Вот ведь как бывает! Девушка и юноша родились и выросли в одном округе. Только он жил на острове Колгуев, а она – в Большеземельской тундре. А шанс встретиться у них появился далеко от родной земли, в Санкт-Петербурге, который тогда еще носил имя Ленинград.

Молодые люди поехали учиться в Ленинград: он – на партийного работника, а она – в институт народов Севера. В 1935 году они поженились и вернулись в свой северный край. Так рассказывает о родителях улыбчивая женщина, актриса театра «Илебц», мастерица декоративно-прикладного творчества Нина Ивановна Баркулёва.

– Из Ленинграда папа с мамой приехали уже с ребенком, моей сестрой. Папа стал партийным работником, секретарем парторганизации. Мама работала заведующей Красным чумом. Я помню, как она сама рисовала календари, тогда ведь не было печатных. И пела песни. Многие песни, которые я сейчас пою, знаю от нее.

Военное детство

Воспоминания о детстве – самое дорогое, что есть у человека. Даже если эти годы пришлись на пору войны, как у Нины Ивановны. Она хранит память детства особым способом: за несколько часов беседы ни разу не упоминает о войне. А может, дело еще и в том, что родная тундра защитила своих детей от ужасов вражеских атак, страшного голода и других примет огненного времени.

– Мы жили в чуме, кочевали с места на место, – вспоминает моя собеседница. – Семья у нас была большая, росло пятеро детей. Я была неспокойной, в отличие от старшей сестры. – Та была тихая и меланхоличная. Помню, у матери, у отца, у братьев и у нас с сестрой были свои упряжки. Она упряжку ведет, так олень еле-еле идет, она его тихонечко тычет. А я ее саму сзади поторапливаю: «Гони оленей-то!» Росли мы с отчимом. Мне два года было, когда мама овдовела. Потом она вновь замуж вышла. В тундре ведь тяжело без мужика. Отчим был у меня золотой человек. Хоть я неродная ему, никогда меня не ругал, и мама у меня тоже спокойная, это я почему-то дикая... – смеется Нина Ивановна.

Она вообще мастерица смеяться. Мы знакомы не один год, и, помнится, улыбчивая неночка сразу запомнилась мне. Трудно поверить, что за ее плечами больше семи десятков лет трудного, а порой и трагичного жизненного пути.

Мечтала стать учителем

Семь классов Нина закончила в Коткино, восьмой – в школе-интернате Нарьян-Мара. Привык-нув с детства нянчить братьев, девушка еще ребенком выбрала себе профессию – хотела стать учителем.

– Сестра была на три года старше, она уже училась в педучилище. Я смотрела, как она возится с детьми, и думала: обязательно учителем буду. А отчим и говорит: «Из вас двоих одна – учись, вторая пусть останется маме в чуме помогать». В старые времена ведь как? Обуви нет, одежду в магазине мы не покупали – все сами шили. Вот в чуме я и осталась. Шить меня мама научила. Помню, дала шкурку, я ее выделала сама, руками разминала, пока совсем мягонькой не стала. Из нее сшила первые летние бурочки, вроде неплохо получилось...

Со свойственным ей оптимизмом Нина Ивановна не долго унывала, что не удалось получить диплом педагога. Что поделаешь? Надо жить дальше. Устроилась на ферму в родном Хонгурее. А потом, когда сельское хозяйство на Севере стало приходить в упадок, сообразительную работницу взяли в колхоз.

– У меня ведь голова как ЭВМ! – шутит Нина Ивановна. – Председатель заметил да и взял в бухгалтерию. Поначалу перед глазами был темный лес – дебет–кредит. Но я быстро освоила и стала кассиром. У меня уже четверо детей было. Бывало, дочка заболеет, а на больничный не уйти, работы много. Так я детей брала в бухгалтерию. На сейф старшую посажу, она сидит и песни поет. Я ей: «Не пой тут, нельзя!», а она не слушает: «Ты-то везде поешь!»

И это было правдой. Едва перебравшись из тундры в Хонгурей, Нина Ивановна пришла в клуб. Талантливую девушку сразу приняли в хор. Так началась ее творческая судьба.

Любовь – одна на всю жизнь

К счастью, Сергей, муж Нины Ивановны, против увлечения жены не возражал.

Уважение и доверие тридцать три года было основой семейного счастья Баркулёвых. О супруге Нина Ивановна говорит мягким теплым голосом, не употребляя прошедшего времени. Видно, что за четыре года она не привыкла, что его нет рядом.

– Дружили наши сестры, они и познакомили нас, – вспоминает Нина Ивановна. – Он за мной и в Хонгурей поехал, а куда денется – полюбил! Ему 29 лет было, а мне – 34 года, я поздно замуж вышла. Прожили мы 33 года как один день.

