На минувшей неделе губернатор Александр Цыбульский дал старт десятилетнему проекту развития округа. Заполярный регион постепенно движется к вековому юбилею. Но двигаясь в будущее, нужно не забывать о прошлом, о тех, кто вершил историю заполярного края.

Мы живём, листая день за днём свою жизнь на родной земле; обустраиваем свой дом, свой город или огород под спокойным небом. И не всегда сознаём, что вместе с другими создаём, творим историю своего края, историю своей страны. И конечно, думаем: ну, а что нас ждёт впереди – там, за поворотом? Там, за горизонтом...
Ненецкий округ шагнул в последнее десятилетие к своему вековому юбилею. Несколько поколений его жителей год за годом, десятилетие за десятилетием создавали своё будущее и – вот оно! Любуемся и гордимся: воистину, среди тундры Город вымахал. «Нарьян-Маром называется, Красным городом прозывается!» Так печорская сказительница Маремьяна Голубкова увидела его будущее в далёкие 30-е годы.
Многие талантливо и самоотверженно трудились, создавая грядущее: строили посёлки, причалы, аэродромы, осваивали тундру и воспевали её. Но чьи имена вписаны временем в летопись Ненецкого края? Чьи судьбы навсегда повенчаны с его историей, остались в памяти людей и назидание потомкам?
Потребность личностной истории в обществе была все­гда. Это история «в ликах». В ней есть яркое имя и драматическая судьба Аркадия Евсюгина: первого грамотного ненца в Тиманской тундре, первого из ненцев выпускника Института народов Севера, секретаря Ненецкого окружкома партии, депутата Верховного Совета СССР и первого из ненцев «врага народа» с 25-летним сроком лагерей и каторжных работ…

Юность

Это сродни чуду: какой-то отчаянный человек с громоздким фотографическим аппаратом добрался весной 1917-го до северного села Верхняя Пеша у льдистого моря и оставил для истории фото семьи писаря самоедского старшины Тиманской тундры: Дмитрий Евсюгин, супруга его Анна Андреевна и семилетний сын их Аркаша. По этому случаю стулья на снег вынесли, принарядились: хозяин в суконном костюме с жилеткой, при галстуке, и – цепочка выглядывает – при часах! На хозяйке светлые шаль и кофта; сын в матроске – как у царевича в столице, но с подпояской. На ногах отца самоедские тоборы, у хозяйки – оленьи пимы, у мальчишки суконные катанки – холодно ведь, хоть и солнце… Да за такой снимок и песца отдать не жалко!
Аркадий рос в грамоте – отец его сам учил; скоро Псалтырь вместе читали – высокие слова этой книги, певучая речь в храме заслоняли юную душу от уличной разбитной и грубой говори. Но малец своенравным был: набегается, никак не засыпает; тогда мать ему вечерние молитвы «на сон грядущим» читает... Отец-то всё время в разъездах по тундре, по чумам. А в марте 1918-го поехал в Мезень, на уездный съезд Советов, доставить и зачитать «Наказ» общего собрания кочующих самоедов Тиманской тундры. Старшина поставил печать и, отдавая писарю своих подсанных, заверил: «Хорошо повезут!»
При церкви приходская школа была, но Аркадий без охоты учился. «По дому дел много – матери помогать надо» – так себя оправдывал, пока не пришёл миг, определивший всю его драматическую жизнь.
Отец из Мезени вернулся тяжелобольным. В тот год по всему Северу «испанка» как чума гуляла, косила многих; не обошла и Митрю-писаря. Умирая, Дмитрий Трофимович вдруг глаза раскрыл и строго произнёс: «Мать, ты учи его!» Помолчал, нашёл глазами сына, добавил: «А ты, болван, учись!» Закрыл глаза и будто сам себя погасил. Мать, руки заломя, запричитала, закричала, заплакала. Сын молча, будто выполняя приказ, кинул сумку через плечо и отправился в школу.
Завет отца Аркадий свято помнил. Школу не бросил и от работы не бегал: летом с матерью сено ставил, зимой силья на зайцев и куропаток ладил, навагу ловил. И жадно читал всё, что под руку попадалось. Лучшим учеником стал, быстро писать и считать научился. Крестьяне стали к нему подходить с разными просьбами: расписку написать по делу, прошение какое… Даже «канцелярией» прозвали. А в 16 лет взял его в помощники председатель пешского кооператива – летом грузы с парохода принимать, записывать в книгу амбарную, учёт вести. Тут и обратил внимание на шустрого и знающего своё дело парнишку член Архангельского губисполкома Сапрыгин, ехавший по тундрам кооперативы создавать. Прощаясь, подозвал Аркадия: «Учиться тебе надо, парень. Грамотных людей не хватает... Приедешь в Архангельск, найди Комитет Севера».
Тем же летом последним пароходом и уехал Аркадий учиться. Сапрыгин определил его в губернскую совпартшколу. Но через год отправил работать секретарём Тиманского тундрового Совета – «в тундре ни одного грамотного»! Но обещал: «Потом направлю на учёбу в Ленинград. Тарем?» Аркадий ответил: «Тарем тара! Если надо, так и сделаю».
В тундре создавался первый на Крайнем Севере национальный самоедский округ. Остро нужны были грамотные ненцы. Сапрыгин сдержал своё слово и в сентябре 1930-го направил Аркадия в Институт народов Севера. Новый студент, избранный секретарём комитета комсомола, и в этой среде проявил характер, дерзко заявив, что «для создания ненецкой письменности нужна не латиница, а кириллица – русский алфавит, близкий самоедам!» Его поддержали студенты-северяне и даже объявили бойкот лекций профессора, автора ненецкого букваря на латинице. Дело дошло до Москвы. Созданная комиссия учёных и специалистов решила: русский алфавит будет основой для письменности всех народов Крайнего Севера! В мае 1933-го лучший выпускник ИНСа Аркадий Евсюгин мог выбирать, но он поехал работать не в Москву (пригласили в ЦК комсомола), не в Архангельск (оставляли в Комитете Севера), а в Ненецкий округ.

