Инга Артеева

* * *

Я стою на вершине огромной горы в поднебесье.

Из-под ног торопливо срываются камни-секунды,

И у неразличимого в дымке туманной подножья

Замирают, как серые птицы, сложившие крылья.

И чем ниже гора, тем быстрей умирают мгновенья:

Торопливей и суетней дни, и беспамятней ночи.

Солнце бьется с Луной год за годом, секунда к секунде,

И у самого горла тревожно колотится сердце.

Замечаю – все ниже и ниже мое поднебесье,

Меньше гулких камней, что готовы сорваться к подножью.

Для чего мне даровано горькое это прозренье?

Я законы секунд, на беду, поняла слишком рано.

Вот закончатся камни, сравняется небо с землею,

И уже навсегда

перестанет

тревожиться

сердце.

Поэту

Кому нужны стихи? Не праздные слова,

А всплески тонких рифм, приправленные болью?

Кому нужны мечты чудные острова,

Когда на них порок встречают хлебом-солью?

Неужто навсегда утрачен светлый смысл

В стремлении разжечь огонь живого слова?

Не верь, поэт! Борись, гони дурную мысль,

как дышишь – так пиши: неутомимо, снова!

Смотри – один лишь стих, а мир уже другой:

Прохладней росность трав, наполненная летом,

Цвет серый небосвод сменил на голубой,

И если ты поэт, ты тоже видишь это!

* * *

Однажды, пусть совсем нескоро,

Престранный сон тебе приснится

О том, что тьма пришла в мой город

И пожелала стать царицей,

И ласков был упавший морок.

Вокруг звучали песни ветра,

Чуть слышные, как листьев шорох.

Тебе подумалось, что где-то

уже ты видел этот город.

Лишь было в нем побольше света.

Все позабудешь утром снежным

Какие сны! Дела, работа...

Но только бережней, чем прежде

Со мною станешь – отчего ты?

Поняв разлуки неизбежность...

* * *

Зачарована небесными высями

Я стою одна у темной реки.

Ветер северный и здесь меня выследил –

Задувает звездных свеч огоньки.

Он поет о прошлых днях песни странные,

Нервно дарит мне чужую звезду,

За собой зовет меня в даль туманную,

Только я , пожалуй, с ним не пойду.

В старых соснах горько льет слезы вечные,

Треплет волосы сердито и зло…

Навсегда теперь со мной сны не вещие

Да надломленное ветром крыло.

 

Ольга Крупенье

Один раз в месяц, в выходные

(отрывок)

…А потом был вертолет на далекое Карское побережье, где они застряли с Иван Иванычем в пургу в маленьком, не Богом, но людьми забытом, поселке на несколько дней. Их поселили в комнатках для приезжих при сельсовете. И эти дни, наполненные завываньем ветра и снежной круговертью, строганиной из омуля и консервами, которыми их снабжал начальник крохотного аэродрома, стали лучшими в ее жизни.

И были ночные посиделки с метеорологами, веселыми и пьяными мужиками, поившими их водкой и травившими байки из своей заполярной жизни. Инна Геннадьевна никак не могла разобрать, где правда, а где вымысел, а они только хохотали в ответ на ее вопросы.

У них закончилась вода, и они пошли к маленькому замерзшему озеру на краю поселка, где Иван Иваныч рубил лед топором, а она складывала его в жестяной бак, прикрученный проволокой к старым детским санкам.

А возвращаясь, они заблудились в пурге в нескольких метрах от дома и были готовы впасть в отчаяние. Но потом их все-таки отыскали заволновавшиеся метеорологи, и они все вместе растапливали лед в ведре на электрической плитке и кипятили чай, который показался ей самым вкусным, что она когда-нибудь пила.

А в крохотной библиотечке в сельсовете – три полки стареньких книжек в аккуратно починенных обложках, она отыскала любимую книгу детства – «Двух капитанов» Каверина, прочла ее по-новому, взахлеб, и вдруг поняла, что писал он именно об этих местах, где коротают сейчас они время с Иван Иванычем.

И все эти несколько дней, что прожили они в поселке, было трудно понять, где на самом деле день, а где ночь, потому что зимой ночь была тут всегда.

И были бесконечные разговоры, узнаванье друг друга и неизбежная близость.

А потом, однажды утром, – тишина, как будто выключился звук в небесной канцелярии. Они оделись и вышли на деревянное, скрипящее от сорокаградусного мороза, крыльцо, с трудом отодвинув замерзшую дверь. И замерли, пораженные, – пурга улеглась, а все небо горело и переливалось разноцветными сполохами северного сияния.

И Инна Геннадьевна навсегда запомнила перехватившую ей в тот момент горло острую тоску, потому что приходилось возвращаться на Большую землю, а она была готова остаться тут навсегда, в этом поселке на краю географии, лишь бы был рядом с ней он…

 

Андрей Чуклин

Среди полярной ночи

Ночь обрастала, как щетиной – тьмой.

Луна и звёзды прятались за тучи.

Жестокий наст пустыни ледяной

Мерцал стеклом толченым и скрипучим.

И я не мог понять, который час,

Какая связь прервалась между нами

И звёздами?

Я ощущал – сейчас

Мы шевелим, должно быть, плавниками.

