К 90-летию Алексея Пичкова.

Воспоминания ответственного секретаря газеты «Няръяна вындер» Александра Меситова. 80-е годы.

Первый, с кем я столкнулся в то утро в редакции «Няръяна вындер», был Алексей Ильич Пичков. Невысокого росточка, одетый в зимнее пальтецо и кроличью шапку, чёрный лицом, с ясными сияющими глазами северный человек. Полуненец, полукоми, но обликом больше всё-таки европеец. Оказалось, он не только корреспондент, но ещё и поэт, член Союза писателей СССР. Национальный кадр. Национальный поэт. Других таких нет.

Когда я назвал его по имени – отчеству, то он (на шестнадцать лет старше меня) между делом заметил:

– Вообще меня здесь все Лёхой зовут.

И коротко так, испытующе стрельнул своими светло-карими. Этот взгляд я запомнил и до «Лёхи» никогда не скатывался.

Пичков действительно был очень простым и бесхитростным человеком, но вот что удивительно. Пробуешь говорить о Вергилии – он знает предмет и легко может поддержать разговор также о творчестве Тагора, Гарсиа Лорки, Гомера, Бодлера, Данте, Державина, Пушкина, Есенина… Об этих авторах он знал почти всё. Сам он писал исключительно на русском языке, не нуждаясь в переводчиках, видя в их услугах некоторую лукавость. В те времена литературные переводчики делали имена десяткам поэтов малых народностей. Алексей таких условий игры не принимал. Нечестность, непорядочность были противны его натуре. Он физически не мог, не умел ни о чём просить местную власть – ни о квартире, ни о машине, ни об орденах, ни о других сладких дефицитах социализма. Он просто писал, писал своей северной искренней душой, своим великодушным сердцем, своим талантом от Бога.

У моря окраина милой России

Последним лежит на песке километром.

Быть добрым и вечно понукаемым – трудно. Накапливается отрицательная энергетика, которую надо обнулять. Он это время от времени делал известным способом. Крепко выпив, он ругался на всех, кто был рядом. Скрипел зубами, всем грозил расправой. Но кто ж его боялся-то?

Для него всегда находилась чёрная работа. Он таскал из редакционного сарая в типографию небольшие (килограмм по двадцать) рулоны бумаги. Топил по понедельникам во всех выстуженных кабинетах печки (это когда ещё редакция была в деревянном двухэтажном доме на улице Смидовича), колол дрова, носил в вёдрах воду, разливал её по графинам. Никогда не роптал, а делал эту дополнительную бесплатную работу, как нечто необременительное и крайне необходимое.

В повседневной жизни был скромен и даже застенчив. Робел, когда выходил на сцену местного ДК читать свои стихи.

Говорят, что глаза – зеркало души. Видели бы вы глаза Пичкова, когда умер в тюрьме его девятнадцатилетний сын красавчик Федька. (Залез ночью в школу и в «живом уголке» свернул голову попугайчику. В итоге этой глупости – год тюрьмы и смерть от воспаления лёгких). Ходил Алексей с глазами, полными ледяной тоски. Не описать этого. Увидеть надо. Не встречал я таких глаз больше никогда и ни у кого.

Совсем другими были эти глаза, когда Алексей шутил. Юмор, веселье его были неподражаемо искромётными, добрыми.

С Севера я вернулся в Тулу в 1989 году. Потом лет пять кряду летал в Нарьян-Мар на весеннюю охоту. Потом прекратил и эти поездки, но Алексея вспоминал время от времени. Даже как-то стихотворение ему посвятил («Поздний ужин»). Он с оказией посылал мне свои новые книжечки стихов.

И вот 16 сентября 2006 года ни с того ни с сего появилась у меня острая потребность поискать в интернете знакомое мне имя Алексей Пичков. Мгновенно открылся какой-то архангельский сайт, и там я прочитал пробившее меня до печёнок: «Сегодня в Ненецком автономном округе на семьдесят третьем году жизни скончался известный поэт Алексей Пичков».

Вот тебе и раз. Сегодня. Скончался. Почему я полез в интернет? Кто меня толкнул под руку?

Наверное, это его душа, пролетая в синем небе безголосо крикнула, подала весть всем, кого она знала в земной жизни: «Я умер! Я умер!»

И открывались, открывались потом ещё какие-то порталы и сообщали о том, что ушёл из жизни последний из плеяды великих ненецких кудесников слова… И всё это было чистой правдой, запоздалой правдой, которой, как водится, при жизни чиновники и аппаратчики не видели, не чувствовали, да и не хотели чувствовать и видеть.

А ещё я вспомнил о том, как мы с ним регулярно писали рифмованные поздравления по случаю дня рождения кого-нибудь из наших редакционных коллег. Более никто этого делать не умел. К его дню рождения, естественно, писал такие стихи я. Из утраченных строф запомнилось, засело в памяти вот это, написанное к очередному дню 30 марта.

Невысокий у поэта

В пиджачке и кепке рост.

Он идёт домой, сутулясь,

Головой касаясь звёзд!..

Вечная память тебе, Алексей! Теперь ты уже дома, уже навечно там, среди звёзд и твоего любимого северного сияния.