Зрелость

Евсюгин оказался первым, кого, принимая на работу, первый секретарь окружкома партии Проурзин не спрашивал: «Сырое мясо ешь? Оленью кровь пьёшь?» Знал: перед ним ненец. В Нарьян-Маре свирепствовала цинга, умирали взрослые и дети, а болели все, кроме ненцев.
Романтичные годы «советизации» тундр, рождение национального округа, коренные жители которого веками назывались не иначе как самоеды, выдвигали талантливых ненцев, готовых верой и правдой служить своему народу и строить лучшую жизнь. Таким был и Аркадий Евсюгин, новый секретарь Большеземельского райкома партии. Зоной ответственности 23-летнего руководителя стала целая страна – от Печоры до Полярного Урала, от посёлка Хоседа-Хард на юге до Ледовитого океана на севере. На побережье, где на летовку собирали свои стада оленеводы Большой тундры, надо было со­здавать артели, товарищества по совместному выпасу оленей или колхозы – строить новую жизнь… А это – собирать бедняков, беседовать, выступать, объяснять, кто теперь хозяин в тундре… Он услышал много жалоб на работников Вайгачского конц­лагеря: часто требуют оленей, нарты для переброски грузов и людей; берут мясо, рыбу, но не платят, только бумажки пишут… Евсюгин сказал: справедливость восстановим! Никто так и не узнал, как ему это удалось. Но на торжества в День оленевода грозный лагерный начальник приехал с бухгалтером и мешком денег: «Помогите разобраться! Они же все на одно лицо!» Поражённые оленеводы тогда и дали Евсюгину прозвище, о котором узнала вся тундра: Явлэй Ерв (Яростный Начальник).
Советская власть, безбожная по определению, исповедуя теорию «классовой борьбы», безжалостно лишала жизни людей –
дворян, царских офицеров, капиталистов, священников. С ними исчезали такие явления и понятия, как страх божий, добротолюбие, благотворительность, милосердие. И безбожная власть становилась бесчеловечной. Она разделила и народ тундры: лучшей жизни, по теории о классовой борьбе, заслуживали бедняки, батраки, малооленные ненцы – трудящиеся, а кулаки, много­оленщики, богатые торговцы и служители культа шаманы – эксплуататоры – обрекались на лишение прав, лагеря, расстрелы… Евсюгин, убеждённый и преданный политике партии коммунист, свято верил в справедливость репрессий, пока они не коснулись тех, кого он знал много лет по жизни, учёбе, работе. Его одолевали сомнения.
В январе 1936-го он выезжает в Нарьян-Мар с беременной женой на оленьих упряжках; пурга задерживает их в пути, и он сам принимает роды в почтовом чуме. Дочь Надежда, как и мама, стала, со временем, педагогом.
В 1936-м Аркадий Дмитриевич Евсюгин избран вторым секретарём Ненецкого окружкома ВКП(б). Он курирует работу морского порта по снабжению Воркутинского угольного рудника оборудованием, что идёт морским путём из Архангельска; участвует в организации перелётов в Арктику и на Северный полюс знаменитых экспедиций, в том числе папанинской. В августе 1937-го его избирают первым секретарём Ненецкого окружкома ВКП(б), а труженики ненецкого колхоза «Харп» выдвигают в депутаты Совета Национальностей Верховного Совета СССР.

