Нынешний 2022-й год президент Владимир Путин объявил Годом сохранения культурного наследия народов России.

Примечательно, что в нашем регионе он начался с дней памяти известного лингвиста и этнографа – Матиаса Кастрена.

Ровно 180 лет назад этот уникальный учёный начал путешествие по тундрам Архангельской губернии. И стал первым человеком, попытавшимся записать с помощью латиницы и им же созданных дифтонговых обозначений эпические легенды и старинные песни древних самодийцев. По сути, дал старт сохранению культурного и исторического наследия тогда бесписьменного ненецкого народа. И начал он с территории Канинской и Тиманской тундр.

Человек, опередивший время

Именно так назвал Матиаса Александра Кастрена известный учёный-лингвист, исследователь языков аборигенных этносов Владимир Тан-Богораз. Он, являясь в 30-е годы ХХ века преподавателем Международного университета народов Востока, с нескрываемым восхищением отзывался о Кастрене.

«Кто в увлечении молодости не готов жертвовать жизнью за идею!» – эти слова Кастрена стали эпиграфом к изданному после его смерти 12-томнику. К сожалению, большинство его научных работ напечатаны на немецком и финском языках. Матиас Кастрен, хоть и назывался русским учёным финского происхождения, всегда оставался финном, прекрасно владеющим немецким, шведским, французским языками, а русский для него родным так и не стал. За его исследования и подвижнический труд Императорская Академия наук присвоила ему звание академика и профессора, а он всегда мечтал жить и работать на родине, в Финляндии, которая в те годы величалась Княжеством Финляндским в составе Государства Российского.

Такие люди – как Матиас Кастрен – достойны восхищения и памяти человеческой. Ради науки они не считались со временем, здоровьем, личными проблемами. Их называли бессеребренниками, фанатиками, сумасшедшими учёными, но не будь их, многие пласты истории, культуры народов, населяющих нашу страну, были бы утрачены навсегда. Сегодня учёных, готовых на подобные жертвы, фактически не осталось – время не то, технические возможности другие. Для того, чтобы изучать народы и языки, вовсе не нужно ехать за тридевять земель. Записывать от руки многовековые легенды и были, песни и сказания тоже не надо – есть телефоны, диктофоны и видеокамеры. Кастрен же в дневниковых зарисовках отмечал, что ему приходилось возить с собою фляжку с чернилами и постоянно греть её на груди, чтобы они не замёрзли и не подвели в самый неподходящий момент. Чернила, бумага и перо – были главными рабочими инструментами учёного. Помощник Эдвард Бергстади (недавно закончивший обучение в Петербурге по специализации «языкознание и художественное мастерство»), и специально подобранный в Мезени толмач (переводчик) – стали постоянными сопровождающими Кастрена в долгих и многотрудных путешествиях по северному краю, а потом и по Сибири.

Путешествие по седому Канину

Шёл 1841 год. После длительной командировки в северную Лап­ландию, где он с 1838 года изучал язык и культуру тамошних саамов или, как их в то время называли, лопарей или лапонцев, он решил продолжить изучение северных народов, переместившись в Архангельскую губернию и целиком погрузившись в изучение жизни и языка самоедского племени.

Зная, что образ жизни саамов и ненцев имеет много общего, он решил провести сравнительный анализ культурного, языкового, бытового и исторического наследия этих народов. И почти сразу нашёл немало сходного. В биографических воспоминаниях он писал: «Я с 15 лет был склонен к изучению разных языков, меня всегда интересовало сходство словарного и исторического наследия разных племён. Когда я брался за дело, я сам себе напоминал дешифровальщика, который распутывает и разгадывает великие тайны древних языкосплетений. Я возвращался к этой мысли постоянно, каждый раз убеждаясь в верности древнего библейского писания о Вавилонской башне, которое утверждало, что все племена и народы в далёком прошлом говорили на одном праязыке…»

