Первые признаки военного времени
В деревню Андег весть о начале войны пришла рано утром 23 июня 1941 года с нарочным. Родители ушли на берег Печоры, чтобы ехать на пожни, очищать их от нанесенного паводком мусора, но почему-то вдруг вернулись и сразу поспешили в клуб. Там и узнали горькую весть о войне.
Несмотря на солнечный день, все померкло, в домах поселилась тревога. Через некоторое время в деревне было создано ополчение, и по вечерам после работы мужчины с вещевыми мешками за плечами и охотничьими ружьями стали на лугу проходить строевую подготовку, обучаться ползать по-пластунски и метать гранату.
Все жили ожиданиями в душе, надеясь, что пронесет, так как помнили краткость войны с Финляндией, на которой погиб односельчанин – красавец Михаил Тимофеевич Хабаров. Но напряженность нарастала: вечерами все, от мала до велика, обсуждали сводки с фронта. В магазинах пустели полки: где-то в августе продавали по десять метров фланели и по большому платку на семью. И дальше за всю войну больше тканей не продавали, кроме случаев появления новорожденного или по особому распоряжению.
Ноябрьские праздники 1941 года
Близилась осень, и мужчины стали готовиться в осеновку. 7 ноября отмечалась 24-я годовщина Октябрьской революции, поэтому днем на площади (на месте современного памятника участникам войны) состоялся митинг. Ополченцы стояли шеренгой с ружьями и после каждого выступления по команде производили залп в воздух.
По поручению директора школы от имени учеников речь было поручено произнести мне, наверное, за громкий голос. Потом бабушка Матрёна Паповна сказала: «Хорошо, молена, Гитлера-то ругала».
Вечером в клубе состоялся концерт: ставили спектакль, читали стихи на военную тему. В журнале «Огонек» уже публиковались рассказы о событиях на фронте. Я выучила и читала «Рассказ об одном расстрелянном». Его суть помню и сейчас: фашисты расстреливают маленького мальчика, сына командира, причем принуждают это сделать взятого в плен нашего солдата. Помню, как зал замер, ожидая конца рассказа, а родные озабоченно шептались, чтобы я не забыла текст. Я тогда долго не могла осознать, почему на границе был ребенок, пока не поняла, что первый бой с фашистами на заставах приняли не только пограничники, но и их жены и дети.
Мобилизация в Андеге
Наступила первая военная зима, открылась дорога по льду Печоры. В надежде, что призыва в армию не будет, мужчины уехали на зимние рыбоучастки в Афониху, Броды и Пунголт.
Вести с фронта шли все тревожнее. Однажды я проснулась ночью и вижу: мама что-то шьет на машинке, и топится русская печь. Оказывается, вечером в деревню пришли повестки мужчинам 1905–1917 годов рождения о призыве на фронт. С ближних участков призывники приехали к ночи, их жены натопили бани, собрали дорогих мужей и ночь они провели дома. Только двое колхозников – Павел Александрович Хабаров, еще неженатый, и наш отец, Фатей Яковлевич Вокуев, были в Афонихе, и их привезли в деревню утром, когда первая партия мобилизованных уже выезжала из деревни. Многие навсегда.
Баня у нас была готова, отец быстро помылся, пообедал, попрощался с нами. Брат, которому было пять лет, запомнил отца стоящим в верхней одежде под матицей. Лошадь уже ждала. Мама провожала мужа, как и все женщины, до Месино, а мы смотрели в окно.
Деревня в декабре сразу словно осиротела. На фронт ушли самые молодые, сильные и красивые мужчины. Их семьи остались без кормильцев, жены – солдатками, дети – без отцовской ласки и опеки.
Теперь жизнь состояла в труде для фронта и в ожидании вестей от любимых. Наши мужчины до отправки на фронт какое-то время проходили обучение в Рикасихе под Архангельском. Скажу о честности интендантской службы, которая заботилась о семьях солдат, отправляя семьям их гражданскую одежду после выдачи обмундирования. Знаю это точно, так как выросший брат донашивал отцовский суконник.
Детские заботы
В тревоге и ожиданиях исхода битвы за Москву прошла зима 1941 года. В мае 1942-го я закончила четвертый класс. Все дети моего возраста и старше на лето определились на колхозные работы. Школьники чистили пожни, собирали червей (100 штук на трудодень) для ловли налимов.
Рыболовецкие бригады после ледохода приступили к лову рыбы на домашнем водоеме – Засечном, неводили и одновременно готовились к летним видам лова. Сенокосные бригады, в основном женщины и подростки, перевозили технику – косилки и конные грабилки – на участки. До сих пор поражаюсь мужеству наших матерей, когда представляю в памяти их, перевозящих в обычной деревянной лодке на веслах лошадей через Печору. Время тогда определяло поступки людей одним словом – надо. Война.
