Вы здесь

Да не погаснет огонь в твоем очаге!

Ненцы Вайгача в ожидании своей участи, 1932 год

В начале 30-х коллективизация в Ненецком округе считалась практически завершенной. Обобществление оленей, предметов быта, не семейный или родовой, а коллективный образ жизни стали символами этого времени.

Первыми под удар попали кулаки, то есть те, кто, по мнению сторонников всеобщего равенства, имел больше, чем следовало. Норму определяли те, кто ничего не имел.

Ненцы, с трудом понимавшие русский язык, с опаской относились к нововведениям, которые насильно внедрялись на их землях, нарушая привычный вековой уклад. Непонятно было, что хотят и зачем сюда приехали красноармейцы. Но очень скоро стало ясно, что жить так, как жили их предки, уже не позволят. И тогда по тундрам как символы беды стали ходить два слова: товарыс и НКВД.

Ненецкий писатель Юрий Вэлла так писал об этом времени: «Были у нас в стойбище два шамана. Вместе большую силу имели, многим людям помогли. Оба слыли хорошими сказителями. Слушаешь – как по длинной извилистой реке плывешь. Плывешь, пока весла целы, плывешь, пока знаешь, что за тем поворотом твой чум стоит. Но не стоит уже там чум Явунко. НКВД увезло Явунко, совсем пропал. А Хаптай живет. На свою беду приехал он в поселок сдать пушнину, купить муки, махорки и патронов. Указал один (нашелся такой) на старика пальцем, шепнул уполномоченному:

– Хаптай – шаман, мозги своими рассказами людям забивает, от новой счастливой жизни их отвлекает.

Нахмурился «товарыс» уполномоченный, руку на плечо Хаптая положил и сказал:

– Собирайся, шаман, поедешь со мной в НКВД.

Не понял старик, думал, здоровается с ним русский начальник, заулыбался, в ответ приветственное слово сказал. А тот, кто на Хаптая указал, подскочил и перевел ему слова русского начальника. Опустил тогда голову Хаптай. Вспомнил друга своего Явунко, понял: НКВД – это очень плохо. Вышел из лавки, оленей своих отвязал, попрощался с каждым и прогнал их по дороге. Сам сел на теперь уже не нужные нарты, взял берданку, сказал молитву духам земным и верховным и застрелился.

Много новых первоснежий приходило на мою землю, много раз перелетные стаи пролетали с грустным прощальным криком над моею землею. И каждый раз я думал: не души ли это Явунко и Хаптая и многих, многих других, имена которых сохранил в памяти своей только многовековой белый ягель?»

Судьбу тэта или кулаков, как их называли по-русски, определяли те же далекие от тундровой жизни красноармейцы, которые руководствовались двумя критериями: количеством оленей в стаде да наличием наемной рабочей силы. Рассуждали так: не может российский крестьянин-труженик иметь четырех коров, а если имеет, значит, кулак. Не может ненец-оленевод иметь больше сорока оленей, а если имеет, то, естественно, не пролетарий. И пошла эта скудная мерка гулять по бескрайним просторам тундры, то там, то тут выявляя вражеские кулацкие становища.

О тех, кто сытно ел и сладко спал

Просматриваешь архивные документы и ужасаешься абсурду, до которого иногда доходили «строители новой справедливой» жизни в своем рвении.

«Нюров Иван Андреевич – кулак. С 1921 года систематически эксплуатировал чужой труд. Он имел батраков, плохо кормил, не давал спать в своем чуме. Сам же все ел и пил. По сообщению батраков, скрывал от уполномоченных кулака из Мезенского района».

Материал составил уполномоченный Иванов на основании устных заявлений батраков: Канюкова Семёна и Канюкова Кирсана. Протокол подтвердили сам обвиняемый Нюров, его жена и сын (все неграмотные). Это был 1936 год.

«Ардеев Алексей (отчество отсутствует) – кулак. Семья семь человек. Трудоспособных трое: сам Ардеев, его жена и сын восемнадцати лет. По сообщению, поступившему к заместителю председателя Ненецкого окр-исполкома Воробьёву, выяснено после ареста, что оленей у него совсем мало, за что будем его теперь судить? Его можно судить за то, что к их парме пристали четверо единоличников, а о самом Ардееве кто-то говорил как о шамане». (Акт о раскулачивании от 1938 года. Дело №69).

Сядэй Иван Фомич – раскулачен в 1930 году. Из обвинительного акта: «Имел батраков и стадо оленей. Давал орудия лова, а улов брал себе».

Из показаний Сядэя: «Все время был бедняк, выполнял государственные задания. Сейчас почему кулак? Прошу больше собрать материалов и обсудить для обжалования. Все время находился в батраках, занимался охотой, никаких я батраков сам не имел. Не знаю, как попал в кулаки».

Резолюция: «В просьбе Сядэю отказать, так как до 1930 года занимался эксплуатацией чужого труда с целью извлечения прибыли. В 1925 году занимался шаманством. Управделами окрис-полкома Кожарин».

