Десять лет назад перестало биться сердце ненецкого поэта Алексея Пичкова. Отпущено ему было 72 полных года земной жизни. «Темный и сморщенный, как киш-миш. Но внут-ри – косточка», – заметил, познакомившись с Пичковым, шведский писатель Микаэл Ниеми. Мне кажется, здесь требуется уточнение – внутри зернышко. Зернышко простых и мудрых мыслей о родной земле, земляках и друзьях.

Явление свое на свет 30 марта 1934 года на древней канинской земле он запечатлел красивым четверостишием:

Я был рожден суровым днем,

И воздух был звенящим льдом.

Мороз пылал как сто костров

На склонах взвихренных холмов…

Откуда в мальчишке, рожденном на краю земли, такое исключительное дарование, такое поразительное чувство слова, рифмы, слога? Ответ, как водится, надо искать в семье, в корнях его семейного древа. Об отце поэта оставили интересную информацию ученые-этнографы:

«Об одном из сочинителей северно-коми эпоса сообщила Д.Г. Канева. Оказывается, уже многие годы ненец-оленевод из с. Несь Пичков Илья Григорьевич поет ненецкие сказки для коми-слушателей, поет на ненецком языке…»

Илья Григорьевич передал сыну прекрасную память, знание ненецкого, коми и русского языков, понимание истории родной земли, а главное – поэтический дар, умение видеть узорочье слов. Позднее сын в память об отце широко использовал псевдоним Илья Аргишев.

В годы войны даже дети тундры не были отгорожены и защищены от ее ужасов, тягот и бед. Отец воевал в составе оленнотранспортного дивизиона на Карельском фронте, за храбрость награжден медалью «За боевые заслуги». Мать, потерявшая троих детей, – судьба сохранила лишь Алексея, – работала техничкой в поселке Шойна, где в школе учился единственный оставшийся в живых сын. Он тогда уже владел пером: выпускал стенгазету и, когда не хватало материалов, «дырки» закрывал своими стихами.

После школы в 1953 году окончил Нарьян-Марское педучилище. Позднее его направили руководить Канинским Красным чумом. Медработником (фельдшером) в тундру была направлена Александра Канюкова – Шура. Начальник предстал перед ней нарядным, красивым молодым человеком с густым черным чубом и сразу понравился. Вскоре они поженились, и до конца дней своих она называла его ласково: Алёоша... А он слагал о ней песни: «Далеко Сэрне моя живет...»

Из-под пера молодого поэта «выстреливали» шедевры:

Тундра – снежные дали без края,

Серебристый песцовый мех.

Без меня проживешь ты, знаю,

Без тропинок моих и вех.

У тебя их, тропинок, без меры,

Словно косы сплелись на снегу.

Только я вот без тундры, наверно,

Вдалеке прожить не смогу.

Первая слава пришла, когда журнал «Огонёк» напечатал – на весь Союз – стихи молодых ненецких поэтов. Тогда-то и решили они с Василием Ледковым всегда писать лучше всех. Слово это сдержали.

– Помню, упрекали меня за отсутствие лозунговости в стихах, затем – за отсутствие гражданского звучания, – рассказывал Алексей Ильич. Ленина, партию и комсомол в его стихотворных сборниках найти действительно трудновато. Образы Пичкова – родная ненецкая земля, тундровики и рыбаки. Сила его могучего таланта оживляла привычные картины:

Я встал сегодня утром рано.

Мир в позолоте был, а небо

Тончайшим шелком колыхалось,

И рыбой море шевелилось,

Блестя на солнце чешуей…

Несколькими «мазками» Алексей Ильич создавал незабываемые полотна:

Здесь не гаснут звезды до апреля,

Луны ярче медного ковша.

