Вы здесь

Из рода Пурпэя

Григорий Иванович в своей любимой тюбетейке

Фамилия Ардеевых очень популярна на острове Колгуев, это известно всем. Там все, так или иначе, связаны с нею: если не сам Ардеев, то родственники, близкие или дальние, все равно оказываются связаны с этим древним кланом.

Не так давно к нам в редакцию пришла Нина Ивановна Хыльма (Ардеева), чтобы рассказать о брате Григории и заодно поведать о корнях и происхождении ненецкого рода Ардеевых с острова Колгуев.

Она долгое время собирала информацию, пользовалась источниками – от архивных до книжных, и пришла к выводу, что Ардеевы, живущие на Колгуеве, в большинстве своем не являются родственниками. Это, примерно, то же самое, как если бы считалось, что все Ивановы – это братья и сестры.

Фамилия Ардеевы была получена ненцами острова после крещения. Здесь проживало в свое время много семейных кланов: Вэра, Вэли, Хубта и так далее, после крещения они все стали Ардеевыми.

«Наши предки, – рассказывает Нина Ивановна, – жили в восточной части острова и являются прямыми потомками знаменитого на Колгуеве шамана Пурпэя. Откуда такое имя? Не буду утверждать, но, вроде бы, переводится оно как ржавый, и было дано нашему далекому предку, скорее всего, из-за мест, где кочевал наш род. Это – район Песчанки, где сейчас ведется нефтедобыча. В тех местах с незапамятных времен и земля, и водная поверхность были покрыты тонкой радужной пленкой. Тогда народ не знал, что это нефть, считая, что вода просто цветет, то есть, ржавеет».

Возможно, название рода можно истолковать и так, но в этимологических источниках я нашла еще одно объяснение. Пур’’ – это не только ржавчина, это еще и дым от горения священного для ненцев куста можжевельника. Если учесть, что Пурпэй был шаманом, то тут наблюдается явная связь, и это имя можно перевести на русский язык, как разжигающий огонь священного костра.

Но, конечно, право выбора за Ниной Ивановной и ее родственниками, тем более что у них уже есть сформированная временем версия.

Земля обетованная

Я не перестаю удивляться, что люди, родившиеся на Колгуеве, всегда стремились вернуться назад. Их не прельщали ни большие города, ни престижная работа, им был нужен только родной остров. Ребятишки из школы-интерната, где мне в свое время пришлось работать, просто обожествляли его, а взрослые объясняли: корни держат, земля тянет! Возможно, так оно и есть.

История Колгуева, которую долгое время собирала Нина Ивановна, датируется аж началом 1556 года. Тогда о нем впервые упомянул некто Стефан Бурро. Позднее о Колгуеве упоминали в судовых записках и Обин Тевор, и Виллем Баренц.

Мне удалось найти в архивах Музея Арктики и Антарктики и арктического музея норвежского города Альта удивительные данные об острове. Его название встречается уже в старинных лоциях скандинавских мореходов, правда, выглядит оно там немного иначе: Colaguen, что в переводе c языка «варяжских гостей» означает «Треугольник» или «Треугольный». Видимо, имелась в виду форма острова.

Арктическим треугольником интересовались не только российские исследователи, но и вездесущие европейцы. До нас дошло немного информации об истории изучения острова и людях, на нем побывавших.

По документам, составленным русскими, норвежскими и английскими путешественниками в XVIII-XIX веках, можно сделать вывод, что Колгуев издревле был заселен самодийскими родами, которые исторической родиной считали полуостров Канин, Тиман и Новую Землю.

Читателям могут показаться интересными дневниковые записи двух английских биологов, прибывших на шхуне «Саксонец» на остров Колгуев 24 июня 1894 года:

«В этот день шли до полуночи. А тут ударил мороз, даже ручей не выдержал и замерз. Гиланд улегся на сухой клочок песка и через пару часов превратился в сосульку. Тревор завалился спать и проспал до половины четвертого. А когда проснулся, обнаружил: борода и усы обледенели, рот смерзся, да так, что он не мог говорить, льдом залепило и глаза.

29 июня скитальцы были таки награждены за свое упорство. В 9 часов вечера Тревор поднес к глазам подзорную трубу и увидел конусообразное черное сооружение. Это был самоедский чум.

В чуме самоеда оказалась вся его семья – кроме него еще 8 человек. Утром англичане, плохо говорившие по-русски, попытались уговорить самоедов, также плохо говоривших на русском языке, поехать за их вещами. Переговоры длились почти сутки, лишь показав бумагу от губернатора, удалось убедить их отправиться в двухдневное путешествие.

