След нарты… Зоя Егоровна Лаптандер о своей жизни и судьбе

Рассвет только-только занимался. Над линией горизонта, едва различимой в тусклом свете от начинающего светлеть низко нависшего неба, проявляются подкрашенные снизу кучерявые облачка.

В проёме входа в родильный чум, прежде закрытый пологом, куда жадно вглядывалась Дуся, оживая после измучивших её продолжительных схваток, рождался новый день в тундре. Всеми обострившимися чувствами она словно впитывала краски и запахи, дуновения прохладные этого дня, крепко обнимая укутанную в мягкое меховое одеяльце доченьку.

Егоровна, ещё молодая, жизнерадостная повитуха, славившаяся по всей тундре своей лёгкой рукой и всю ночь нынешнюю возившаяся с роженицей – роды были трудные, затяжные – войдя с тазиком в руках, не стала закидывать полог – в родильном маленьком чуме было жарко, дымно – всю ночь горел очаг и грелась вода в котелках.

– Ну что, девонька, очухалась? – с грубоватой лаской обратилась к Дусе. – А впервой оно завсегда непросто рожать-то. Не боись, милая, и не таких принимали – будет жить, расти да радовать тебя твоя первенькая! Как назвать-то надумали, твой-то ждёт не дождётся, так всю ночь и проторчал подле своей упряжки, во-он он, задремал, видать...

– Настенькой назвать хотели, – робко подала голос Дуся, – Настасьей...

– Ну, это чего же – такое старорежимное имя дочери фронтовика-то?! Назовите в честь героини нашей, комсомолки Зои Космодемьянской – ради нас да таких вот несмышлёнышей смерть лютую принявшей!

– Так с лёгкой руки акушерки меня и назвали Зоей – после войны это было очень распространённое имя, – Зоя Егоровна светло улыбается. – Папа тогда остерёгся везти маму в деревню, поехал на упряжке за акушеркой. Она не отказалась ехать в ночь в стадо, к роженице. Упряжка у него была хорошая, сильная – быстро домчали, вовремя.

Возвратясь с войны великой, будущий отец Зои, оленевод Егор Алексеевич Ледков, женился, работал в колхозе «Нарьяна ты». Кочевали со стадом родители Зои в Малоземельской тундре, жили в чуме. Зоя Егоровна с теплом вспоминает детство в родительском чуме, который покинула, чтобы учиться в школе – в Коткино, в интернате учились до 4-го класса дети тундровиков.

Мама ушла из жизни в 1958-м, когда Зое было всего 10 лет, а через два года умер и отец. После смерти отца детей определили в детский дом в Нарьян-Маре, Зоя училась в школе-интернате.

– Учась в младших классах, я мечтала стать учительницей, – с грустью признаётся Зоя Егоровна. – Но родители умерли – умерла и мечта моя, без их поддержки выучиться было бы невозможно, к тому же со мной ещё и младшие сестрёнка и братишки. Окончив 8 классов, пробовала поступить в зооветтехникум, но не прошла по конкурсу. Приехала к бабушке в Каменку.

Бабушка, не без оснований опасаясь, что после её смерти дети, а кроме Зои, ещё четверо младших, – «рассыплются, как горох» – решила за благо выдать старшую внучку замуж – в семье её и младшие будут досмотрены. Четверо младших «горошин» Ледковых: Иван, Елена, Протасий и Гриша, который остался после смерти мамы в двухнедельном возрасте, до трёх лет растили его в дошкольном детдоме, потом перевели в школу-интернат к братьям и сёстрам.

Так в свои 17 лет и вышла Зоя замуж. Жених – Леонид Васильевич Лаптандер, только вернувшийся со службы в армии. Родственники тоже стремились побыстрее женить парня, чтобы не успел загулять и не пристрастился к вину. Шёл 1966 год.

