Почему всё меньше оленеводов соглашаются кочевать и жить в чуме

Каждый год из 700 детей кочевников, оканчивающих школы-интернаты и колледжи на Ямале, около 500 больше уже не возвращаются в тундру.

Они, конечно, наведываются к родителям, помогают, но сами предпочитают жить в посёлках и городах. При этом и всё больше женщин не хотят жить в чуме, разделять «мужнину долю» оленеводов и рыбаков. Сегодня они становятся главными инициаторами «побега» из тундры.

Почему? Не означает ли это, что пройдёт год-другой, и в нашей стране уже не будет промысла кочевников с их самобытным вековым укладом. Об этом – в интервью с ведущим научным сотрудником сектора социально-экономических исследований Научного центра изучения Арктики Константином Филантом.

Его статья об уменьшении численности сельского населения в арктических регионах мира, написанная в соавторстве с другими российскими и зарубежными учёными, опубликована в последнем номере известного научного швейцарского журнала Sustainability.

– Константин, почему всё больше тундровиков сегодня предпочитают жить не в «прекрасной стране оленьей», а в посёлках и городах?

– Один из основных мотивов – желание обеспечить лучшее будущее для своих детей. Ведь каким бы ни был привычным уклад жизни для оленевода, как бы ловко он не управлял стадами, нужно понимать, что это всё-таки невероятно тяжёлый труд в сочетании с крайне суровыми условиями проживания. Мы же все хотим, чтобы у нас в доме были свет, вода, тёплый туалет. Тундровики – не исключение.

Ко всему, это ещё и промысел, можно сказать, на грани выживания. Только 20 процентов оленеводов владеют большими стадами, но при этом имеют средний уровень достатка, и лишь единицы – высокий. Вообще, чтобы жить хорошо, на каждого члена семьи должно быть не меньше 114 оленей. То есть, если в семье семь человек, то нужно иметь не меньше 800–1000 голов.

Все остальные семьи оленеводов в тундре не смогли бы выжить, если не помощь государства. Тундровикам в ЯНАО сегодня доплачивают при сдаче оленины, помогают с техникой, дровами, дают «чумовой капитал» на постройку национального жилища, а это шесты, нюки (изделия из шкур, которыми покрывают чумы), шкуры оленей – в общей сложности полмиллиона рублей, оплачивают обучение студентов и т.д.

Те, кто кочует уже не одно десятилетие, эту лямку, конечно, тянут, но они, как правило, хотят, чтобы их дети жили лучше. В более комфортных бытовых и социальных условиях.

Молодёжь оседает в посёлках и городах, потом приходит время, и они забирают к себе стареющих родителей, оленей передают родне, чтобы всё же иметь мясо. Ко всему это лишний повод съездить в тундру.

– Ваша статья в швейцарском журнале об этом?

– Изучая, как мигрирует сельское население мира в города, мы рассматривали коренные кочующие народы как часть этого населения. Во всём мире на протяжении последних десятилетий в арктических регионах происходит отток жителей из сёл. И мотивация по миграции одинакова как для кочующих, так и для оседлых.

Абсолютно такая же ситуация и на Аляске, и в Канаде. Люди везде одинаковы. Основные мотивы переселения в города – социальные и личные. Ни изменение климата, ни техногенные факторы практически никак не влияют на миграцию коренных народов Севера.

На Ямале мы собирали и анализировали информацию на протяжении почти десяти лет. И что показательно, статья в швейцарском Sustainability вышла уже после введения санкций по научному сотрудничеству с Россией. Что только в очередной раз доказывает: международному сообществу учёных и читателю интересны работы российских исследователей.

– Вот и мне интересно, а почему из тундры бегут главным образом женщины?

– Из тундры, как правило, не бегут, туда не возвращаются, а вот из малочисленных сёл и посёлков действительно бегут. Девушки, отучившись в школе-интернате, а потом в училище, уже не хотят возвращаться в тундру или село. Найти невесту для оленевода или рыбака – настоящая проблема.

И девушек понять можно, в них срабатывает базовый материнский инстинкт: вынашивать, рожать и воспитывать, обеспечивать жизнь ребёнка безопаснее в городе, посёлке. Ко всему, для родителей и детей – огромный стресс, когда подходит время отдавать их в интернат. Дети приезжают только на каникулы, и, по сути, растут оторванными от семьи.

