Вышел из печати и уже был презентован очередной альманах литературного объединения «Заполярье».

Первый номер альманаха литературного объединения «Заполярье» вышел в свет в далеком 1935 году. Поэты и писатели Ненецкого округа получили издание, где у них была возможность публиковать свои произведения.

С тех пор прошло почти восемьдесят лет. Одни авторы уходили с литературной арены, другие становились классиками, появлялись новые поэты и писатели, бывали и длительные перерывы в издании альманаха.

Этой весной вышел в свет альманах №13 – «счастливый» номер, где представлены произведения двадцати пяти поэтов, прозаиков и драматургов округа.

Номер получился разнообразным, как по тематике, так и по авторскому составу.

На страницах «Заполярья» нашлось место для классиков литературы НАО Василия Ледкова и Вячеслава Киктенко, а также для молодых поэтов – Нито Инкога и Андрея Сядейского.

В рубриках «Юбилей», «Мы в интернете», «Дебют», «Драматургия», «Критика», «Воспоминания», «Встречи» и в самом большом разделе – «Поэзия и проза» представлены произведения местных авторов. Не все они одинаково профессиональны, но абсолютно все интересны, особенно для тех, кто любит этот край и интересуется его историей, культурой, литературой.

Приобрести альманах можно в Этнокультурном центре и в Центральной библиотеке имени Пичкова.

Алексей Руднев

* * *

Вот в детство я опять лечу во сне –
то вверх, то вниз, бездумно и без цели
скрипят в осенней зыбкой тишине,
несут мальчишку старые качели.

А мир велик, то ласков, то суров,
страшит и манит, и в небесной сини
качели, будто маятник часов,
отсчитывать секунды запустили.

И изо всех упругих детских сил,
весь от щенячьего восторга млея,
я этот маятник небесный торопил,
раскачивал, чтоб раньше стать взрослее.

Себе тому кричу – остановись,
не подгоняй стремительное время!
Смешно и грустно – да ведь это жизнь
часы мои торопит все быстрее.

* * *

Еще не умер Дон Кихот,
Жива безумная отвага,
Остры усы его и шпага…
Не веришь? Смех тебя берет?

Я видел сам – копье вперед,
Не признавая светофоры,
Летит, в коня вонзая шпоры,
Уничтожать хлебозавод.

И копья стенами кроша,
Не сомневается в победе…
А может, это просто бредит
В плену у разума душа?

* * *

Вот с восторгом взрываются почки,
Начиная весны воскресение.
А мы с тобою поставили точку
В нашей повести без продолжения.

И начало холодного лета –
Словно кладбище воспоминаний,
Словно скомканная газета,
Серый пепел ненужных прощаний.

И опять распускаются ивы –
Мы прощенья у Бога попросим:
Да весною, конечно, красиво,
Но пусть скорей начинается осень,

Пусть скорее начнется прохлада
Замерзающих воспоминаний,
И читать эту повесть не надо,
Даже помнить не нужно название.

Ольга Крупенье

Из записных книжек

Восточный характер. Я приехала в Москву в командировку, осталась на выходные. Остановилась у младшего сына. Пошла гулять с внучкой Майкой в Коломенское.

Лето в разгаре. Нагулялись, устали, зажарились.

Вышли из ворот парка на дорогу, и я понимаю, что ни о каком общественном транспорте речи быть не может, валимся с ног обе.

Останавливаю первую попавшуюся машину. Мужик средних лет восточной внешности заламывает пятьсот рублей, хотя ехать нам – совсем ничего. Спорить нет сил, хочется поскорее оказаться дома, принять душ и рухнуть на диван.

Я соглашаюсь, и мы с Майкой с облегчением лезем на заднее сиденье. В машине – кондиционер, прохладно. Хорошо!

Едем. Через какое-то время понимаю, что водитель пребывает не в самом лучшем настроении. И, похоже, причина во мне. Он недовольно сопит, пасмурно смотрит на меня через зеркало, бурчит.

На каком-то светофоре останавливаемся. Когда нам загорается зеленый, он резко дергает с места, не выдерживает, оборачивается ко мне и раздраженно говорит с неподражаемым кавказским акцентом: «Пачему не таргуешься? Просто даже уже ехать с табой не хочется!».

* * *

Увидела в магазине книгу – «Охотник» Хантера. Купила. И вспомнила связанную с ней историю времен детства младшего сына Володьки. Ему тогда было лет пять-шесть. Вечерами дома мы обычно читали вслух. Традицию завела еще моя мама, всегда читавшая мне, маленькой, на ночь.

Итак, читаю я детям Хантера. Дошли до главы, которая называется «Копейщики масаи – храбрейшие из храбрых». Описывается обычай посвящения юношей африканского племени масаи в мужчины. Подростка подводят к логову спящего льва, и он должен на глазах соплеменников дернуть его за хвост.

Мы читаем, а на коврике дремлет наша собака Эльба, вздорный тойтерьерчик с отвратительным характером.

В какой-то момент Володька неожиданно соскакивает с кровати, подбегает к Эльбе и хватает ее за хвост. С истошным визгом Эльба взлетает в воздух и вцепляется Володьке в щеку. Шрам от собачьего укуса оставался у Володьки много лет и пропал уже во взрослом возрасте.

Володька потом долго говорил: «Дернуть льва за хвост – это ерунда! Вот вы Эльбу попробуйте за хвост дернуть!».

* * *

Псковская область. Лето. Жара. Валяемся с внучкой Майкой на берегу озера. Неподалеку мужики обсуждают только что завершившийся чемпионат мира по футболу. Постепенно голоса повышаются, страсти накаляются. Поневоле прислушиваюсь.

Понимаю, что один на полном серьезе ругается с тем, который болел за Германию: «Ты что, за фрицев болел, трам-тарарам, твою мать?! Они нашу землю огнем поливали, а ты, гад, за них болеешь?!»

Чуть до драки не дошло. Растаскивали мужиков по разным углам пляжа.

* * *

Сын Димка не пускает кота гулять, закрыл окно. Не из вредности, а потому что гуляние кота – процесс нескончаемый. Кот выскакивает в окно – мы живем на первом этаже, но сам обратно не возвращается. Через минут пятнадцать-двадцать садится под подоконником в палисаднике и начинает орать дурным голосом. Надо выходить и запускать его домой. Через полчаса-час история повторяется.

Димка только что пришел с работы, устал, и ему не улыбается бегать за котом туда-сюда. А я жду машину, тороплюсь в аэропорт.

Кот носится от меня к Димке, к окну и обратно, и яростно орет. В какой-то момент подбегает к сыну и, крутанувшись в очередной раз вокруг его ног, цапает за икру.

Димка обозлился: «Ты что, офигел?! Я, было, дрогнул, а теперь – точно не пущу, обойдешься!».

Кот еще пару раз метнулся от нас к окну, потом проскочил в Димкину комнату и умолк. Мы обрадовались, что он успокоился, но через минуту оттуда донесся истошный кошачий мяв. Кот сидел со злокозненным видом на диване, а рядом на чистом покрывале лежала куча свежего кошачьего дерьма. Вид кота говорил яснее ясного – не пустил гулять, так получай, фашист, гранату!