Слово не умирает

Дорогая редакция газеты «Няръяна вындер», здравствуйте!

Пишет вам Маргарита Николаевна Галушина из деревни Рикасиха.

В марте месяце в Рикасихе был сход у Дома культуры, посвященный памяти оленно-транспортных батальонов. Жаль, что в силу обстоятельств я не смогла посетить это мероприятие.

В перегоне оленей из округа в Рикасиху принимал участие наш дедушка – Александр Александрович Галушин. Он – уроженец деревни Вавчуга Холмогорского района.

В Вавчуге купцами Баженинами была построена первая в России судоверфь коммерческого флота. На спуск на воду кораблей к купцам Бажениным трижды приезжал Пётр Великий. В честь спуска на воду первых русских кораблей Пётр Первый посадил кедр.

Во время весеннего пала кедр подгорел и упал. Кедр на чурки пилили всей деревней – для отправки в музеи. При этом было много фронтовиков. Они рассказывали о боевых дорогах войны.

Я их рассказы записала прозой, а муж, Сергей Александрович Галушин, написал поэму.

Прошел сорок один год. Нет в живых рассказчиков и автора поэмы, но поэма сохранилась.

Автору при жизни критики говорили: «Слишком правдиво написали о войне, о войне надо писать героически».

В прошлом году я прочла поэму у памятника в Рикасихе в День Победы.

Ко мне подошли жительница Рикасихи Яшенева Елизавета Петровна и жительница Северодвинска, родом из Лешуконья. У одной отец погиб под Волховым, а у другой пропал без вести, тоже под Волховым.

Не все участники перегона оленей были направлены в оленные батальоны. В это время формировался двухсотый стрелковый полк Второй ударной армии Власова. Это – единственный полк, вышедший из окружения в Мясном бору под Волховым.

Может быть, кто-то из жителей округа знает эту историю от своих родных и близких.

У Александра Александровича Галушина в Нарьян-Маре живет внук, Александр Сергеевич Галушин, и правнук Дима Галушин.

Маргарита Галушина,

Рикасиха

Справка «НВ»

В конце 1941 года Красной армии удалось прорвать немецкую оборону около Мясного Бора (сейчас Новгородская область). За коридор, ширина которого в ходе боев менялась от 300 мет-ров до четырех километров, развернулась смертельная борьба. Операция длилась с декабря 1941 года по июнь 1942 года и привела к гибели нашей Второй ударной армии. Здесь до сих пор ведется поиск погибших и незахороненных солдат.

Сергей Галушин

В окружении

Так жутко порою бывало в ночи

С убитыми в скользкой воронке,

Сосед, политрук, ну хоть ты не молчи,

Зачем же притих ты в сторонке?

За каской ужель тебя пуля нашла?

Так что ж, я один, что ль, остался?

И темень-подруга его не спасла,

В смертельном жару он метался.

Где русские танки, родная земля,

Броня где, что сами ковали?

Где танки, Россия, Россия моя,

В бреду его губы шептали.

Где сталь из мартена, что сам отливал,

Орудия где, минометы?

Не правда, что Власов всю армию сдал,

Не сдался стрелковый двухсотый!

Безвестным пусть быть, но в измену солдат,

Я знаю, никто не поверит,

Как верю я в силу, народ мой, твою,

В гнев твой, что ничто не измерит.

Боец, передай, передай по цепи,

Уж скоро пора подниматься,

Сквозь челюсти смерти, позора клыки,

Хотя б одному мне прорваться.

Жив будешь, товарищ, смотри, не молчи,

Что мир – это тоже страженье,

Что в мирные дни от безумий ключи

Ложь смерти кует в услуженье.

Так пусть же живые, великим трудом,

И в память о нас не плохую,

Прикроют всю землю нетленным щитом

Как мать, от страданий седую.

Прими мое тело, земля, мать моя,

Что рано, прости, умираю.

Пусть станет мне пухом постелька твоя,

К груди я твоей припадаю.

Раскинь над воронкой ты буйной весной

Цветов ожерелье смешливых.

А Волхов поглотит болотной тоской

Шеренги крестов молчаливых.