2 июля около половины четвертого утра Тревор уже увидел в подзорную трубу свою палатку. «Это – мой чум», – пошутил англичанин. Перед отъездом к самоедским чумам Тревор решил оставить знак для Мервина Повиса, тот должен был прийти за ними с Новой Земли. Жестянка с письмом была зарыта рядом с православным крестом, где уже ждало своего адресата первое письмо путешественников. Обратный путь к чуму самоеда Ивана занял почти сутки. В три часа ночи 3 июля самоеды с англичанами на санях благополучно достигли восточного берега Колгуева.

4 июля пастухи решили переехать к устью реки Песчанки. Северные язычники стали разбирать свой лагерь и грузить скарб на нарты.

9 июля после полудня открылся прекрасный вид на большое красивое озеро Сольной-То (по-русски – Соленое). А к вечеру достигли кучки маленьких изб, резко выделявшихся на белом фоне льда. На вид они были не очень привлекательны, но после нескольких дней кочевой жизни они произвели на нас такое впечатление, будто мы среди Гоби встретили современный отель. Наши возницы попридержали своих оленей и спрыгнули с саней с криками: «Шарок! Шарок!».

В действительности знаменитая древняя столица Колгуева Становой Шарок представлял собой шесть строений – три амбара для хранения бочек с вор-ванью и три жилые избы.

26 августа вместе с русским провожатым побывали на горе Сичерхур, самой высокой на Холгове (так местные люди называли свой остров). Узнали, что, кроме Сичерхура, у самоедов есть еще три главных места языческих поклонений – Болванские горы, Песчаные горы и Песчаное озеро. Если внимательно взглянуть на карту Колгуева, то окажется, что все три горы и озеро – самые большие естественные объекты на острове. Отдав дань самоедским святилищам, вскоре все мы добрались до устья реки.

Под шумок Обин Тревор украл одного болвана, привез его в Англию и передал затем в музей. Таково было наше впечатление от странного арктического острова Колгуев, обиталища самоедского племени, называющего свой остров Холгова».

Экскурс в прошлое

Нина Ивановна свято чтит все, что связано с ее родиной. Здесь до последнего времени проживали самые близкие для нее люди. Корни для ненцев – понятие священное, а упоминание мест, о которых пишут в своих дневниковых записях импортные исследователи, подтверждает истинность старинной легенды о роде Пурпэя. Восточная территория Колгуева – это и есть земля обетованная для ненцев рода Ардеевых. Кстати, старейшина рода, о котором выше упоминал английский мореплаватель – Иван. А русское имя Пурпэя, полученное им после крещения, Иван Васильевич Ардеев. Так что вполне возможно, что речь идет именно о Пурпэе.

Дальше Нина Ивановна рассказала, что их род всегда был оленным: пасли стада и на острове, и на материке. С оленями доходили до Канина и даже до Кары.

В 1894 году Колгуев посетил еще один английский путешественник – Травел Бетти. В своих записях он точно описал места, по которым ему пришлось проехать: от Савандея до Сигерхур (Сейкарха). Рассказал он и о людях, с которыми ему посчастливилось пообщаться: «В чуме были Иван 53 лет, отец семейства, его жена Устинья, старший сын Филипп с женой Катериной, их маленькая дочь, Ванька – их сын. Миколка – сын Ивана, семнадцатилетний холостяк, старшая дочь Устинья, дочь Анька – 14 лет, Санька – 11 лет, самая старшая дочь Ивана была на материке, овдовев, находилась в услужении у Александра Сумарокова в Оксино на реке Печоре, ей еще не было тридцати лет.»

Бетти описал подробно внешность хозяина семейства Ивана Ардеева: «У него были короткая седая борода и усы, лукавые глаза, смягчающиеся добродушием, и спокойное самообладание. И были удивительные зубы – белые, правильные и совершенно ровные. Все семейство было в высшей степени чистоплотно, они часто мыли руки, а в чуме был полный порядок».

И еще по тексту: «Становой Шарок – единственная гавань острова на реке Васькиной. Было тут три избы: одна принадлежала Ивану. Была тут и небольшая часовенка, вокруг которой расположено кладбище. Мы нашли брошенную лодку и покинутую могилу. Она была необыкновенная, покрытая деревянным срубом. Тут был погребен отец Ивана. Говорят, он не был уроженцем Колгуева, а пришел то ли с Тиманской тундры, то ли с Мезени. Мне показалось, что семейство это – очень необычное. Хозяин много знал и про тундру, и про священные горы, на которые женщинам нельзя подниматься, он рассказывал, когда и в какое время можно идти на рыбалку и охоту, чтобы обязательно вернуться с добычей. Он даже знал о странах, которые находились в разных концах Света. Он сам несколько лет назад спасал норвежцев, корабль которых потерпел крушение между Каниным Носом и Колгуевом. Он кормил и лечил их, помогал, чем мог. А они в знак благодарности научили его нескольким норвежским фразам, но, общаясь с Иваном, не переставали повторять по-русски: «Иван, карош-карош».