Дремал светильник. Чудился покой.

Но и во сне я чувствовал тревогу

За ту одну, которая со мной

Влечется в бездну, устремляясь к Богу.

Возвращение

Уснувший город, словно бы навечно.

Печально-тихо из высокой тьмы

Снежинки теплые мне падают на плечи,

Как подаянье северной зимы.

И мне довольно этих светлых капель,

Чтоб сердце на мгновенье отошло,

И я опять стихами грусти запил

Томясь о будущем, которое прошло.

 

Варлам Шаламов

Аввакум в Пустозерске

Фрагмент

Не в бревнах, а в ребрах

Церковь моя.

В усмешке недоброй

Лицо бытия.

Сложеньем двуперстным

Поднялся мой крест,

Горя в Пустозерске,

блистая окрест.

Я всюду прославлен,

Везде заклеймен,

Легендою давней

В сердцах утвержден.

Сердит и безумен

Я был, говорят,

страдал-де и умер

За старый обряд.

Нелепостен этот

Людской приговор:

В нем истины нету

И слышен укор.

Ведь суть не в обрядах,

Не в этом – вражда.

Для божьего взгляда

Обряд – ерунда.

Нам рушили веру

В дела старины,

Без чести, без меры,

Без всякой вины.

И гнали на плаху,

Тащили в тюрьму,

Покорствуя страху

В душе своему.

Наш спор – не церковный

О возрасте книг.

Наш спор – не духовный

О пользе вериг.

Наш спор – о свободе,

О праве дышать,

О воле господней

Вязать и решать.

Я был еще молод

и все перенес:

Побои и голод,

И светский допрос.

Там ангел крылами

От стражи закрыл

И хлебом со щами

Меня накормил.

………………………

Серебряной пылью

Мой след занесен,

На огненных крыльях

Я в небо внесен.

Тебе обещаю,

Далекая Русь,

Врагам не прощая,

Я с неба вернусь.

Пускай я осмеян

И предан костру,

Пусть прах мой развеян

На горном ветру, –

Нет участи слаще,

Желанней конца,

Чем пепел, стучащий

В людские сердца.

 

Алексей Пичков

* * *

В этих сопках только цепкий вереск,

В этих сопках настоящий Север.

Если ветер – страшным великаном

Рвет он вереск – тот не поддается,

 

Лукерия Валей

Человек рожден для счастья

(отрывок)

«Человек рожден для счастья, как птица для полета», эта фраза нет-нет да и приходит мне на память, и начинает будоражить все мое существо. Хочется плакать, на глаза наворачиваются слезы. К чему это все? Разве я не счастлива? Меня окружают любящие люди, Бог дал внучек, таких смешливых и милых, в ком я души не чаю. К чему этот плач? Может быть, он для того, чтобы поставить точки над «и», сдвинуть с места осевшее, рутинное мое существование? Может быть, все-таки я недостаточно счастлива, одинока?

«Никогда не говори так о себе! – проносятся в сознании слова, как выяснилось, дальней моей родственницы Нины Валейской. – Никогда не говори, что ты несчастна. Ты очень счастливый человек, Лукерия ВАЛЕЙ, да такого второго еще найти надо. Ты всем владеешь, ты все умеешь, со всеми ладишь, всем поможешь, чем можешь и чем не можешь. Ты во времени и в пространстве. Тебе на все хватает времени, его хоть отбавляй». Я продолжаю мысленно звучащие в голове слова Нины Васильевны: «Спишь по три-четыре часа, ты счастлива, ты живешь. Кто-то проспит всю ночь и не будет счастлив, у него все дни похожи, как две капли воды. Просто ты оставила без внимания хорошего человека, а тот человек посылает тебе воздушное письмо, которое таким образом отражается в тебе».

За этими мыслями слезы высохли, на душе стало легко. Неужели же не напишешь письма в ту дальнюю даль, сошлешься на нехватку времени? Помнишь: «У Валеев всегда есть время, одна из родственниц по мифу была замужем за Временем. И поэтому время всегда с Валейскими женщинами».

И кустарник в сопках остается

Со своею ягодой-дурманом.

Если солнце – то уже жарища,

Комаров и гнуса, словно тучи.

Все живое, кажется, замучит,

Все сгорит, оставив пепелище.

Если дождь – вода из тучи хлещет,

По земле рождая сотни речек.

Но и дождь, конечно, не навечно,

Поглядишь – и снова солнце блещет.

Лишь зимой, полярной долгой ночью,

Вижу Север ласковым воочию.

Мне приятен резкий звон бурана,

Темный свод приятен поднебесья.

Зимний день одним витком аркана

Пролетает надо мной, как песня.

Я привычен к зимним переменам,

Все мы братья –

сыновья метелей.

И невзгоды все мы вместе делим.

Ищем счастья по равнинам белым –

Никогда мы тундре не изменим.

* * *

Летят олени, словно стрелы.

Красив их бег, как птичий лет.

А по равнинам белым-белым

Луна, как девушка, плывет

В панице светлой, сшитой мудро

Из синевы и ярких звезд.

Кто говорит, что нынче в тундре

Горит и властвует мороз?

Я много видел, много знаю.

Махни, метель, своим крылом.

Я только здесь и оживаю,

Твоим, земля, живу теплом.