Гонит к морю белые метели

Ветер по-хозяйски, не спеша…

Он всегда умело подбирал удивительно сильные, красивые эпитеты: если Канин – то «куропачья держава», если речка Нерута – значит, «ледяной глоток», если ручей – то «как парнишка», если осень – то «стреляет из тугого лука», если зорька – то «рыбкой красноперой», если небо – то «в сукнах разноцветных», «как платки цветные» – вечера, дороги – «синие прожилки на руках обветренной земли», а тропы, конечно же, оленьи. Даже о зимних стихиях поэт говорит радостно: «танцует вьюга», «поют метели». Самый прозаический процесс строительства лодки под его пером превращается в ладный и красивый сказ:

Лодку сшили в Долгощелье

По заказу мужики.

Из упругой легкой ели,

Из серебряной доски.

Сшили прочно, сшили ладно,

То-то были мастера.

Словно песню спели складно

Перестуком топора...

Гусиные крикливые клинья под его поэтическим пером превращались в вестников чего-то нового, неизведанного.

Вот и гуси летят...

Над Печорой, над тундрой,

Над застывшими далями

Этой древней земли.

Гуси, серые птицы

С ярким белым нагрудником,

Что на крыльях своих

В этот край принесли,

С высоты оглядев

Круг знакомых становий

И ажурные вышки

Стальных буровых?

«Паруса бегущих дней» воплощались в сборники стихов: «Далеко Сэрнэ моя живёт» (1961), «Песни тундры» (1963), «Тропы оленьи» (1969), «Розовый узор» (1970). Наверное, его творчеству, его легкокрылому Пегасу мешала газетная поденщина, когда ежедневно требовалось выдавать строчки информашек и очерков. Помнятся целые газетные полосы, заполненные им под различными псевдонимами – «И. Аргишев», «А. Пичков», «А. Ильин». Он писал про сенокосы и путину, про забойную кампанию и оленеводов, отрывая драгоценное время от литературной деятельности. Он учил молодых журналистов и начинающих писателей, собирал ненецкие загадки, пословицы и поговорки.

Лукавый и наблюдательный взгляд поэта легко выделял прекрасное в обыденном:

Ходят девушки, каблучками

щелкая,

Ходят девушки – красота,

А зима-то у нас очень долгая,

А зима-то у нас крута…

Коллега Алексея Печкова по работе в «Няръяна вындер» Андрей Чуклин в год 70-летия поэта говорил о нем: «Чем дольше он живет на земле, тем более из его облика уходят черты случайные, оставляя нам цельный и благородный слепок личности. Это происходит и с нашим замечательным человеком и поэтом – Алексеем Пичковым. Все прежние, наносные временем и судьбой линии его жизни, кажется, стерлись, слились, растворились – и вот перед нами истинный стихотворец в самом чистом своем проявлении».

Журналист Михаил Веселов подметил в старшем товарище еще одну черту: «А вообще, Пичков редко сбрасывал маску, точнее, маски. Их было много у него. Кому-то он представлялся этаким простаком, рубахой-парнем. Другой назовет его легкомысленным гулякой. Кто-то вспомнит вечное балагурство. Все это так – и не так. Он был очень гордым и очень ранимым человеком. Ранимым точно ребенок. И старался подшутить над собой прежде, чем это успевал сделать кто-нибудь со стороны. Закрывался щитом самоиронии. А за показным легкомыслием таились и мудрость, и мятущаяся, тонкая, потрясающе лиричная душа».

Прошли десятилетия, строчки Пичкова стали классическими, их цитируют – кстати и не-кстати: про тынзей, что назло коротковат, про тропы оленьи, про тундру. Многие его стихи обрели песенные крылья с легкой руки певца и композитора Валерия Ледкова. Имя поэта и мемориальная доска в бронзе украшают нашу окружную биб-лиотеку. Все это справедливо и правильно. Но пора, наверно, подготовить собрание сочинений поэта и писателя Пичкова – и для нас, и для будущих поколений северян.

Юрий Канев, член окружного общества краеведов