Разговор о Нижней Печоре на Верхней Волге
На выступлениях, а точнее посиделках сказителя Александра Ма́точкина я бывал неоднократно и в Нарьян-Маре, и в других городах. Бывали на них и мои друзья, в том числе и те, кто никоим образом не связан с нашей северной землёй.
Маточкин широко известен в узких кругах. Главное, что он делает – исполняет былины, живые памятники русской устной словесности. Этой темой сказитель занимался и как учёный-филолог, писал диссертации по былинам. Но постепенно проникся традицией настолько, что начал жить ею, ходить по стране и сказывать всем желающим исконный русский эпос. На посиделках он исполняет целиком былины, баллады, духовные стихи, например, знаменитую «Голубиную книгу», а для отдыха разбавляет эпическую поэ-
зию сказками и песнями под гармонь. Творчество Виктора Цоя, Ника Кейва, Дэвида Боуи, групп «Битлз» и «Дорз», распетое Маточкиным, обретает новые, глубинные смыслы и близкие душам современников интонации. Но основное направление, которое развивает и продвигает Александр – это, конечно, эпическое сказительство. Для ценителей устной поэзии Маточкин готов сказывать часами. Однажды сказительские посиделки Александра длились восемь часов, а самое долгое его произведение на сегодняшний день – это трёхчасовая ста́рина про Добрыню, спетая как-то в прямом эфире ВКонтакте.
В январе-феврале Александр Маточкин совершил 47-дневное хожение по России, посетив 30 населённых пунктов Ленинградской, Вологодской, Тверской, Ярославской, Московской, Владимирской, Кировской, Нижегородской, Свердловской, Орловской и Липецкой областей, а также Пермского края и Удмуртии. И везде, передавая былины и рассказывая о русской эпической традиции, сказитель упоминал наши места – Великовисочное, Лабожское, Тельвиску и другие. Дело в том, что Александр сейчас тщательно исследует, осваивает и сказывает именно те былины, что были обнаружены и записаны в прошлом веке на Нижней Печоре. Для Этнокультурного центра НАО Александр подготовил издание нижнепечорских былин, где каждое произведение можно будет не только прочитать, но и прослушать, то есть книга будет с обширным аудиоприложением. Презентация книги запланирована на ноябрь этого года.
Мы встретились с Александром при неожиданном стечении обстоятельств в городе Твери в апреле этого года. Почему бы не поговорить о Нижней Печоре на Верхней Волге?
– Всё, начинаем. Если что, запись идёт.
– Хорошо, материться не буду. Да я и не умею это делать. Так что меня можно записывать в любое время (смеётся).
– Конечно, мощные у вас январь-февраль получились.
– Отметил так своё 47-летие. Подумал – что бы ещё такое выкинуть на старости лет? Давай 47 дней буду сказывать без остановки. Сказано – сделано.
– И везде рассказывали про нижнепечорский эпос?
— Да, рассказывал про свою затею спеть все былины Нижней Печоры там, где они были записаны. Красиво назвал это всё – «Эпос Русской Арктики», сложилось в ЭРА. Действительно, новая эра открывается в издании русского эпоса. Некогда немое, безмолвное эпическое наследие русских сказителей теперь будет петься, зазвучит. Устную литературу наконец-то можно воспринимать и в её непосредственном, устном виде. «Былины Нижней Печоры» станут первой книгой, где все былины распеты целиком. Верю, что это действительно важно для развития национальной культуры России. А для нижнепечорцев – это особенно интересно, ведь про творчество их земляков узнает много людей по всей стране. Надо отдать должное ЭКЦ НАО, что они не побоялись взяться за столь масштабный, новаторский и трудный проект. Ведь что касается меня, то мне интересен любой регион, где бытовали ста́рины, так что я мог бы взяться, например, за былины Пи́неги, Мезе́ни или Заонежья. Но сложилось так, что именно Нарьян-Мар проявил инициативу. Меня уже три раза приглашали сюда проводить школу русского сказительства. И в этом году тоже будет такая школа, четвёртая уже. Издание местных былин станет очень хорошим подспорьем для развития эпической культуры в о́круге. Ни для какого другого региона России былинный эпос пока не распет целиком и не записан в аудиоформате, а для Нижней Печоры такая работа проделана. В одном томе будут собраны все тексты. Это 58 былин, в аудиоформате – почти 26 часов звучания. Теперь, если человек захочет погрузиться в отечественную былинную традицию, у него будут тексты не только в печатном, но и в звучащем виде. А я решил пойти ещё дальше и запечатлеть нижнепечорские былины на видео. Летом будет экспедиция.