И вечный бой

Летом 1938-го Евсюгина вызвали в Архангельск «на новую работу», отправили в Красноборск возобновить отправку плотов из запани Дябрино. Там разра­зилась эпидемия малярии: и работать некому, и лечить нечем. Как депутат Верховного Совета он, одну за другой, отправлял в Москву требовательные радиограммы. И необходимое лекарство – хинин – было доставлено самолётом. Вскоре плоты пошли по Двине… Аркадий Евсюгин выполнил «поручение партии» и в день возвращения был арестован прямо в здании обкома ВКП(б). Одновременно, по обвинению в создании «контрреволюционной вредительской группы правых», НКВД арестовало почти всех руководителей округа. Следствие, с унижениями, издевательствами и пытками бессонницей длилось почти год. За независимое поведение и дерзкий характер на следствии Евсюгина помещают в карцер. Но разбирательство «бунта» даёт ему возможность доказать надуманность обвинения в терроризме. Летом 1939-го, в Нарьян-Маре их дело рассматривает не расстрельная Военная коллегия из Москвы, а выездной Архангельский областной суд и приговаривает всех к различным срокам. Евсюгину – 25 лет лагерей и 5 поражения в правах. Год тюрьмы НКВД, 15 лет каторги на касситеритовом руднике в Магаданской области, из которых 9 – на подземных работах; утрата друзей и семьи (жена умерла в 1943-м, дочь выросла без отца) – таков, после ареста, скорбный трудовой и жизненный путь талантливого сына тундры, одного из первостроителей Ненецкого национального округа.
Верховный суд РСФСР в июне 1954-го отменил приговор и прекратил дело «за недоказанностью обвинения», но Евсюгин борется за полную реабилитацию: восстановите весь партийный стаж, отмените унизительную повинность являться в милицию для «отметок»; верните работу, отобранную арестом и лагерем! Яростная настойчивость и неукротимая энергия помогли ему преодолеть, казалось всем, непреодолимые преграды, и в 1959-м его избирают председателем Большеземельского райисполкома – там, где он в 1933-м и начинал секретарём райкома.
Ликвидация районов в Ненецком округе снова оставила его без работы. Он устраивается в рыболовецкой отрасли, заведует коммунальным хозяйством Нарьян-Марского горисполкома (1959–1965). Но активная политическая и партийная работа для него «заказаны». Таковы были меры негласной политической опалы для жертв политических репрессий. И всё же судьба улыбнулась ему, одарив любовью к удивительной женщине. Александра Михайловна Сосульникова, будто в ожидании своего избранника, 15 лет работала в Нарьян-Маре учительницей и одна воспитывала двух дочерей. Они стали прекрасной парой и, выйдя на пенсию в 1968-м, вместе покинули Ненецкий округ – их ждал Краснодарский край. Удивительно: в июне 1954-го, заполняя справку об освобождении из лагеря, он в строке: «следует к месту жительства» вписал: «гор. Краснодар» – с Колымы казалось, что это самый тёплый город страны. Живя в солнечном Армавире, он ежегодно бывал на родине – в тундровых посёлках, Нарьян-Маре, Ленинграде. Опыт жизни, память детства и собранные в поездках материалы легли в основу книги по истории и этнографии родного края «Ненцы архангельских тундр». Долго хранившиеся в семейных тайниках тетрадки с записями лагерных воспоминаний стали содержанием автобиографичной книги «Судьба, клеймённая ГУЛАГом». В 1983-м уходит из жизни жена. Все оставшиеся годы он посвятил своим землякам. Хорошо зная нужды пастухов-оленеводов, ненецких вдов, национальной интеллигенции, он до конца дней своих защищает их интересы настойчивыми обращениями к местной власти и правительству, публикациями в печати. В фильме «Вайгач» (режиссёр В. Рассказов, автор В. Толкачёв), снятом в 1989-м творческой группой Архангельского телевидения, он заявил: «Я был первым и последним из ненцев, избранных на должность первого секретаря окружкома партии… До сих пор нет ни одной фигуры, ни одной личности, ни одного лидера, который бы сказал веское слово от имени ненцев, к которому бы прислушались, с которым бы считались… Нет этого слова!»
Коммунист с 60-летним стажем, раньше многих осознавший грянувшие в стране перемены, он писал другу в январе 1992-го: «Капиталистическое общество самотёком не придёт, его надо создавать. Общество расколется: будут миллионеры, средний класс, сельские труженики, наёмный рабочий класс – этих большинство; и бедные, нищие, пьяницы, проходимцы, не желающие работать, проститутки и преступники. Этих тоже немало будет в такой большой стране, и становление капиталистического общества затянется на десятки лет…»
Умер он 15 декабря 1994-го, за месяц до своего 85-летия. Похоронен в Армавире рядом с женой. В Архангельске живёт дочь Надежда Аркадьевна (ветеран народного образования); внучка Валентина Синицкая, предприниматель, есть и правнуки.
Сохранилась видеозапись его интервью: «Я не согласен с теми людьми, которые меня представляют мучеником и жертвой. Я это отрицаю! Я был всю жизнь и продолжаю быть активным борцом с произволом и беззаконием, за победу справедливости и желание трудящихся жить хорошо…»
Таким и продолжает он жить в своих книгах, в кинофильме «Вайгач» и романе «Закон капкана», где главный герой – Аркадий Дмитриевич Евсюгин – участник всех исторических событий ХХ века на Северах России от Ленинграда и Нарьян-Мара до Магадана и Колымы.

Виктор Толкачёв