В книге «Канин земля (XVI – начало XIX века)» исследователь истории Канина Михаил Василь­евич Гудаев пишет: «Готовя эту небольшую информационную справку, я использовал отрывки из книги «Полуостров Канин», изданной в Москве в 1929 году, исследователя С. Григорьева. Итак, «Зимой 1842-43 года Кастрен посещает южную часть Канина – Семжу и Несь. В декабре 1842 года он ездил из Мезени в Семжу с целью выучиться самоедскому языку. Следующий раз уже во второй половине декабря на лошадях он опять поехал в Семжу, чтобы поближе познакомиться с самоедским шаманом – тадибеем – посмотреть шаманское действо (последнее, впрочем, ему не удалось). Затем Кастрен, уже на оленях, добирается до Неси. В Неси продолжил учиться самоедскому языку, попутно изучая местные как самоедские, так и русские (поморские) нравы и обычаи. 19 января отправился к южному побережью Чешской губы и дальше в Тиманскую тундру до Индиги реки».

За время путешествия по Мезени и Канину учёный составил краткий словарь самоедского языка, что позднее ему очень помогло во время путешествия по Сибири. Ему посчастливилось запечатлеть генотипы ненцев разных тундр и определить не только их внешнее, но и языковое многообразие. Из поездки он привёз множество рисунков, которые позднее должны были стать иллюстрациями его научных книг и статей. Считается, что одно из таких изображений, привезённых с Канина, сделано рукой помощника Матиаса Кастрена Эдвардом Бергстади в тундре, и на ней в шуточной форме изображён сам исследователь и хозяева самоедского стойбища, в котором в 1843 году останавливались исследователи. Малица мужчине явно не по размеру, потому-то так несуразно он выглядит на репродукции. В этом же году Матиас Кастрен побывал в Пустозерске, затем в Усть-Цильме, Колве, где наряду с языком коми, он изучал и особенности языка тамошних самоедов.

Память о Немзя

У бесписьменных народов есть такая особенность: запечатлевать в памяти события, оставившие значимый след в жизни. Неважно, будет ли это рисунок, сказ или песня, или присвоение его имени кому-либо из представителей рода. Так получилось и с Матиасом Кастреном.

Почему-то и на Канине, и в Тобольске, и в Обдорске, куда позднее попал Кастрен, его называли Немзя или Немча. Он говорил, что со временем привык и даже был этому рад, поскольку новое имя «роднило» его с этими людьми. Он так и не узнал, что этим странно звучащим именем, которое переводилось просто – немец, самодийцы, остяки и вогулы называли детей. Когда писатель и этнограф Сергей Максимов путешествовал по Канинской тундре, то с удивлением отметил, что в самоедском стойбище Тарчея был мальчик по имени Немзя, он родился в то время, когда здесь жил и работал Матиас Кастрен. Родители ребёнка подтвердили этот факт. Правда, отметили, что дитя родилось болезненным. Малыш умер вскоре после рождения, а глава семейства сказал, что, видать, и тот, чьим именем назвали ребёнка, тоже будет недолговечным. Этот факт отражен в книге Максимова «Год на Севере», изданной в двух томах в Москве в 1859 году.

В биографии Матиаса Кастрена много тайн и загадок, которые он унёс с собой, уйдя в мир иной в возрасте 39 лет в 1852 году. Он не успел обработать и половины своих архивов, многие рукописи до сих пор находятся в библиотеке, носящей его имя, в Хельсинки. Здесь он, уже очень больной, страдающий глубоким поражением лёгких, полученным во время путешествия по Сибири, прожил последние дни. До самого ухода он преподавал в университете, писал научные статьи о родстве финского и языков народов Севера и Сибири, проводя их сравнительный лингвистический анализ. И до сих пор непонятно, зачем ему, уникальному финскому учёному с европейским образованием, понадобилось положить всю жизнь для изучения истории, этнографии и языков народов, которым в те годы было отведено место на скамье «некультурных, диких инородцев». А в своей статье «О родственных связях самодийских народов» он писал: «Я счастлив, что открыл для себя и для всех вас удивительный язык самодийских народов. Я счастлив, что кое-что из этих языков войдёт в историю. И в этом будет и мой вклад.»