Если спросить жителей Ненецкого округа, что они знают об Иване Федотовиче Тайбарее, многие ли смогут сегодня что-либо о нем рассказать? Фамилия – ненецкая, имя – распространенное. Да и мало ли Тайбареев в нашей тундре?
Но тот представитель рода Тайбари, о котором пойдет речь сегодня, достоин того, чтобы о нем вспоминали отдельно, поскольку на определенном этапе развития нашего округа сыграл немаловажную роль в судьбе заполярного региона и, в частности, в судьбе ненецкого народа. Но обо всем по порядку...
Трудная судьба оленевода
Большеземельская тундра потому так и называется, что бескрайние ее тундровые пространства бесконечны, а пастбищные угодья простираются вплоть до Уральских гор. На многие сотни километров протянулась она вдоль побережья Ледовитого океана. Суровая, огромная, холодная, покрытая нетающими снегами, обдуваемая арктическими ветрами, она всегда испытывала людей на надежность, на умение крепко стоять на ногах и выживать в любых, подчас нечеловеческих условиях. Сыном этой тундры был Иван Федотович Тайбарей.
Двадцатые годы – удивительное время в истории округа: тогда в различные властные структуры привлекали множество людей, независимо от их образования, личностных воззрений или сомнений. Нужны были «товарищи», хорошо знающие тундру, быт, взгляды и верования людей, здесь живущих.
Одним из главных критериев верности новой власти становилось батрачество. Бедняк, батрак – значит, враг эксплуататоров, свой человек!
В документах и директивах тех лет отмечалось, что нужно привлекать как можно больше коренных жителей к агитации за советскую власть. А через кого это можно было сделать? Именно через ненецкое население, составлявшее тогда основу молодого округа.
В эту струю и попал в 20-е годы Иван Тайбарей. Как писал о нем уже в 30-е Аркадий Евсюгин, давая Тайбарею рекомендацию для работы в советских органах, «товарищ Тайбарей происходит из батрацкой семьи, отлично знает жизнь тундрового населения, говорит на двух языках – коми и ненецком, без переводчика может общаться и на русском языке. Хорошо понимает политику нашей партии, непримирим к кулакам и эксплуататорам всех мастей. Этот человек может принести большую пользу большевистской партии, новой власти и народу».
Эта рекомендация открыла Ивану Тайбарею многие двери и определила на несколько лет его политическое будущее. Но она же послужила и причиной того, что в 1939 году, вслед за Евсюгиным, этот обласканный властями человек был арестован с формулировкой «вредитель, враг народа».
Многие из соратников и современников Ивана Тайбарея говорили о нем, как об очень скромном и молчаливом человеке. Он никогда не пытался привлечь к себе внимание, а просто добросовестно работал, понимая, что именно труд может принести человеку уважение окружающих. Эту идею он впитал еще в раннем детстве.
Тогда его очень бедные родители, еле сводящие концы с концами, выпасали в Большеземельской тундре стада богатых великовисочных крестьян Кожевиных. Жизнь казалась несправедливой: у одних есть все, у других – ничего, кроме тундровых просторов да дырявых изношенных малиц. Иван позднее вспоминал, что в детстве всегда мерз. С улыбкой рассказывал, что мать родила его прямо на снег, когда пошла к озеру за водой. Подняла ледяную глыбу и родила Ивана.
В бедной семье Тайбареев Иван стал первым и единственным ребенком. Отец часто рассказывал сыну, что когда-то, очень давно, у них была большая и уважаемая семья, было много оленей, они никогда не голодали. Но все в этом мире меняется. Духи далекой Урер Седа, где кочевал их род, за что-то прогневались: за короткий отрезок времени гололед и хищники погубили оленьи стада, Тайбареи начали вымирать от страшной болезни, которую старики называли «яра, мыд яря» и «колера». Эту болезнь в стойбище привезли русские, высадившиеся в конце XIX века на побережье Карского моря после кораблекрушения. Моряки умерли, оставив после себя опустошение и эпидемию, во время которой и вымер многочисленный род ненцев Тайбари.
Потом, батрача, отец Ивана верой и правдой зарабатывал у Кожевина оленей: хозяин расплачивался хорами да важенками. Так заработало их семейство за три года 60 голов, которые должны были составить костяк будущего тайбарейского стада.
Ивану в то время уже исполнилось восемь лет.
В России шел 1916 год, гремели залпы Первой мировой, народ объединялся вокруг партии большевиков, имя Ленина было у всех на слуху.