Весной важной работой была заготовка дров для школы и больницы. Рубили ольху, иву, складывали их в дровяные костры. Так, заведующая школой Нахалова сообщала в роно: «В феврале 1942 года у школы 18 кубометров дров, в лесу – 12, еще надо 12 кубометров». За обеспечение дровами учреждений отвечал колхоз.
После выпуска коров на пастбище доярки с помощью своих детей чистили коровник. До войны наши бабушки считались излетными и к работе в колхозе привлекались изредка. В годы войны все они включились в работу – нянями в колхозные детские ясли, уборщицами. По своим силам они обрабатывали маленькие сенокосные участки вокруг озера.
Как все девочки, у кого не было бабушек, я вела домашнее хозяйство: носила воду на чай с Печоры, а для хозяйственных нужд – из Шарка, собирала скот – корову, овец. Доить корову долго боялась.
Без коровы семья бы не выжила, несмотря на то, что больше 200 литров надо было отдать государству в качестве молочного налога. Мы уносили на маслозавод цельное молоко, ждали, пока его пропустят через сепаратор. Сливки оставались государству, обрат несли домой. В ожидании перегона молока мы читали газеты, которыми были оклеены стены сепараторной, я заучивала стихи. Одно из них сохранилось в памяти до сих пор, о Лизе Чайкиной, Герое Советского Союза: «Болью тело девичье томили, и огнем пытали, и водой. Никакие муки не сломили верность партизанки молодой».
Особое место в домашней работе занимала забота о младших сестрах и братьях. Матери были на работе, и мы управлялись сами. У нас в семье младшая сестра родилась, когда отец уже воевал. Его материальная связь с новорожденной дочерью состояла в том, что в посылке на фронт был послан колобок с отпечатком ручки.
Зимой 1942 года важным делом для колхоза была обработка наваги. Девочки чистили, мыли рыбу, раскладывали ее на противни, а затем матери сушили рыбу в русских печах. Готовую рыбу укладывали в коробки, и готовая продукция отправлялась на фронт. А икру и молоки при чистке рыбы можно было есть.
В августе, когда поспевала морошка, дети под присмотром самых стареньких бабушек ездили на лодках в тундру, выполняя роль гребцов. Особый поклон за это Александре Васильевне – ее в деревне за доброту называли Сашечкой.
Вечерами мы, грамотные девчонки, читали бабушкам газеты и книги. Помню первую книгу о войне – «Радуга» Ванды Василевской.
Маленький почтальон
С мая 1942 года меня определили на работу колхозным почтальоном. Почтовое отделение находилось за три километра, в Месино. Корреспонденцию для Андега отправляли с попутчиком на лодке, а я встречала ее на берегу. Иногда это надо было делать несколько раз в день, так как не знаешь, когда и с кем придет почта.
Помню, положу сестру в кроватку-зыбку и бегу с почтой через несколько домов, прибегу к дому, послушаю – не плачет ли? – и опять к следующему дому.
Люди с нетерпением и тревогой ждали моего прихода. Разнося почту, я приглядывалась к почерку на письмах. Замечу, что все наши отцы имели начальное образование – курсы ликбеза. Однажды вижу – треугольник с незнакомым почерком. Письмо обожгло руки. Оно было адресовано жене моего любимого учителя – Ивана Дмитриевича Лебедева. Отдав письмо, я постояла у дома, вдруг слышу: стон, плач... То было известие о гибели. К счастью, весть оказалась ошибочной.
К слову, даже в архивных документах Нижнепечорского райсобеса есть запись против фамилии жены Ивана Дмитриевича в строке о пособии – «муж пишет письма». Перенеся ранение, он продолжил воевать, демобилизовался в 1946 году, был награжден орденом Красного Знамени, медалями «За отвагу», «За взятие Праги», «За победу над Японией». Деревня встречала его как родного. Для вдов он был вестью о погибших мужьях.
Осенью 1942 года я не поехала учиться в пятый класс и продолжала работать почтальоном, так как матери было тяжело справляться с хозяйством и малолетними детьми одной.
Взаимопомощь в годы войны
Я ничего не пишу о хлебе – все знают о нормах хлеба и других продуктов. С высоты прожитых лет удивляюсь, как практически за два месяца в такой большой стране ГОСПЛАН сумел все просчитать и организовать снабжение продуктами так, чтобы не допустить в войну вымирания населения от голода.