Колгуев, который снится

Однажды в советское время на Колгуев приехали художники из Киева: Ада Рыбачук и Владимир Мельниченко. Их сейчас представлять никому не нужно, но в те годы недавние студенты приехали на арктический остров, чтобы изнутри узнать жизнь Заполярья, пообщаться с терпеливыми и мужественными людьми-северянами. В первые же дни пребывания на острове киевляне знакомятся с дружной семьей Ардеевых, где кроме мамы Анны Михайловны и отца Ивана Николаевича уже были трое детей: старший, Иона, а еще Григорий и Нина.

Ада Рыбачук в своей книге так описывала первое впечатление от встречи с семьей: «Около чума стояла маленькая женщина – по лицу не поймешь, сколько ей лет, у прищуренных глаз от ветра морщинки, кожа нежная, свежая, золотисто-розового цвета. Глава семейства с крупными чертами лица, с темной обветренной кожей, крупным носом с горбинкой и тяжелыми веками над глазами». Потомственные оленеводы, привыкшие к суровым трудовым будням, поразили воображение художников. Ада писала их портреты, делала зарисовки. Героями ее графических работ становились и Иона, и Григорий, и маленькая Нина. Их можно увидеть и на картине «Первое сентября», где уже Владимир Мельниченко показал, как младший сын Вэли Хурк (Григорий) мчит на пятерке оленей по сопкам к морю младшую сестру Нину, везет ее в поселок Бугрино в начальную школу, и на других картинах можно разглядеть их вполне узнаваемые образы.

В самом начале нашего разговора Нина Ивановна сказала, что хотела бы посвятить этот материал брату Григорию, которого уже несколько лет нет среди нас.

– Григорий родился в 1938 году. Даже мальчишкой он отличался от сверстников тем, что был удивительно любознательным и наблюдательным. Часами мог смотреть на море или любоваться, как качается пушица на холмах в районе Савандея. Он запоминал все: шторм на море, летящих гусей, осеннюю тундру, пастухов, запрягающих упряжку, оленей, мирно пасущихся около чума. Тогда на острове еще были олени и чумы. Были те, кто знал и ценил жизнь предков. Когда на Колгуев приехали Ада Рыбачук и Владимир Мельниченко, Григорий взялся за карандаш: он рисовал то, что видел, становясь своеобразным хроникером островной действительности. Когда он вырос и вынужден был уехать с острова, даже тогда не переставал рисовать любимый остров, который ему снился. Он почти три года работал в Нарьян-Марском СМУ плотником, участвовал в строительстве кирпичного завода в Ёкуше (теперь его нет), в эти годы окончил вечернюю школу.

Он вообще был человеком целеустремленным, как его прадед Пурпэй. Казалось, что Григорий Иванович умеет все: сделать нарты – пожалуйста, сшить покрышки для чума, отремонтировать одежду – и тут готов, работать пекарем – тоже дело! В разное время он был и председателем, и секретарем Колгуевского Совета: люди его уважали, а он любил земляков и свою малую Родину. Считал, что человек должен жить там, где родился, потому что родная земля – она и есть наш оберег. Возможно, многое в своем отношении к тундре, острову он унаследовал от деда Николая Ивановича (в записках англичанина Травела Бетти он назван Миколкой). Вот уж кто знал множество ненецких легенд и сказаний, песен сюдбабц и ярабц! Многие сюжеты песен стали позднее темой рисунков Григория Ивановича.

Нина Ивановна жалеет, что большинство рисунков, сделанных в разное время Григорием, не сохранилось. Жизнь в тундре к этому не располагала. Из почти ста работ, ранее имевшихся в семье Григория Ивановича, сохранилось не более десяти. У Нины Ивановны их только две: графический набросок и вторая, сделанная акварелью, которая имеет авторский логотип. А ведь как хотелось бы, чтобы этих рисунков было больше, потому что в таких, пусть незамысловатых, картинах, живет память о наших близких. К ним прикасалась их рука, они были рождены их мыслями и переживаниями.

Как быстро летит время. Белый снег, как и белый ягель, свидетель прошлых веков, мог бы рассказать столько необычного и интересного о представителях нашего народа, некогда живших на Канине или Тимане, Колгуеве или Вайгаче, Малой и Большой земле...