– Я знала Лёню, помнила его с детства, – наши мамы в одном чуме жили, были соседями. Да бабушка, спасибо ей, и не отдала бы за незнакомого. Гости съехались, все на упряжках – целое оленье стадо было. Свадьба? Наверное, была весёлая, но не для меня... А я всё думала: как же буду жить в тундре? Я же маленькая уехала из чума, помню всё, конечно, но сумею ли запрячь оленей, управлять ими, в чуме хозяйничать? Новые родственники об этом и не думали, наверное, считали: раз родилась в чуме – так всё умеет невестка...

Но Зое повезло – свекровь оказалась хорошая, во всём помогала, научила вести хозяйство, шить – иголку-то держать с 5 лет Зоя умела, мама научила. Как-то незаметно для себя самой научилась и с упряжкой обращаться, видимо, руки помнили уроки отца. Молодые работали в колхозе «Нарьяна ты» с центральной усадьбой в Хонгурее. Ямдали со стадом, 2 чума в бригаде было.

– Мужики за стадом смотрят, женщины в чуме работают, чумработницы. Мужья сети поставят, а мы проверяем, рыбу собираем – для себя, для пропитания, – вспоминает моя собеседница. – Пастух отдежурит смену – сани делает, упряжь ремонтирует, дрова заготавливает. А мы, женщины, порядок в чуме поддерживаем, тепло, уют обеспечиваем, питание. Нет, в тундре мне нравилось жить.

В тундре Зоя Егоровна прожила больше года. Время было такое – переводили тундровиков-кочевников на оседлость. Колхоз строил для семей оленеводов дома в деревнях. Семья Лаптандеров получила дом в Каменке. Так и жили – семья в Каменке, а оленеводы ездили в стадо на работу. В деревне Зоя стала работать телятницей. Предлагали стать дояркой – не решилась, 26 лет так и работала телятницей.

– Телята от оленят шибко отличаются, – улыбается Зоя Егоровна. – Оленята сами по себе растут, с мамкой ходят, пищу себе находят, а за телятами надо убирать, кормить их. Но – привыкла же!

Пригодились в жизни уроки мамы и свекрови – работала и швеёй-надомницей, шила меховые изделия. Никакой работы не боялась. Заботилась о сестрёнке и братьях, и своих детей воспитывала – семерых родили и растили Зоя Егоровна с мужем: старшая – Люба, затем, одна за другой – девчонки: Оля, Надя, Аня. Муж, естественно, ждал сыновей. И дождался – следом идут Егор, Вася, Гена.

– Подрастали незаметно – жизнь идёт своим чередом, малыши вроде совсем – рядышком крутятся и вдруг – уже большие! Как-то старший сын Егор говорит, едва устояв на ногах, – чуть не снесли его расшалившиеся младшие: «Что-то дом у нас маленький стал!» А я отвечаю: «Это не дом стал маленький, это вы выросли у меня!»

Сын Егор служил в полиции, выйдя на пенсию, – стал работать охранником в Нарьян-Маре, часто приезжает к матери. Вася работал с отцом в тундре, оленеводом. В тундре Вася и погиб, угодив в полынью на «Буране».
Младший, Гена, работал на ферме.

– В перестройку развалилась ферма, работы не стало – не стало и Гены: затосковал сильно, переживал, он вообще был ранимый очень, младшенький мой, – вздыхает, едва сдерживая слёзы, и по прошествии многих лет скорбящая мать...

Дочери – старшая, Люба, живёт в Архангельске, тоже уже пенсионерка, младшие – в Нарьян-Маре. Трое внуков. Городская жизнь – а Зоя Егоровна не раз гостила у дочерей – не особо ей нравится, привыкшей к простору тундры и размеренной тишине деревни.

– Но если доведётся или придётся вынужденно, по болезни, – буду, конечно, жить и в городе, а пока силы есть, деревню, дом наш, в котором с мужем прожили счастливо много лет – не оставлю. Нет, мне не скучно, не до скуки, всё надо что-то делать: дрова, печка, кочегарю, телевизор смотрю, шью тапки, бурки, когда есть материал, зимой со снегом воюю. Нет, мне не скучно. И всё вспоминаю, каждый прожитый день в памяти перебираю, и чёрные дни, и радостные –
все они мои...