному и единственному печнику деревни – фронтовику Александру Шишкину.

Шойну ожидало большое будущее, но...

Из архивной справки историка Николая Матафанова: «С 1940-х в Шойне находилась база флота рыболовецких колхозов Архангельской области. На рейде реки Шойны скапливалось до 70 сейнеров, производивших лов трески, пикши, морской камбалы, палтуса, зубатки, а также акул и скатов в Белом море, в районе мыса Канин Нос. На приёме рыбы с рыболовецких судов в Шойне работало три причала, сюда складывались штабеля с рыбой, с рыбоучастка Тарханово привозили туши добытых там белух. Все траулеры ждали, когда их разгрузят, чтобы снова уйти в море.»
В те годы Шойна давала стране около двух тонн продукции в сутки, приём и её обработка производились круглосуточно в три смены.
Река Шойна была глубоководной, в её акваторию заходили не только грузовые и торговые суда, но и морские пассажирские теплоходы: «Мудьюг», «Рошаль», «Канин», «Юшар». Они подходили прямо к причалам, давая возможность людям заходить на суда и спускаться по трапам прямо на сухую землю. Это было, действительно, чудо, если учесть сегодняшнее состояние реки.
Казалось, в те годы Шойна являлась символом процветания и образцом для многих, вновь созданных рыболовецких и рыбообрабатывающих населённых пунктов: Индиги, Белушья, Волонги, Носовой. Ей изначально было уготовано большое будущее.
В 1941-м году кирпичный и консервный заводы были закрыты в связи с мобилизацией всего, работающего на данном производстве, мужского населения.
В годы войны женщины и подростки, трудившиеся здесь, целиком переключились на обработку рыбы: засаливали в двухсотлитровые бочки и отправляли на фронт. В это время на причале работала ещё и салотопка, где растапливали рыбий жир, жир морзверя, белух, акул для нуждающихся в районах страны. Процесс продолжался и днём и ночью. Лозунг: «Всё для фронта, всё для Победы» стал основным для жителей заполярной Шойны. К работе подключили и тундровое население: вдовы, подростки 14-15 лет тоже работали на причалах, помогали обрабатывать морскую рыбу и мыть огромные чаны для засолки рыбы.
Шойна поставляла на фронт солёную треску, пикшу, камбалу, зимой – мороженую навагу и сайку.
Говорят, в военное время Шойна попала в списки стратегических объектов, подлежащих ликвидации. Гитлеровцы считали, что нужно уничтожить кирпичный завод, стереть с лица земли причал, куда подходили морские суда. Была составлена карта, которой пользовались немецкие лётчики. На ней отдельной линией выделены: морская и речная акватории, но, главное, предприятия, находящиеся рядом. В зону интересов фашистов попали и все шоинские рыбные причалы. Уничтожению подлежали кирпичный завод и салотопка, не говоря о погранзаставе. Акваторию Белого моря бороздили подводные лодки, практически каждый день Шойну осыпали фугасными бомбами. Других снарядов на Шойну фашисты тратить не хотели, поскольку быстро поняли, что все объекты здесь построены из дерева, и для них достаточно просто зажигательных бомб. Ученица школы тех лет Евдокия Канюкова вспоминала, что бомбили Шойну регулярно: «Ученики должны были бежать из школы или интерната в бомбоубежище. Только все эти объекты находились далеко друг от друга. Пока добежишь – самолёт уже улетел! Фугасные бомбы, конечно, помню, их песком засыпали, и фугасы уже не представляли опасности. Песок шоинский тогда всех спасал!»
Следы войны можно обнаружить в Шойне даже сейчас: старые бочки 1944 года из арсеналов «Вермахта», попавшие сюда с немецких подводных лодок, обезвреженные советские и немецкие мины, «останки» фугасов – всё это часть истории посёлка.
В годы войны в Шойну приехала большая группа людей, из захваченных фашистами территорий. Так к общей группе работающих на Победу появилась довольно многочисленная бригада эвакуированных. Всю войну Шойна принимала десятки семей со всего союза. Многие из них были готовы работать, кем угодно и где угодно. В это время многонациональная семья шоинчан выросла более чем на 100 человек. Постепенно, по мере освобождения советских территорий, люди возвращались в родные места, но некоторые так и остались в Шойне, до конца жизни работали в посёлке. Причины, конечно, у всех разные: одним некуда было возвращаться, других не пускали воспоминания, поскольку пришлось пережить слишком много, третьи создали здесь семьи и остались навсегда. Так или иначе Шойна стала для каждого второй Родиной, а для их детей, внуков и правнуков – первой и единственной!
После войны у Шойны была другая жизнь: пусть не такая светлая и перспективная, но, главное, ЖИЗНЬ! Хочется верить, что в списках ушедших деревень Шойна не появится никогда. Уж очень крепкие у неё корни. Да и людей, которые до сих пор считают Шойну своей родиной так много, что никто из них не позволит ей уйти в небытие.