В то время, когда мир кипел страстями в ожидании колоссальных перемен, маленькое семейство ненца-батрака Тайбарея жило своими каждодневными заботами. С семи лет у Вани появились обязанности: он ставил силки на куропатку, загонял пушных зверьков во время няпоев, в общем, помогал отцу и матери. Он же был их единственной надеждой и опорой.
Из батраков – в начальники
Родители Ивана Федотовича и мечтать не могли, что наступит время, когда их сын – в свои неполные 28 лет – будет отмечен властью и «произведен» в начальники.
Когда в 1926 году молодой и очень активный ненец, кочуя по тундре, услышал, что в мире происходят большие изменения, что вождь бедных Владимир Ленин объявил всех людей: и русских, и ненцев, и коми – равными среди равных, это произвело на него неизгладимое впечатление.
Мама его Парасковья (Пара, как ее называли ненцы) тогда тяжело болела, и главным слушателем рассказов сына был отец. Он не очень-то верил, что где-то в далекой России ненцев объявили равноправными гражданами, что бедные скоро станут хозяевами и смогут есть, сколько захотят. И главное, барские олени могут стать общими, то есть, и у безоленных батраков скоро появятся олени, которые вернут в их чумы жизнь и надежду. Слушал Федот сына, вздыхал тяжело, списывал все на юношеский максимализм.
Время шло, в жизни Тайбарея-старшего ничего не менялось, жена шибко болела, а сын все искал приметы новой жизни. И вскоре, в 1928 году, они при-шли в лице агитационного отряда, где «новые люди» рассказывали ненцам и коми о революции и большевистской власти, об эксплуататорах и бедноте, у которой теперь в руках власть.
Федот очень удивился тому, что сын его об этом ему еще год назад рассказывал, а он не верил. Рассказал он о взглядах сына красноармейцам, и приметили они молодого самоедина, который на ненецком и коми разговаривал и по-русски изъясняться мог. Решили его привлечь к агитационной работе.
Много ездил Тайбарей в составе агитационной бригады по Карской и Варандейской тунд-рам, разъяснял политику нового государства, и ему верили. Объяснял он доходчиво, потому что большинство слушателей были такими же безоленными или малооленными ненцами.
И отец с гордостью слушал слова земляков, когда они, пересказывая друг другу услышанное, говорили: «Федот-Вань сказал, Вань говорил»...
В 1928 году, когда Ивану Тайбарею перевалило за двадцать, земляки избирают его председателем Юшарского совета. Он активно включается в его работу, участвует в создании Хоседа-Хардской культбазы, ставшей потом районным центром Харута. Проводит митинги, рассказывает о новой жизни.
В 1929 году Ивана избирают председателем Большеземельского районного комитета, до 1932 года он исправно исполняет эту работу, точнее, не работает, а живет новыми законами.
К этому времени умирает мать. Отец, оставшись один, протянул совсем недолго. Сын простился с отцом в 1933-м и понял, что остался совсем один: ни родных, ни жены, ни детей. Боль утраты успокоил его товарищ по работе, который объяснил, что настоящим революционерам в тяжелое время лучше не иметь семьи, это небезопасно. Тайбарей хорошо усвоил эту истину.
В 1932 году по рекомендации известных ненцев, стоявших в те годы у руля окружной власти: Афанасия Иосифовича Лымина – первого ненца, назначенного председателем окрисполкома, Ивана Павловича Выучейского, который в представлении не нуждается, и Аркадия Дмитриевича Евсюгина – его сначала назначают инструктором окружкома партии, а затем, после гибели в 1936 году Ивана Павловича Выучейского, председателем Ненецкого окрисполкома.
В 1937 году Ивана Тайбарея избирают делегатом VII чрезвычайного съезда Советов. В Москве, в присутствии Сталина, Молотова и многих других членов правительства, он выступает с речью, текст которой напечатали многие газеты страны: «От ненецкого народа передаю горячий привет товарищу Сталину! (Аплодисменты.)... Только при советской власти ненецкий народ стал жить хорошо. До революции ненцы никогда не учились. Теперь в школах обучается более 4 тысяч ненцев. В тундре растут колхозы и сов-хозы. В 1934 году оленье стадо колхоза «Харп» составляло 3 тысячи голов, сейчас этот колхоз имеет 7 тысяч голов. Обсуждая проект Конституции на окружном съезде Советов, ненцы высказали пожелание насчет представительства в верховные органы РСФСР. Население нашего округа сильно выросло за последние годы. В 1926 году оно составляло 16 тысяч, а сейчас – 29 тысяч. В связи с этим внесено предложение, чтобы от нашего округа входил один депутат в Верховный Совет Российской Советской Федеративной Социалистической Республики. Было выдвинуто еще одно предложение: так как наш народ стал сейчас культурнее, грамотнее, просить правительство призывать ненцев в Красную Армию. Ненцы такие люди, которые станут на защиту Советского Союза и будут бить врагов социализма! (Аплодисменты.)».
