В канун отмечаемого 20 ноября Дня памяти участников Великой Отечественной, воевавших в составе оленно-транспортных батальонов, хочется напомнить читателям о трагической судьбе одного из наших земляков, участника Второй мировой Николая Васильевича Талеева.

У нашей армии в каждый период ее развития было свое лицо. Например, защитника Родины времен Великой Отечественной сразу отличишь от любого другого солдата. В них меньше пафоса и больше истинного героизма, любви к Родине, потому что именно на их долю выпало защищать свою страну от внешнего агрессора.
По-разному сложились их судьбы, но для нас они навсегда останутся героями.

Письма на родину не уходили
Для рядового Николая Талеева, бывшего оленевода, Великая Отечественная закончилась только в 1959 году.
Хотя, можно считать, что она для рядового Талеева вообще не закончилась до осени 2002 года, до самой его смерти.
Мне, в силу моей работы в СМИ, повезло встретиться и поговорить со многими тундровиками – участниками Великой Отечественной войны, уходившими на фронт прямо из оленеводческих стойбищ Канинской, Большеземельской, Малоземельской и Тиманской тундр. Неповторимы их судьбы, бесценны их рассказы, каждый из которых – это хроника войны, пропущенная через сердца потомственных оленеводов, никогда не носивших солдатских шинелей и сапог, не умевших плавать, подчас плохо говоривших по-русски и в большинстве своем не умевших писать.
Когда я вспоминаю всех этих людей, перед глазами встает образ старого ненца с очень добрым и грустным лицом, а на ум приходят строчки из песни «Старый пастух»:
Ветер уснувший костер шевелит,
Искры уносятся к чуму.
Старый пастух одиноко сидит,
Думает тяжкую думу.

Снова идет он совсем молодым
Вместе с оленным отрядом,
Небо окутал густой черный дым,
Тундру терзают снаряды.

Быстро по снегу олени бегут,
Нарты скрипят осторожно.
Боеприпасы за сопкою ждут,
И не дойти невозможно.

За горизонтом запела заря,
Звезды сдают караулы.
Травы, багрянцем рассвета горя,
Капелькой крови мелькнули.
(Cтихи неизвестного автора)

Этот собирательный образ оленевода-фронтовика сегодня более всего напоминает мне Николая Васильевича Талеева.
Мы сидели с ним в комнате отдыха дома-интерната для ветеранов, и он смущенно, потому что из-за ранения плохо получались слова, рассказывал о своей солдатской судьбе.
Шел 1941 год. Ему, молодому оленеводу из Малоземельской тундры, тогда только исполнилось 19 лет. Как и многих его сверстников, Николая забрали на фронт в августе 1941-го. Это был самый страшный и тяжелый период Великой Отечественной войны: не хватало подготовленных солдат, не хватало оружия, Советская армия отступала.
Но когда я спросила Николая Васильевича, о каком эпизоде или событии времен войны ему больнее всего вспоминать, он ответил не сразу:
– Больнее всего от того, что я так ни разу не написал матери письмо с фронта, ведь она в тундре у меня тогда одна осталась. Я в начальной школе учился неплохо, изучал грамоту. А вот писем так и не написал...
Только в том не было вины молодого солдата, он готов был писать маме каждый день.
Но оказалось, что до 1937 года ненцев учили по латинскому, а не по русскому алфавиту. Буквы были иностранные, и писать письма таким «вражеским словом» Николаю запретили, а других букв он не знал. Так и не дождалась мать от сына писем с фронта.