Кроме того, на женщине оленевода лежит огромная часть работы. Она, например, должна поставить чум, когда семья переместилась с места на место. А это означает, что ей самой нужно тягать тяжёлые шесты, нарубить и собрать хворост, который надо ещё найти в условиях скудной растительности. Всё это должно быть ей физически под силу.

Мужчина и рад бы помочь, но он в это время занят оленями. Женщина выделывает шкуры. Кропотливо шьёт из них на всю семью одежду и зимнюю обувь. Причём, даже беременные женщины работают до последнего, пока не наступит время отправляться в роддом.

Вот почему всё меньше девушек соглашаются кочевать вместе с мужчинами, жить в чуме и воспитывать в тяжёлых условиях детей.

Думаю, процесс переселения в города и посёлки происходил ещё быстрее, если бы там была работа для мужчин. Женщине даже со средним образованием можно устроиться почтальоном, к примеру, продавцом, няней и так далее. То есть выполнять обычный женский функционал. Для мужчины, выросшего и воспитанного на национальном укладе, чаще всего работы в посёлках нет. Но при этом одним из мотивов для переезда в посёлки, а оттуда в города, мужчины всё же называют желание жениться.

– А как сказывается на детях, воспитанных в интернате, то, что они с ранних лет вынуждены жить в отрыве от семьи? Не возникает ли синдром, как у детдомовских ребят, когда они даже еду приготовить себе не могут?

– Это дети, выросшие между двух цивилизаций: их и поселковыми, городскими не назовёшь, поскольку годами они живут в замкнутом пространстве, им даже в магазин не приходится ходить. И к кочевой жизни они не привыкшие. Как бы их не пытались в интернатах обучать метать тынзей на хорей (метод, который используется при ловле оленей), строить чум и делать нарты, всё это, конечно, не заменит настоящей жизни в тундре. Когда ребята возвращаются домой, им нужно ещё два-три года, чтобы овладеть навыками настоящего оленевода.

– На Ямале сегодня самое большое поголовье в мире – 630 тысяч оленей. А сколько человек кочуют со стадами?

– По последним данным – 10,5 тысячи. В целом сегодня на Ямале около 49 тысяч коренных малочисленных народов Севера – ненцев, ханты, манси. Численность их растёт, но всё большая часть из них перебирается жить в населённые пункты.

– Тундровики легко адаптируются к городской жизни?

– У кочевых народов Севера, веками вынужденных приспосабливаться к очень сложным условиям жизни, открывается невероятный потенциал интеграции в городской социум. За какие-то 50 лет они совершили скачок в развитии: от общинной семьи – до цифрового общества. Некоторым народам для этого нужно было сто, а кому-то и двести лет. У всех оленеводов давно уже есть смартфоны, не хуже городских жителей они владеют технологиями. Так что они довольно органично входят в городской социум.

– Да, одна моя знакомая чумработница в Telegram зарегистрировалась раньше, чем я… Но не потеряем ли мы, общество в целом, уникальное, этническое сообщество, если все оленеводы однажды переедут жить в посёлки?

– Думаю, все тундровики, конечно, не переедут. Хотя процесс этот будет неизбежно нарастать. Сохранится и оленеводство. Только формы его трансформируются. Сегодня есть немало оленеводов, которые живут и работают в городе или посёлке, но у них есть животные, которых пасут родственники в общем стаде. Традиционный образ жизни не умрёт ещё и потому, что сегодня они работают в городе, а завтра едут в тундру помогать родственникам или рыбачить.

Но в целом кочующих оленеводов в мире сегодня уже практически не осталось. По той простой причине, что нет таких пространств и кормовой базы для оленей, как в нашей стране. Поэтому самое большое сообщество кочевников как раз в России. Но в остальном и в других странах прослеживаются все те же тенденции, что и в нашей стране. Численность сельского населения сокращается. И стремление к более качественной жизни касается не только коренных народов. Если взять статистику за сто последних лет, то в начале прошлого века 80 процентов населения России жило в деревнях, и только 20 – в городах. Сейчас ровным счётом наоборот. И центростремительный поток только усиливается. Что легко объяснимо: в мегаполисах легче найти более выгодную работу, сама жизнь там проще и комфортнее.

Елена Мационг,
«Российская газета»