Конечно, текст этих предложений обсуждался на уровне окружкома партии и окрисполкома не раз. Но главное – после него действительно было принято решение брать ненцев в Красную армию. Причем, в 1939 году тундровые парни уже вовсю участвовали в войне с белофиннами. Ненцы НАО стали первыми представителями малочисленных народов, которые начали призываться на срочную службу. Ненцы Ямала пошли на фронт лишь в 1943 году, тогда же стали привлекать нанайцев и эвенков, признанных меткими охотниками, их использовали в качестве снайперов в годы Великой Отечественной. Кстати, больше ни один малочисленный народ России в военных действиях не участвовал. Призывать в армию их представителей начали лишь после войны.
«Враг номер четыре»
Далекий теперь уже 1937 год запомнился всем началом массовых репрессий. Но это был еще и год выборов в Верховный Совет, где первоначально в числе кандидатов был и ненец Аркадий Евсюгин, друг и старший товарищ Ивана Тайбарея. Маховик репрессий первым коснулся именно Евсюгина, перед выборами «Няръянка» запестрела разоблачительными статьями, портрет и имя Евсюгина были зачеркнуты всюду. Сам же он вслед за Иваном Проурзиным был арестован и объявлен врагом народа.
После долгого следствия в конце 1938 года внезапно всплыло имя Ивана Федотовича Тайбарея. Его рекомендовал на пост председателя окружкома партии Евсюгин, за него ходатайствовал Лымин, тоже арестованный в 1937 году, с ним здоровался за руку Проурзин. НКВД взяло Тайбарея в разработку, он стал четвертым в списке неблагонадежных и в 1939 году был арестован.
Его, как и остальных 28 человек, обвинили в шпионаже и вредительстве, в недальновидности и подрывной деятельности. Иван не понимал, за что его арестовали, ведь он честно, добросовестно и самоотверженно трудился на благо округа, не считаясь ни со временем, ни с личными интересами. Работа была его главным делом жизни.
Как ни пытался Иван Федотович объяснить следователям НКВД, что они ошибаются, что их ввели в заблуждение, что они арестовали не врагов, а верных партийцев и сталинцев, маховик был уже запущен. В 1939-м осудили всех: Лымина и Проурзина, Евсюгина и Тайбарея, Сущинского и Контиевского. Одних отправили отбывать двадцатилетние сроки на Колыму, других – в лагеря Коми, в Воркутлаг, в Казахстан и на Вятку.
Тайбарей попал в Вятский край, лагерей там было в те годы немерено. В те места еще в царские времена отправляли на каторжные работы. Холод, голод, чахотка, нечеловеческие условия, издевательства были каждодневными испытаниями для «врагов народа».
Сидели там не только политические, большую часть заключенных составляли простые уголовники. Так что первым доставалось и от конвойных, и от рецидивистов. И организм Тайбарея не выдержал. В год начала Великой Отечественной войны Ивана Федотовича не стало. Он умер осенью 1941 года, когда фашисты бомбили Киев и Минск. Похоронили его в общей зэковской могиле, и сегодня никто не знает, где это место.
Я дважды пыталась получить хоть какую-нибудь информацию об Иване Тайбарее в Архангельском архиве ФСБ и дважды получила отрицательный ответ. Мы даже не знаем, в каком именно лагере сидел Иван Федотович.
Как писал о нем позднее Аркадий Евсюгин: он умер от глубокой душевной травмы, несправедливости не выдержало сердце. Там, на Вятке, его постигла страшная смерть и забвение на долгие годы. Только в 1967 году его имя вернулось из небытия.
Память об этом человеке воскресил реабилитированный Аркадий Дмитриевич Евсюгин. Отсидев почти двадцать лет в Магаданских лагерях, он вернулся домой и написал в газету большую статью, которую так и назвал: «Он живет в памяти народа». Статья послужила толчком к реабилитации Ивана Тайбарея, правда, ему самому уже было все равно.
У ненцев есть примета: не-успокоенные души соплеменников прорываются к нам из прошлого искрами огня. Разожгите костер, и, может быть, в треске горящего сушняка неприкаянная душа одинокого ненца Ивана Тайбарея расскажет кому-то о своих последних днях на Вятке. И не важно, что мы не поймем этих слов, главное, ему станет легче. Просто, когда языки пламени взметнутся к небу, назовите его имя, костер затрещит и заискрится. А дальше просто слушайте…