Рыбакам карточки не полагались: им выдавали талоны за сданную государству рыбу. Значит, все зависело от результатов лова. Скажу спасибо тем семьям, где оставались мужья или деды, которые рыбачили. При хорошем улове в таких семьях бывало больше талонов, чем карточек, и они поддерживали семьи солдат чашкой муки, делились продуктами во время коллективных чаепитий в бригадах. Особенно в этом смысле благодарю жительниц Андега Елизавету Юдичну, Ольгу Николаевну, Олимпиаду Фомичну.
Поддерживал семьи и колхоз, заранее планируя запас продуктов на коллективный обед во время общедеревенских субботников и сенокосной кампании. Летом 1942 года при больнице была открыта молочная кухня, в которой для младенцев давалась чайная чашка каши и булочка. Я эту порцию ежедневно носила для маленькой сестры в 1942–1943 годах.
Дух коллективизма, свойственный советской эпохе, выражался и в том, что на рыбацкий стан мог прийти любой ребенок и взрослый с ложкой, чтобы поесть ухи и рыбы.
На путине стар и млад
Весной 1943 года с фронта шли ободряющие вести. Голос Левитана поднимал настроение, вселял оптимизм. После войны мне посчастливилось в 1952 году быть на встрече с этим великим мастером слова. Он рассказывал о большой ответственности за каждое произнесенное слово перед страной. Голоса Левитана и Ольги Бергольц внушали нам уверенность в победе.
Рыбаков в деревне не хватало, и с мая 1943 года меня взял в рыболовецкую бригаду Фёдор Алексеевич. Первые дни работы мы неводили на Засечном. Из одежды помню: на ногах – нерпичьи тюни, на себе – фуфайка. Мои первые обязанности были просты – при замете невода выбрасывать нижнюю тетиву, ее же тянуть на берег, собрать ужище в лодку, выливать воду. В первый день домой я пришла мокрая до шеи.
Опыт приходил с каждым днем. Для выполнения плана нужна была мудрость бригадира. Фёдор Алексеевич разделил бригаду на звенья по разным участкам. Себе выбрал самый дальний. С четырьмя рыбаками, из которых две женщины, парнишка-подросток и я двенадцати с половиной лет, отправился в путь вслед за уходящим льдом. Ехали мы на карбасе, за собой тянули плоскодонку. Участок был дальний, попутного ветра не было, всю дорогу гребли на веслах. Этот путь помню до сих пор: от Андега по среднему шару через рыбоучасток Губки, Ульянов шар, через Коровинскую губу, мимо острова Кашин, на остров Ловецкий по Захарьинской губе до Хабуйки, а от нее пять километров до Янгутея, где была наша конечная остановка. Там мы рыбачили почти месяц.
Невод закидывали во время отливов. Улов сдавали на рыбоприемный пункт в Хабуйке, где рыбачила бригада из Осколково. Жили в маленькой землянке. Рядом было небольшое озеро, недалеко стояло два чума, в которых жили только женщины и дети. Оленей, лодки и орудий лова у них не было. Мы снабжали их рыбой.
Наш беспокойный бригадир все время находил новые водоемы, углубляясь в тундру. Так мы съездили до озера Хуновей. Там оленеводы жили лучше, так как у них были мужчины. Они выезжали на промысел нерпы и угощали нас ее жиром. Раньше я знала, что в деревне нерпичий жир использовали для смазки бахил.
К началу семужьего сезона мы вернулись в деревню. Нам повезло – был попутный ветер, вместо пяти дней мы добрались за двое суток.
С 5 июля деревня делилась на два вида работ – лов семги и заготовку кормов для скота. Наша бригада трудилась на рыбоучастке Месино, где ставили ставные невода и плавали поплавями. Заботясь о плане, бригадир все время искал прилов к основному виду лова. Таким приловом был лов нельмы продольниками. Этим видом ловли хорошо владел Александр Тимофеевич. Он взял помощником меня, полагая, что девчонка не поймет и не разгласит его секрета.
Работать с ним было очень интересно. Он много знал, часто после осмотра продольников, бросив якорь, в лодке диктовал письма сыновьям. Их у него воевало четверо.
Военные будни школьников
Близился сентябрь 1943 года, начало нового учебного года. Мне мама предложила выбор – пятый класс или курсы почтового работника. Последнее сулило быстрый путь к работе и улучшение материального положения семьи. Но я выбрала школу. Это значило увеличение трудностей – школа находилась за 25 километров, значит, все заботы ложились на материнские плечи. Однако она согласилась. Позже мама сказала, что отпустить меня на учебу велел в письме с фронта отчим, по-отечески относившийся ко мне.