За заботами и трудами летели годы. Подросли дети, поступили учиться.

– Младшая пошла в медколледж, средняя – в зооветтехникум, сын – на тракториста в ГПТУ, а старшая дочь уже работала учителем в Нельмином Носе, – вспоминает Нина Ивановна. – Трое учились одновременно. За общежитие плати, на питание – высылай. Не хватало денег. Я бралась бурки шить. Днем работаю, ночами шью бурки, а Сергей помогает. В два ночи ложилась, в пять вставала. Мы с мужем по пятнадцать пар в месяц сдавали!.. Столько лет вместе прожили и никогда не ругались. Очень хорошо мы с ним жили...

Сергея не стало 1 мая 2010 года. Что произошло в тот весенний день, знают только он и его убийца. Нина Ивановна, вспоминая того человека, меняется на глазах: взгляд становится жестким. Десять лет колонии строгого режима: такого ли приговора ждала она для того, кто осиротил ее детей и внуков? Такого ли наказания достоин тот, кто одним росчерком ножа подписал смертный приговор ее женской судьбе?

Полгода женщина не находила себе места. Потом поняла: в Хонгурее, в опустевшем семейном гнезде, оставаться нельзя. И поехала к детям в Нарьян-Мар.

«Илебц» – значит «жизнь»

Дети приняли хорошо, но душа не могла найти покоя. Нина Ивановна пошла в церковь, чтобы найти ответ, как жить дальше, в чем черпать силы и где найти душевное тепло для детей и внуков.

– Тогда батюшка Антоний работал. Рассказала ему про мужа, плачу, остановиться не могу... Он мне сказал: «Не упивайся своим горем, иди к людям». Молитвы почитал, поговорил со мной...

А через некоторое время ей представилась возможность сыграть в ненецком театре «Илебц». В переводе с ненецкого это слово означает «жизнь», и участие в самодеятельном коллективе действительно вернуло женщину к жизни.

– Роли мне нравятся, я ведь свободно владею родным языком, – говорит Нина Ивановна. – Помню, однажды, всей семьей сидим, чай пьем. Сергей во главе стола сидит, дети по бокам, я – напротив, у каждого свое место. Я им говорю: «Слушайте, как папа с вами разговаривает». А младшие совсем еще маленькими были, заявляют: «А мы не любим слушать, как ненцы разговаривают!» Я им говорю: «Тогда встали и вышли из-за стола!» Родной ведь им язык-то...Внуков учила ненецкому, так один из зятьев мне говорит: «Не надо их ненецкому учить». А я ему: «Зачем тогда на ненке-то женился?»

В свои семь с лишним десятков лет она не устает хлопотать и об отдельном жилье. Хотя у нее есть льготы, дающие право на получение жилья, женщина все еще «кочует» от одной дочери к другой:

– Живу у детей, а насчет квартиры ничего не говорят определенного, завтраками кормят. Я уже надоела в соцзащите как горькая редька! Льгот у меня полно: я – дитя войны, ветеран труда и инвалид первой группы, есть льготы. А вот квартиры нет. Я уже и в Общественной приемной была, четыре года своего добиваюсь. Я знаю, конечно, что люди и больше ходят... Благо, у меня дети такие, что не бросают.

Сегодня у Нины Баркулёвой нет ни минуты свободного времени: каждый месяц, каждая неделя наполнены яркими событиями: участие в фестивалях, форумах, выставках по всему округу и далеко за его пределами. Она выступает в составе театральной труппы, кроме того, ее приглашают на мероприятия всероссийского и международного масштаба как уникальную мастерицу, хранительницу традиций народного ремесла. Диву даешься, как при таком темпе жизни она успевает быть самой лучшей мамой для дочек и бабушкой для семерых внуков.

– Дети у меня хорошие, дружные. Всегда росли спокойными, а внуки – не знаю, в кого такие шпанята! Внук с утра глаза открывает, сразу спрашивает: «Бабушка, ты меня любишь?», а я ему в ответ: «А ты меня любишь?». Он мне и говорит: «Еще посмотрю на тебя, как вести себя будешь», – улыбается Нина Ивановна, уверенная в том, что – да, любит.

Ее трудно не любить. Следуя трудной дорогой своей судьбы, преодолев горе потери мужа, похоронив воевавшего в Чечне сына, она сумела сохранить огонь любви к жизни в своих глазах, а самое главное – не растеряла умения делиться этим огнем с окружающими. И если плакать, то тихо, чтобы никто не увидел. А если смеяться – так искренне, от души, назло бедам, преодолевая горе, невзгоды, разлуки и саму смерть.