– А что за экспедиция?
– Приеду в округ и постараюсь посетить все десять мест, откуда происходят былины Нижней Печоры, где их и спою по памяти. Со мной будет оператор, он это запишет на видео. Помимо Нарьян-Мара я раньше бывал только в Тельвиске и Оксино. В Красном, Лабожском, Пылемце и Виске буду впервые. А некоторые былинные места уже нежилые, урочищами стали Бедовое, Смекаловка, Нарыга, Голубково, Пойлово. Их тоже попытаемся найти и пропеть там рождённые в них былины.
– Получается, что это такой символический акт будет?
– Да, именно символический. Фольклористы долгое время ездили на Русский Север за «словесным жемчугом» и действительно привозили из этих былинных земель настоящие сокровища устной литературы. Но «золотые родники» иссякли, и фольклористу, занимающемуся былинами, сейчас ехать на север незачем, новых записей он оттуда не привезёт. Поэтому приходит пора не фольклорных, а сказительских экспедиций. Направление меняется: раньше вывозили былины, а теперь будем завозить их обратно и таким образом заново осваивать через былинное слово северный простор. Ведь это очень интересно, что русский народ донёс до Арктики, до самого Ледовитого океана, можно сказать, на край света свои сказания, которые зародились ещё в Киевской Руси, в Новгороде, в Москве. И вот примерно в середине прошлого века наступила пора эпического безмолвия, русские сказители умолкли. Это нехорошо и неправильно. Очень надеюсь, что всё вернётся на круги своя и былины снова зазвучат в России, причём не только в столицах, но и в местах их исконного бытования – на Русском Севере.
Для начала важно вернуть это символически, а там, глядишь, и народ подтянется. Особая надежда на молодёжь, смелую, независимую, открытую ко всему новому, без предрассудков. Надеюсь, пойдут по стопам. Ведь былинных регионов у нас много, работы на всех хватит. Я вот поднимаю сейчас Нижнюю Печору, но точно так же можно поднять и Печору Среднюю, и Мезе́нь, и Заонежье. Будущее – именно за такими сказительскими экспедициями. Надо вернуть на Север исконное русское слово.
– Значит, сказительство это не про прошлое, а про будущее?
– Конечно. Не исключено, что в XXII или XXIII веке в нашем народе проснётся интерес к своей сказительской традиции. Вот нам же интересна культура Древнего Египта или Древней Греции. Думаю, и русские былины дождутся своего часа, интерес к ним будет расти по мере того, как они будут удаляться от нас во времени. Сейчас мы ещё ходим по горячим следам. Я вот, например, общался с внуками и даже детьми деревенских сказителей. Но когда-нибудь всё это – чтобы люди вот так, по памяти, передавали какие-то предания – станет полусказочным и будет удивлять людей всё больше и больше.
– Я знаю, что в Москве и Петербурге действуют целые сказительские артели, и там преимущественно молодёжь. Получается, это ваши продолжатели. А где-то вы говорили, что традиция – это вечная юность…
– Да, есть такое неверное представление, что ста́рины – это про старину. А меня-то как раз изначально и захватило, что ничего новее, современнее и живее былин не придумать! Если бы я рок стал исполнять – это было бы старьё, да и рэп тот же самый. Новые течения в культуре постоянно возникают и очень скоро устаревают. А тут нечто вечно юное, всегда нужное, изначальное, то, что лежит в основе всего. Да, сейчас это старина, но ты понимаешь, что люди-то её создавали, когда ещё вообще ничего не было. И вот они, эти слова, вот напевы, вот наша история – бери и сказывай. Без инструмента, без всего, только человек и его голос. Это завораживает, увлекает.
– И всё-таки русский эпос жив или мёртв?