Белоруссия родная, Украина золотая... Тундра милая моя!
В сентябре 1941 года весь призыв отправили на учебу в Холмогоры. Каждый день молодые солдаты маршировали и учились стрелять по мишеням. С того времени очень хорошо запомнилась фронтовику разудалая песня «Белоруссия родная, Украина золотая…» Она поднимала солдатам настроение, особенно когда идущий впереди взводный заливисто свистел. После месяца тренировок новобранцев отправляют эшелоном на Ленинградский фронт. И прямо в самое пекло с одной винтовкой на 20 человек. В первой же схватке с фашистами полегла половина холмогорских новобранцев, 32 сразу попали в плен, среди них оказался и рядовой Талеев.
Два долгих года, вплоть до самого прорыва блокады, Николай и другие военнопленные работали в немецком лагере: рубили лес, заготовляли бревна. Лагерь из 200 военнопленных был окружен колючей проволокой и охранялся специальной комендантской ротой, располагавшейся в 20 землянках.
Николай Васильевич вспоминал, что сначала фашисты кормили их два раза: утром и вечером давали концентрат и кипяток, но к концу срока, когда затянувшаяся блокада Ленинграда начала их раздражать, кормить вовсе перестали. Тогда многие и умерли.
До войны Николай нигде, кроме родной тундры, не бывал, поэтому и названия городов вроде Выборг или Синявино ему мало о чем говорили. Хотя именно эти слова чаще всего звучали в разговорах военнопленных и в грубых криках немецких охранников.
Когда наши войска прорвали кольцо ленинградской блокады и освободили военнопленных, для многих это стало лишь новым жизненным испытанием.
Их взял «на карандаш» НКВД, где очень быстро решили, что раз пленные заготовляли лес для фашистов, значит, их можно квалифицировать как пособников. По законам военного времени большинство солагерников Николая Васильевича Талеева попали в новые, уже советские, лагеря и штрафбаты.
Судьба пощадила тундровика. Когда солдаты Ленинградского фронта освободили лагерь, Талеев был истощен настолько, что его даже на работу уже никто не гнал. «Ввиду полной дистрофии и совершенной неграмотности» рядового отправили в госпиталь, там он пролежал три месяца, заново научился ходить, говорить и есть.
Казалось, удача повернулась к нему лицом вновь, когда накануне выписки командир медчасти пообещал отправить его на побывку домой. Николай Васильевич вспомнил, что после этих слов тундра и мать стали сниться ему каждый день. Иногда ночью он просыпался оттого, что слышал во сне звонкий лай своей собаки у чума. Она всегда это делала, если нужно было предупредить их с матерью о приближении постороннего к стойбищу Талеевых.
Он представлял, как обрадуется и засуетится мать, как она будет расспрашивать о том, где он был все эти долгие три года. А он будет ей рассказывать и пить чай, айбурдать и вновь ощутит, как родная тундра возрождает в нем былые силы и желание жить.
Видимо, ожидание скорой встречи с родиной позволило молодому организму Николая окрепнуть настолько, что командир одного из полков 3-го Белорусского фронта, куда был направлен рядовой Талеев, решил, что на побывку ехать ему незачем, пришла пора воинский долг Родине отдать. Так Николай Васильевич попал в Эстонию.

Помню – значит, живу
Около года воевал на 3-м Белорусском под командованием генерала Черняховского и маршала Василевского, получил тогда свои первые награды за боевые заслуги. Война близилась к концу, это понимали все – и наши, почувствовавшие силу и вкус Победы, и фашисты, терпящие одно поражение за другим.
И надо же было такому случиться, что почти перед самой отправкой дальше на Берлин снайперская пуля догнала Николая Талеева. Это случилось рядом с железнодорожным полотном. Трое его товарищей были убиты наповал. Николая тоже сначала посчитали мертвым, ведь никому и в голову не могло прийти, что человек, у которого осталось полголовы, разворочена челюсть и вместо лица сплошное месиво, жив. Он выжил, но лишился памяти.
Не помнил ничего: ни своего имени, ни откуда он родом, ни того, где он был и что делал все это время. Долгие 14 лет врачи пытались вернуть ему память. Он прошел почти все военные госпитали, ничего не помнил, но подсознательно пытался выжить. Николай Васильевич прошел не только около десятка военных госпиталей, но и несколько лет жил на Валааме. Там после войны располагались закрытые учреждения, где жили инвалиды – бывшие фронтовики, как и Талеев, лишившиеся памяти в результате ранений или контузий.
Наступил 1959 год. И по словам солдата, однажды он проснулся утром с мыслью: «До чего же метко научились стрелять фрицы. Наверное, немец в меня через бинокль выстрелил». И как будто бы и не было 14 лет беспамятства. Для него все еще был февраль 1945-го. С этой фразы к Николаю Талееву начала возвращаться память. Он вспомнил все и начал собираться к матери в родное стойбище колхоза имени Кирова. Но уже не было в Малоземелье такого колхоза и не было его матери. Она умерла, так и не узнав, что же случилось с ее сыном Колей.
В Нельмином Носе, куда приехал Николай Васильевич, его уже не ждали. Пожив какое-то время у своих родственников (благо, такие еще оставались в поселке), ветеран попадает в Оксинский, а затем Нарьян-Марский дом престарелых. Старый солдат прожил в индоме 35 лет и покинул этот мир в августе 2002-го.
Когда мы разговаривали с ним в последний раз, я спросила Николая Васильевича, что было самым главным для солдата на войне?
Он мне сказал так:
– Надо было выжить, не струсить, победить врага и вернуться домой. Но самое главное, чтобы дома тебя кто-нибудь ждал, это важнее всего…