Наши матери и отцы были мудрыми, горячо верили в победу и понимали, что после войны образование будет востребовано.
К 1 сентября нас, учеников пятых–седьмых классов, увезли на лодке в Никитцы, в пришкольный интернат. Жизнь вне дома нелегка: тут нет приварка, только карточка. Не все выдержали испытание. С ледоставом многие ушли домой, особенно мальчики, чтобы до армии работать в колхозе на оборону. Среди них Хабаровы Иван, Герман и Анна. Память и слава их труду.
Из-за трудностей военной поры своевременно закончили 7 классов только пятеро моих ровесников из деревни. Родители поддерживали нас посылками: чашкой замороженного супа или молока.
Горечь утрат
В 1944 году успехи на фронте радовали, но психологическое состояние становилось все сложнее. Многие семьи получили похоронки. Погиб наш отец. Пропал без вести Яков Игнатьевич, его семья лишилась пособия, так как пенсии без вести пропавшим назначались, как и сейчас, по истечении определенного законом времени (тогда – через два года после окончания войны).
Все чаще в минуты глубокой усталости матери и жены следили за пролетом воронов, вполголоса произнося пронзительные слова: «Знаю, ворон, твой обычай: ты сейчас от мертвых тел, и с кровавою добычей к нам в деревню прилетел...».
Подраставшие мальчики не получили отцовского урока жизни. Спасибо тем мужчинам, которые по брони и возрасту не воевали, но заполнили вакуум мужской заботы и передали подросшему поколению свой жизненный опыт. Благодарности достойны андегчане Александр и Иван Игнатьевичи, Александр Тимофеевич, Михаил Егорович, Фёдор Алексеевич, Никита Никонович.
И снова на путину
С мая по сентябрь 1944 года после пятого класса я снова стала членом рыболовецкой бригады. До июля место работы – Волочок.
Весной наше звено состояло из трех человек, двое из которых – переселенцы. Пётр Максимович из-под Старой Руссы, Зина (ее все звали ленинградкой) и я ловили рыбу рюжами, объезжая остров ежедневно. Вечером чистили рыбу и готовили ее для сдачи на сборочное судно. Я, кроме общей работы, выполняла обязанности повара.
Раннее утро в балагане Пётр Максимович начинал чтением молитвы. Это было знаком мне идти готовить завтрак. А вечером после всех обязательных работ мне предстояло топить черева, чтобы приготовить для всех по бутылке рыбьего жира для дома.
С июля до 1 сентября наше звено подключилось к основной бригаде в Месино для лова семги. Я была в звене Ивана Игнатьевича. Плавали ночью. Течение реки быстрое, за ночь делали до пяти сплавок. Первое время я была бережником (шла по берегу), затем выбирала хобот, то есть вынимала семгу. Самую крупную рыбину Иван Игнатьевич вынимал сам: надо было не сбить чешую, чтобы не снизить сорт при сдаче на рыбзавод.
Любимая присказка нашего бригадира была:«Что ты спишь, мужичок, ведь весна на дворе! Все соседи твои работают давно...». Днем – мы только разоспимся – слышим его ласковый голос: «Девушки, на короткую». Это значило, что надо вставать и идти на сплавку. Река останавливала течение в районе Месино почти на час, и в это время рыба попадала лучше всего.
В тот год при распределении долей мне назначили полный пай, как взрослому рыбаку.
Радость и слезы победы
В сентябре 1944 года нас снова повезли в школу. В шестом классе было введено военное дело. Его вел демобилизованный по ранению Окунев Николай Михайлович.
Радостную весть об окончании войны мы узнали от деревенских ребят – в интернате радио не было. Вместе со всеми мы побежали в клуб Никитц на митинг. Помню слезы радости о живых, рыдания о погибших. Уроки в школе отменили.
Мы не могли обнять своих мам и вместе с ними разделить горе и радость – Печора уже налилась водой. Собрались все пятеро андегских учеников в школьном классе – я, Спартак, Василий, Никандр и Виталий, скорбя о погибших отцах.
Спасибо всем, кто нам помогал в то суровое военное время. Все, о чем я написала, может рассказать каждый, кто прожил годы войны в деревнях округа. Это наша общая судьба.
На продымленных перронах да с грудными на руках
Встали женщины России в русских вязаных платках.
Не изменят, лгать не станут, и у смерти на краю,
Встань меж ними равной, Анна, твой солдат погиб в бою.
И какой на свете мерой нам измерить эту боль –
Пожилой солдатки веру в невозвратную любовь…
(Песня «Рязанские мадонны» – стихи А. Поперечного)