– Ответ на поверхности – смотря для кого. Для человека, который никогда в своей жизни былин не пел и не слушал, конечно, мёртв. Для многих людей живое эпическое сказывание – это нечто внешнее, чуждое, стороннее, непонятное. Но есть и такие, для кого былина это просто часть повседневной жизни, те, кто с удовольствием былины слушают, а некоторые и сказывают. Эти две точки зрения на эпос были раньше и, наверное, сохранятся и в будущем. Ничего не попишешь. Хотя, конечно, приятного мало, когда в очередной раз кто-то утверждает, что русская былина – это умерший жанр фольклора, и настоящих сказителей больше не существует.
– И часто говорят про былину, что это умерший жанр?
– Да постоянно. И тут понятно, что имеется в виду. Например, на Нижней Печоре последнюю былину от местного жителя учёные записали в 1956 году, и с тех пор больше не записывали. Вывод напрашивается сам собой. Но ведь можно назвать это безмолвием, сном, забвением. Нельзя соглашаться на смерть былины, на смерть традиции. Для меня смерть традиции означает смерть народа, значит, и мою смерть. Если что-то умерло, то это была не традиция. Традиция – это то, что передаётся.
– Получается, это такой идеологический момент?
– Не исключено, что так. Я вот когда сталкиваюсь в экспедициях с русским словом, чувствую, что нашёл что-то своё, родное. Для многих это не так. Многие люди, даже изучающие фольклор и много изучающие, относятся к нему всё-таки как к некой экзотике. Изучать устную словесность со стороны – да, интересно, а вот включить её в свою жизнь, вобрать в память – нет, спасибо, не надо. Для меня такая позиция – непостижимая загадка. Вот те же самые собиратели прошлого века Ончуков или Леонтьев, которые записывали былины – как они могли пройти мимо этой красоты и не начать сказывать, не продолжить традицию? Они же сами были носителями русского языка, русской культуры, жили в то же время, почему было не вобрать в себя этот дар? Раз они это отыскали, стали записывать, потратили своё время, значит, понимали, что это и красиво, и хорошо, и ценно, так почему самому-то не взяться – просто для себя, для удовольствия? Издать книгу былин – да. А вот самому сказывать былины – нет. Вот это для меня загадка. Люди почему-то дистанцируются от своего же наследия. В собиратели мы пойдём, а в сказители – нет. Лучше будем как заклинание заунывно повторять, что былина – это жанр умерший, что сказители настоящие закончились и всё в таком роде.
– И как вам такое слышать?
– Не понимаю я этого. Если мы признаём былину умершей, то непонятно тогда, зачем ею заниматься? Мертвечина никому не нужна. Мне былина интересна именно как явление современной жизни, в былине и с былиной интересно жить, проводить время за её сказыванием или слушанием. Это любовь к жизни в чистом виде. Вот что такое былина для меня. И у меня эта любовь с детства. Мне всегда нравились эти бородатые ребята в русских рубахах. Я понимаю, что они весело и по-настоящему прожили свою жизнь. Я хочу также. Вот и всё. Зачем я должен напяливать на себя что-то внешнее, мне несвойственное? Ничего не имею против иностранной культуры, я умею чувствовать и ценить красоту иных традиций. Но понимаю, что сам я могу воссоздать лишь свою собственную, русскую красоту, которая исходит из глубины нашего народа.
– И вы продолжаете своё дело, тут нужно сильную волю иметь.
– Или твердолобость: мне ведь хоть кол на голове теши, я ещё и свои два вставлю (смеётся). Но всё-таки хотелось бы, чтобы люди поскорее избавлялись от своих стереотипов и предрассудков, более живо и нестандартно смотрели на современный мир и на традицию в нём. У нас народ талантливый. Верю, что всё наладится, в том числе и с былинным творчеством и его осмыслением.
– Я вот всё думаю на тему традиции. Былина – это один из ключей к ней. Если начать с былины, другие аспекты жизни начнут меняться?
– Может быть. Постоянная былинная практика воспитывает и поддерживает в сказителе и в слушателе вкус к настоящему. В этом, возможно, главная ценность моей деятельности. Пусть даже люди не пойдут в традицию после встречи со мной, но они почувствуют, что надо делать то, от чего у тебя сердце горит. Не то, чтобы сказительство научило меня жить, но всё-таки, думаю, сказывание былин на меня повлияло. А вообще я свою первую русскую песню только в 20 лет услышал. Но как-то сразу понял, что это то, что надо.
