На белой солнечной морской набережной женщина продавала маленькие картины с местными пейзажами, написанные маслом на картоне. Море, горы, бухты, солнце, цветение…
И тут неожиданно вспомнились мои детсадовские картинки – с тундрой, чумами, ненцами в национальных одеждах. Вот бы взглянуть сейчас хоть на одну. Прошло столько лет…
А ведь в том возрасте я ни разу не видела ни тундру, ни одного чума. Откуда же... И потянулась, потянулась ниточка воспоминаний.
Сначала всплыло отчество. Потом имя. Потом, очень-очень смутно, красивое лицо, высокая женщина... Галина Геннадьевна. Да, так её звали, и это она учила меня рисовать чумы и ненцев.
В детском саду я не могла спать в тихий час. Мы дожидались, когда все дети уснут, и Галина Геннадьевна давала мне знак. Я поднималась, и мы шли рисовать. Это было действительно здорово. Может, таким воспитательным методам не обучают в специальных учебных заведениях, но это было лучшее, что эта воспитательница могла для меня сделать. И я так благодарна, дорогая Галина Геннадьевна…
Вспомнилась ещё одна женщина. Из того же детского сада. Надо же, никогда её не вспоминала. Солнечный день даёт большие тёмные тени – есть, кажется, такое в живописи.
Видимо, поэтому и вспомнилась, чтобы ещё ярче стало воспоминание о Галине Геннадьевне. У этой, второй, были совсем другие педагогические приёмы, через публичное унижение человеческого достоинства. Видимо, она считала, что у детей нет достоинства, а может, просто их не любила.
И вот ведь как работает память, совершенно не помню ни имени её, ни лица.
А хорошее помнится чётко и долго, даже удивительно, как долго.
Юрий Семёнович… тренер по лыжам. Его балок находился около третьей школы. Мы, девочки-лыжницы, сидели в этом балке по выходным и после школы. Мазали лыжи, пили чай с печеньем, угощал Юрий Семёнович. Кажется, была печка и, помнится, потрескивали дрова…
Сейчас мне представляется, что Юрий Семёнович был похож на героев Джека Лондона, и внешностью, и поведением. Такой суровый и сдержанный. Вот что удивительно, не помню его голос, его манеру говорить, что он вообще разговаривал с нами. Но уж точно никогда не сюсюкал. Всё очень сдержанно. Но как же невероятно тепло и уютно было нам в его балке. Думаю, он любил нас, детей, этот молчаливый человек.
В начале зимы Юрий Семёнович на буране со специальным приспособлением прокладывал лыжню в лесу. И мы ездили с ним. И на гладком искрящемся снегу появлялись двойные полосы. Всё это вызывало и до сих пор вызывает такой восторг и благодарность за этот восторг…
Спустя десятки лет, когда на улице мороз и солнце, мне вспоминается это лыжное детство, навсегда связанное с Юрием Семёновичем.
И есть ещё одно зимнее волшебное воспоминание. Иногда, нечасто, но регулярно, откуда-то из глубины Кармановки выезжал человек на лошади, запряжённой в большие сани и двигался мимо нашего дома.
Уловив постепенно график его проездов и выяснив, что в это же самое время мне надо ехать в ту же сторону, на секцию, я стала поджидать его. Когда лошадь медленно приближалась ко мне, я глазами спрашивала ездока в тулупе: «Можно?» – и кивала головой на сани. Мужик так же, кивком головы, отвечал: «Валяй». Я с восторгом запрыгивала в сани и ехала полулёжа, с гордостью поглядывая по сторонам. Как же это было здорово! Спасибо большое тебе, незнакомый дяденька!..
Однажды на уроке рисования в начальной школе учительница показала нам картину, на которой были изображены поля, леса, дорога, всё заснеженное, и спросила: есть белый цвет на картине?
– Да, да, – зашумели все мы, не улавливая подвоха, – здесь всё белое, всё в снегу.
– А теперь присмотритесь внимательнее. На картине совсем нет белого цвета. Снег может быть розовым, голубым, зелёным, фиолетовым, даже чёрным, но только не белым.
Это так поразило меня, что я пересмотрела массу картин с изображением зимних пейзажей. Нигде не было белого цвета. Волшебство!
Это вспомнилась учительница Любовь Адольфовна.
Она поразила меня сразу, как только впервые появилась в нашем классе. Совсем молоденькая, наверно, только окончившая училище. Всё в ней было такое, невиданное мною раньше. Она ходила по-другому, говорила по-другому, выглядела иначе. В ней чувствовалась какая-то свобода. Она казалась мне инопланетной, неземной, нездешней. И научила меня видеть по-другому.
Как-то я нарисовала иллюстрацию к книге «Тимур и его команда», маленькую девочку у цветущих кустов, с плюшевым мишкой в руке. Мне очень нравился мой рисунок. Я принесла показать его Любови Адольфовне. Она спросила: «Можно я чуть-чуть подправлю?»
Мне, конечно, это было за честь.
Она сделала несколько лёгких движений, и мой хороший рисунок стал прекрасным.
Этим лёгким движением Любовь Адольфовна полностью закрепила во мне убеждение о своей инопланетности и волшебности.
В пятом классе, кажется, мы начали изучать английский язык. Это была безумно интересная игра! Учительница шумно врывалась в класс, двумя руками что-то искала в своём портфеле и спрашивала по-английски: «О! Что это у меня в портфеле?». Мы заворожённо ждали – что же там у неё? А у неё всегда были самые неожиданные сюрпризы: «O! It`s a fork!» или «O! It`s a spoon». И доставала из портфеля вилку и ложку.
Это была Ольга Авенировна.
Я обожала её уроки. Они были всегда интересны. Думается, потому, что педагог сама обожала то, что делает. Не отбарабанивала программу, как делают некоторые, чем навсегда убивают в детях всякий интерес к преподаваемой науке, а делилась с нами своей любовью.
Ольга Авенировна всегда была очень живая на уроках, всё в ней кипело, бурлило и интриговало, равнодушным остаться было просто невозможно. Учась в университете, я с благодарностью вспоминала её. Оказалось, многие в моей английской группе двух слов связать не могли, хотя тоже в школе несколько лет изучали язык. Наверное, им просто не повезло встретить Ольгу Авенировну.
А я была одной из лучших в группе по английскому, и на меня нарадоваться не могла наша преподавательница Полярина Тимофеевна, дочка известного писателя Пэли Пунуха, кстати уж сказать, певца тундры и в былые годы сотрудника окружной газеты «Нярьяна вындер».
А всё потому, что мне повезло встретить Ольгу Авенировну.
Не знаю, насколько можно доверять своей памяти, возможно, что-то из всего, что помнишь, дорисовалось за все эти долгие годы, но благодарность точно не придуманная, она настоящая, это точно.
Спасибо всем добрым людям, которые делают жизнь лучше! Спасибо всем, кто оставил след в моей душе! Вы все – это немножко я.