Сегодня очень нелегко восстановить имена ненцев, которые были арестованы и репрессированы в первые годы Советской власти. Скудные архивные документы, справки НКВД не дают полной картины трагических событий. Дети и внуки их выросли без отцов и мало что помнят. Жены, матери, сестры репрессированных до последних дней своих скрывали страшную тайну, боясь за будущее детей.

Я напомню имена некоторых репрессированных и не вернувшихся из лагерей, так и не осознавших, за что их арестовали, лишили возможности жить привычной жизнью, как на протяжении многих тысячелетий жили их предки.

Список врагов народа, арестованных только с января по март 1937 года в Канинской и Тиманской тундрах, перевалил за десяток:

Ардеев Алексей Егорович

Ардеев Гермоген Егорович

Бобриков Ефим Осипович

Баракулев Андрей Фёдорович

Валейский Егор Тимофеевич

Валейский Андрей Егорович

Ванукан Пётр Александрович

Выучейский Никифор Павлович

Канюков Константин Степанович

Косков Иван Ефремович

Латышев Фёдор Иванович

Соболев Ефим Семёнович

Хатанзейский Николай Фатеевич.

Судьба каждого из них обрывается после ареста. У одних – в Мезенских лагерях, у других – на Соловках, в Воркутлаге, третьи закончили жизнь на строительстве Беломорканала, четвертые – Волго-Донского канала. Никто из них так и не вернулся в родную тундру, никто так и не понял, почему и зачем кому-то понадобилось объявлять их жизнь неправильной и несправедливой, за какие прегрешения каждый из них получил срок заключения в 10–15 лет.

Сегодня нелегко установить, как сложилась судьба потомков этих людей. Говорят, после ареста многие родственники оленеводов, боясь преследований, десятилетиями не вспоминали и не рассказывали своим детям и внукам о судьбах репрессированных родственников. А сейчас даже большей части детей этих тунд-ровиков тоже уже нет в живых и рассказать об их судьбах, к сожалению, некому.

В этом материале я хочу привести некоторые воспоминания старых людей, записанные мною на Канине в 80–90-е годы.

Вот что рассказала мне о том страшном времени Александра Ефимовна Маркова (Бобрикова), дочь репрессированного в 1937-м Ефима Осиповича Бобрикова: «Я помню, как увозили моего отца из Шойны. Не одного увозили, там еще помню Микша-вэсако был и еще какие-то ненцы. Я стояла на сопке у маяка до тех пор, пока пароход не скрылся из виду. Это в сентябре было, а в ноябре у нас забрали всех оставшихся оленей, видимо, не хотели, чтоб мы отдельно жили, без оленей-то все равно никуда не денешься – в колхоз пойдешь. Остались в маленьком чумике: старая бабушка очень больная, мать с грудным братиком Андреем и мы – пятеро детей. В марте мама умерла от горя, потом и младшего братика не стало. И остались мы сиротами со старой больной бабушкой. Отца увезли, и больше мы о нем ничего не знаем. По слухам, вроде он в Соловецком лагере долго был, потом Волго-Донской канал строил, потом весть пришла, что вроде бы его застрелили при попытке к бегству из лагеря. Кто знает, документов об этом у меня никаких нет. И ни у кого, наверное, нет. В то время многих арестовывали. Вот к нам в чум зимой приходил Лола Алёшка – тиманский шаман, рассказывал, что его из лагеря отпустили. Может, отпустили, а может, и сам ушел. Куда делся, тоже не знаю, потом о нем нигде и не было слышно».

Вспоминает Алексей Фёдорович Латышев из Неси, сын Фёдора Ивановича Латышева, репрессированного в августе 1937 года:

«Моего отца обвинили в шаманизме. За это и увезли. Нашелся в правлении нашего колхоза один такой человек, называть его не буду, чтоб его родственникам плохо не было, только заложил старика, донес в НКВД. А ведь отцу моему тогда 76 лет было, он и ходил-то плохо, руки у него не действовали, потому что еще в молодости поморам помогал, их карбасы мимо кошек проводил. Так во время шторма сухожилия порвал, когда парус на ветру удерживал. Под старость у него совсем тело скрутило от болезней. Уж какой враг народа из него? Так ведь нет, все равно арестовали красноармейцы. Я тогда к пароходу побежал, хотел его подбод-рить, а смотрю, солдаты его в сетку запихали и так в сетке, как рыбу или вещь какую на пароход в трюм и опустили. Больше с тех пор ничего о нем никто не слышал, вроде, говорили, что сразу он и умер в следственном изоляторе. Шаманам-то в те годы труднее всего было».

Второго августа 1938 года в НКВД города Нарьян-Мара пришла телеграмма от председателя Совнаркома тов. Молотова, в которой говорилось о конфискации оленей у семей репрессированных: «Конфисковать и передать оленей местным оленеводческим колхозам. Каждой семье врага народа оставить такое количество оленей, которое должно обеспечить семье переезд по тундре, но не свыше 30 голов». Этим распоряжением был поставлен крест на будущем многих и многих оленеводческих династий Ненецкой, Ямальской и Таймырской тундр…


На старинных кочевьях

Жизнь кипела, и вот…

Здесь под небом печальным

Только ягель растет.

Из ненецкого эпоса