– Выходит, вкус к настоящему в вас был заложен ещё до сказительства?
– Это так. И я сейчас иногда возвращаюсь к тому, на чём вырос, к каким-то старым песням, например, к русскому року. Ведь что там самое главное было? Не слова, не звуки, а искренность и неподдельность. Чувствовалось, что люди этим живут по-настоящему.
– А книги, фильмы – что на вас повлияло?
– Книги – это русская классика, в основном XIX век и начало XX.
А фильмы – советское кино.
– А есть фильм номер один?
– Нет. Очень много я пересмотрел…
– А вам нравится фильм «Небывальщина»?
– Классный фильм! Единственный в своём роде. Сделан на основе настоящего русского фольклора. Видно, что режиссёр Сергей Овчаров тесно общался с фольклористами при его создании. Если бы продолжить эту тему, то у нас могло бы целое направление появиться этнического русского кино, но, видать, не пришло ещё время. Это единственная попытка похоже была. Это очень яркий пример, некая вспышка. Но этот фильм особняком стоит. А я-то в основном всё классику смотрел в детстве. Вот, помню, Михаила Швейцера «Маленькие трагедии» очень любил. Во всех интонациях перенимал речь Смоктуновского, Бурляева, Высоцкого…
– В каком смысле перенимали?
– Наизусть заучивал! Что я ценил и ценю до сих пор в советском кино, дак это непревзойдённую актёрскую игру, особенно удивительное, тонкое чувство языка, владение голосом. Вот тогда, наверное, и вкус к настоящему во мне зарождался. И вот когда я в 20 лет народную-то песню впервые услышал, сразу смог оценить её красоту, поэтическую речь, как она удивительно сделана.
– А к каким литературным текстам вы чаще всего возвращаетесь?
– Повторюсь, в основном классика меня строила. Пушкин, Лермонтов, Ахматова. Всё в рамках школьной программы. Просто я это всё, может, близко к сердцу воспринял. И во мне это всё живёт до сих пор. Лермонтов, допустим, – чисто народный певец. Азы народной песни он прекрасно усвоил и применял в своём творчестве. Учёная наша поэзия в лучших своих достижениях приближается к народной основе. А я, так получилось, к этим истокам всецело приник, чему очень рад.
– И людям от вас радость.
– На своих посиделках я сначала знакомлюсь со слушателями, стараюсь понять, зачем я им понадобился. Столько лет занимаюсь своим делом, а всё равно живёт во мне сомнение, что русское народное слово нужно кому-то ещё кроме меня. Слава Богу, каждое моё выступление доказывает, что русский народ всё ещё существует, что люди хотят слушать ста́рины, что это никакая не глухая умершая древность, а самое что ни на есть звонкое настоящее. Когда я на посиделках общаюсь с людьми, то радуюсь. Вот человек, который уже сделал несколько шагов в сторону своего наследия. А иной скажет: «Ничего про былины не знаю, но очень хочу узнать». Тоже хороший вариант! Получается, я для таких людей становлюсь проводником в мир наших общих предков. Это хорошо. И мне есть, чем поделиться в этой области. Так снова начинает разгораться огонёк устной традиции, иногда несмело, неуверенно теплится, а иногда весело, во всю горит. Я-то сам много уже из традиции нашей знаю и умею, мне в целом всё здесь понятно и привычно, я у себя дома. А вот когда нового человека знакомишь с традицией, ты как бы его глазами снова смотришь на то, что тебя когда-то поразило, и заново этому радуешься.
– А вы помните момент встречи с традицией? Что вас поразило?
– Это было очень давно. Тридцать лет уж прошло. Я знал, что должна быть какая-та изначальная русская поэзия. Её не может не быть. Знал и всё искал, когда был студентом. И вот попал однажды на концерт фольклорного ансамбля Санкт-Петербургского государственного университета. Вот стоят люди и что-то поют. Закрываю глаза, а передо мною вся Россия стоит, леса бескрайние. Вот она моя Родина, всё тут, корни, предки. Вскоре я и сам в этом ансамбле русские песни запел. А затем уже и за былины взялся.