1973 год,

Вавчуга

Валентина Козьякова

Письма с фронта

Посвящается моему деду,

Степану Петровичу Родионову

В письмах, сложенных треугольником,

Пожелтевших за давностью дней,

Как молитва – убористым почерком:

«Береги, дорогая, детей!»

Эти письма писал моей бабушке

Дед с далеких военных полей.

Строки, вечною памятью ставшие:

«Береги, дорогая, детей!»

Боль утрат, неподвластная времени.

Их судьба испытала с лихвой –

Героическое поколение,

Опаленное страшной войной.

В трех словах есть великая сила:

«Береги, дорогая, детей!»

Мирной жизни и детства счастливого

Завещали молитвой своей.

Ольга Крупенье

Счастливый пельмень

Рассказ

Эту почти мистическую историю рассказала мне покойная мама, ни в какие чудеса не верившая, привившая неверие и мне.

Встречали ее последний школьный Новый год.

Класс, как рассказывала мама, был у них дружным, праздники – вместе, в походы, на субботники – всегда вместе. Весело, с огоньком, с песнями.

Тот Новый год решили отметить по-особенному. Выпускной класс! Договорились собраться у девочки, чьи родители уходили в гости и оставляли им на ночь дом.

Долго спорили, выбирая меню, – замахнулись на пельмени. Это теперь они продаются в каждом ларьке, а тогда блюдом считались малодоступным, деликатесным, готовили их редко, по большим праздникам.

Но – скинулись, купили мяса.

Девчонки загодя сели пельмени лепить. Разумеется, один должен был быть счастливым. В него, вместо мяса, натолкали крутого теста.

Пельменей, вспоминала мама, налепили тучу. Ешь – не хочу!

Пробило двенадцать, и девчонки внесли в комнату блюдо с дымящимися, исходящими вкуснейшим запахом и сочащимися мясным соком, пельменями.

Вечно недоедавшая молодежь накинулись на них и вмиг прикончила первую партию, не забывая, однако, про счастливый пельмень. Ведь тому, кто его вытянет, уготована счастливая судьба.

Наперебой спорили, что это будет? Сногсшибательная карьера летчика или военного моряка? Киноактрисы, чья слава затмит славу Любови Орловой? Отважного полярника? Геолога?

Девочки про себя мечтали о любви, детях, семье, но вслух не говорили – мелкобуржуазные штучки, мещанство и вообще неприлично.

Меж тем была съедена и вторая партия пельменей, и третья. Счастливого все не было. Все уже наелись и даже объелись, но надо же было узнать, кто из класса будет самым счастливым!

Ели через не могу, отдувались, пили чай, выходили глотнуть свежего воздуха, и снова ели, а злополучного пельменя все не было.

Доедена последняя партия. Где же он, черт возьми!

И тут кто-то вспомнил, что возле стола все время крутился хозяйский Шарик, и ему время от времени кто-то бросал пельмень. Так вот кому он достался!

Легкое разочарование уступило место шуткам. Спорам и предположениям, что такое счастье дворового пса, не было конца.

… Так моя мама встретила тысяча девятьсот сорок первый год.

Из ее класса были призваны все мальчики – до одного, вернулись двое – оба глубокими инвалидами, один вскоре умер, другой спился.

Погиб и мамин Иван, с которым они дружили с первого класса и хотели пожениться после школы. Мама ждала его всю жизнь, надеясь, что похоронка ошиблась адресом, и однажды откроется дверь, и войдет он. Меня она родила, когда женщины обычно уже не рожают. Просто чтобы не оставаться в старости одной.

А Шарик вскоре после того Нового года попал под лошадь. Смерть была мгновенной. «Получил копытом по голове и даже взвизгнуть не успел», – плакала его хозяйка, на глазах которой все произошло.

– И ты знаешь, он оказался, действительно, самым из нас счастливым: не узнал голода-холода, не был съеден, как другие собаки и кошки. Погиб мигом и был искренне оплакан хозяевами, – говорила мама.

Судьбы всех остальных, кто в ту новогоднюю ночь объедался пельменями и искал среди них счастливый, были безжалостно исковерканы войной.